— Что ж теперь? — развёл руками Тимофей.
— Пришла просить совета, тятя. Сама ничего не могу сообразить. Он и жену выгнал сегодня из-за стола. А мне сказал, что теперь я хозяйка в доме.
— Боже упаси! И не боится осуждения! Вот блудник проклятый! А на тебя падут всё шишки, доченька! Ума не приложу, что можно посоветовать тебе. Тут сама должна разбираться. Коль понадобится сила, то я всегда пожалуйста. За тебя хоть в огонь. Только скажи, кликни.
— Ты прав. Что ты можешь сделать? Так что сама буду решать свою судьбу. А там видно будет. Посмотрю, как всё будет складываться. Клим обещал много подарков мне оказать. Одно это, — кивнула на лоб, — чего стоит. Надо пользоваться, пока дают.
— Смотри, как заговорила! — с удивлением воскликнул Тимофей и с осуждением заглянул дочери в глаза. — Откуда такие мысли?
— Оттуда, тятенька! Из той семейки вынесла. Там одна Дашутка живёт иначе. Да что с неё взять. Девятый год только.
— Так поделись с отцом своими замыслами, — попросил Тимофей. — Такого я от тебя не ожидал, Настя. И на что ты рассчитываешь?
— На достаток для нас. Двоих, тятя! А за это стоит побороться. Тем более, что вся семейка жуть как жадная и сварливая. Мне даже их не жаль. А Клим такой бабник, что на долгое общение с ним рассчитывать трудно. Потому надеюсь успеть, но надо поспешить. Могу не успеть.
— А как же Кирилл? — вопрошал отец.
— О нём легко подумать позже. С ним проще. Так что молись за меня, тятя. А я уж буду стараться изо всех сил. Упускать такое просто грех. Ладно, я побегу. И так заболталась я тут, а надо ещё многое обдумать. До скорого, тятя!
Отец лишь открыл рот, как дочь уже бежала по двору к калитке.
Глава 25
Время летело быстро. В доме постоянно ощущалось сильнейшее напряжение. Даже Дашка стала с подозрением поглядывать на Настю и перестала откровенничать. А это тревожный знак. Зато страсть Клима всё разгоралась. Он уже откровенно выставлял Настю любовницей. Не обращал внимания на детей, и их хмурые запуганные глаза беспокоили лишь саму Настю.
Клим каждую ночь требовал любви. Настя уже пресытилась его ласок и лишь терпела, отрабатывая подарки. А их становилось всё больше. И цена их тоже повышалась. Клим позволил пошить несколько платьев и разной одежды для осени и зимы.
Это сильно радовало её, но думы постоянно сходились на том, что пора заканчивать столь опасную игру. Но как? Вернуться к мужу невозможно. Ни её гордость, ни сам Кирилл вряд ли смиряться с таким поворотом в жизни. Так что впереди маячила неизвестность, и это больше всего пугало Настю.
Тут она посчитала, что дальше так продолжаться не может и, пораскинув мозгами, пришла к мысли начать травить Клима с тем, чтобы он захворал и медленно отошёл к праотцам. Мысль эта показалась ей отвратительной, но необходимой. И тут же начала составлять смеси трав. Даже советовалась со старыми бабками и тайком подливала в разное питье своего зелья. Особенно в спиртное, полагая, что так будет надёжнее.
Месяца через два Настя посетила отца. Тот пытливо наблюдал дочь с вопросами во взгляде. Она его очень хорошо понимала и поспешила с ответами.
— Клим что-то стал сильно попивать, тятя. Как бы не захворал. Уже не мальчик, чтобы такое выдержать.
— Что, не в состоянии отучить? — удивился отец. — А не ты ли всё это подстраиваешь? С тебя станется. Не бери смертный грех на душу. Господь всё видит!
— Делать мне больше нечего! — искренне возразила Настя. Сама подумала, что Господь на небе далеко, и за всеми уследить вряд ли может. Лишь чуть что-то внутри шевельнулось.
Дома она частенько подливала и матушке с сыном. Но те пока не проявляли признаков хвори. Это Настю не беспокоило. Со временем всё скажется, и хворь не оставит их. А хозяин чувствовал себя всё хуже и уже редко выезжал по делам торговым. Многое передал Кириллу и своим приказчикам. И дела шли тоже всё хуже. Кирилл слабо с ними управлялся, приказчики начали сильно воровать. Потому Настя с настойчивостью уговаривала Клима расписать добро всем детям. И ей в первую очередь. После долгих сомнений и раздумий Клим согласился с ней.
Недели через две Клим всё же позвал священника, отца Никодима с дьячком.
— Ну что, сын мой, — перекрестился поп на образа в красном углу. — С чем призвал, от дел божьих отрываешь? Слыхал, ты хвораешь. Что, прихватило? Крепись, пред божьим судом, предстань соответственно. Грехи отмаливай усердно.
— Полно, батюшка свои проповеди мне втолковывать. Сам знаю. Грешен, грешен! Тут ничего уже не сделать. Я о другом буду просить. Самому уже трудно. Запись нужно сделать, добро отписать всем моим… Чтоб, значит, всё по закону. Без склок и сварок. Уважь, не откажи. Как бы не успеть с этим, отец святой.
— Ну что ж, Клим. Дело святое. Я и дьячку так предложил взять всё письменные причиндалы. Никишка, раскладывай, готовься. Начало сам знаешь.
Дьячок с удовольствием и любопытством принялся за дело. Внимательно слушал не столько Клима, сколько пода. Тот пересказывал по-своему, как положено для дела, для судилища, коль то потребуется.
— А что ты, сын мой, своей снохе столько отписываешь? Что, заслужила? — и хитро прищурился подслеповато.
— Так ведь коль помру, так жена может со света сжить. Невзлюбила она. А так будет спокойнее. Ты пиши! — с усилием сказал Клим дьячку.
Получив приличную плату, отец Никодим поклонился иконам, осенил себя крестным знамением, посмотрел на Клима и изрёк тихим голосом:
— Всё ж, Клим, особо не доверяй своей снохе. Не по душе она мне. В церковь ходит редко и особой веры в душе не имеет. Грех то. Пусть придёт исповедаться. Прикажи, сыну скажи. Ну, зови, коль что потребно будет. Выдюжишь, коль Бог послушает твои молитвы и отпустит твои грехи.
Попа все домочадцы проводили поклонами и здравицами. Потом поспешили к хозяину узнать причину посещений.
— Ну чего уставились? — тихо рыкнул Клим недовольно.
— Как же батюшка! — всплеснула руками жена. — Поп ведь не просто так приходит. Исповедовался? Или что поважнее?
— Что может важнее быть, дура? Дайте отдохнуть! Устал я, притомился…
Женщины и Кирилл переглянулись и тихо вышли, притворив дверь.
В горнице все, как по команде, уставились на Настю. Та подавила в себе смущение и молча, опустив скорбно голову, удалилась. Не слышала, как свекровь злобным голосом прошипела:
— Всё проклятая Настька виновата! Чует моё сердце! Ведьма!
Никто ей не ответил. Лишь в глазах застыл ужас. А Кирилл, прищурив глаза, проговорил со страхом, оглянувшись на дверь:
— А что тогда делать, матушка?
— Извести её надо, — шептала женщина. — Я к ворожее пойду, совета просить.
— Страшно-то как! — сгорбилась старшая дочь.
Настя, прислонившись ухом к двери, едва услышала суть разговора. Страх сжал сердце. Быстро ушла к себе. Ноги подрагивали от слабости. Голова пульсировала.
Пыталась поразмыслить — ничего не получалось. Страх словно сковал её мысли. И тут же всё же подумала: «Завтра же начну лечить Клима. Надо составить из лучших трав настои и отвары. Сумею ли?»
Остаток дня Настя провела в торопливых попытках составить и собрать дополнительно какие-то редкие травы. Их не оказалось. Это обеспокоило. Зато страх прошёл, и в душе что-то произошло. Стало спокойно и легко. Лишь изредка в груди что-то щемило, но скоро прошло. Спала она в эту ночь крепко и долго. А с утра успела до матушки навестить Клима и напоить отваром.
— Я подниму тебя на ноги, Климушка, — уверенно молвила Настя, наблюдая как пил хворый мужик. Тот благодарно улыбнулся. Даже кивнул довольно бодро.
— Ты так уверена? Хорошо бы! — и протянул руку, требуя её к себе, приобнял. — Как я рад, что ты у меня есть, Настенька! Ты не покинешь меня?
Его голос был искренен, а у Насти что-то защемило внутри, стало жаль этого недавно сильного мужчину. Боязливо оглянулась на дверь, ожидая подглядывания или подслушивания. Было тихо и ничто не нарушало эту гнетущую тишину крохотной комнатки. Это тут они предавались любовным забавам совсем недавно. А сейчас Клим лежал без сил и желания. Хотя о желании говорить ещё рано.
Она делала отчаянные усилия, показывая нежность и заботу. Ничего такого она не чувствовала. Осталась одна жалость и чувство острой вины. Эту вину Настя старалась хоть как-то теперь сгладить. Получится ли? Этого она сказать не могла.
Однако отвары сделали своё дело. Его потянуло на сон и Настя тихо вышла из комнатки. Её встретили злобные глаза свекрови. И Настя с трудом заставила себя проговорить:
— Заснул. Я помогу ему, обещаю.
После обеда у Насти появилось острое желание посетить отца. Думала она недолго. Молча оделась и, не предупредив, убежала из дому.
Тимофей собирался уходить по делам. Однако тут же снял кафтан и чмокнул дочь в щеку, оглядел её. Глаза его показались колючими.
— Ты какая-то странная, доченька? Что произошло?
— Ох, тятя! Я весь день думаю о Климе. Жаль мне его. А почему — и сама не могу понять. Что-то со мной случилось за этот день. Да и за ночь тоже. Вроде бы зря я на него так окрысилась.
— Стало быть, дочь, совесть у тебя ещё не потеряна? — изрёк отец сурово. — То хороший знак. Я рад, что ты проснулась.
— Ты меня не осуждаешь, тятя?
— Как же! Осуждаю! А как не осудить? Плохие дела вершить — значит, и на осуждение будь готова. Да, ты моя дочь и единственное родное существо у меня. Потому могу легко и простить. А ты подумай про себя, сходи в церковь, помолись. Исповедаться ты, конечно, не осмелишься. Да что с тебя взять! Ты, наверное, сама не знаешь, каким богам тебе молиться. В тайге мы ничего такого тебе не втемяшили, в твою непутёвую голову. И за то тоже будем ответ держать, — приподнял отец голову и глянул в потолок.
— Ты в этом уверен, тятя? — как-то странно, с нотками неуверенности, спросила Настя. Её глаза бегали в разные стороны, скрывая чувство неуверенности и сомнения. А Тимофей строго глядел на дочь и тоже сомневался в силе своих слов. Но придушить любовь к дочке сил не было. Да и желания. Потому со вздохом молвил: