— Нет никаких следов орудия преступления, — заметил Болдуин. — Это должна была быть тяжелая дубинка. Но убийца забрал ее с собой. Найди ее — получишь убийцу.
Саймон кивнул и крикнул:
— Может, у нее недавно появились особые клиенты? Может, с ней такое сотворил кто-то новый?
— Я видел ее с новым мужиком, — сказал мужчина, назвавшийся Джеком. Голос его звучал спокойно, когда он взглянул на изуродованное тело. — Никто не смеет поступать так с девушкой!
— А кто этот новый мужчина? — спросил Саймон.
— Да я толком не знаю, — пожал плечами Джек. — Он заходил в «Рейч», и я видел, как они разговаривали, но я как-то об этом не думал. Зачем мне? Я-то знаю, как она зарабатывает себе на корку хлеба. Высокий такой ублюдок. Высокий и худощавый, одет во все черное. Плащ знавал лучшие времена. А, еще на нем были отличные черные башмаки.
— Ты его хорошо запомнил, этого мужчину? Лицо описать можешь?
— Запросто. Лицо худое, глаза темные, очень напряжженные. Знаете, из тех что вообще почти не мигают. Вот так он смотрел, будто все время смотрит внутрь тебя и не тратит время, чтобы посмотреть вокруг. Он смотрел прямо в душу.
К ним подошел Болдуин, вытирая о рубашку окровавленные руки.
— И ты можешь рассказать все это, один раз глянув на него в таверне?
— Я его заметил, а такие лица не забываются. Он впился в меня взглядом как только я порог переступил. Кроме того, я вообще внимательно ко всем присматривался.
— Это почему?
— Ну, этот полоумный мужеложец Уилл только ушел, а я как раз входил внутрь, чтобы выпить кувшин эля, и тут чертов Адам вылетел наружу и чуть не сшиб меня. Неуклюжий мерзавец. Он вечно такой был, еще до того, как ушел из города, и другим стать не может. Я думаю, он не понимает, что с возрастом жизнь меняется. Когда он был юнцом, лучше всех дрался на кулачках, и когда вырос, ни о чем больше не думал; мол, все проблемы решаются кулаками или кинжалом.
— Он мог вот так убить женщину? — спросил Саймон.
Джек изумленно посмотрел на него, и хотя он медленно покачал головой, взгляд его снова упал на труп на полу, а лицо посуровело.
— Он ее знал, это точно.
От двери раздалось сердитое бормотанье — зеваки сообразили, что он сказал, и сержанту пришлось ударить своей дубинкой по земле и рявкнуть, чтобы все заткнулись.
Болдуин подумал.
— Возможно, что он участвовал в этом убийстве и в убийстве у двери Молл в убийстве Уилла. Молл могли убить, чтобы заткнуть свидетеля.
Саймон осмотрел комнату.
— Если она что-то видела, может, как раз того мужчину, с которым была в таверне?
Глянув на Джека, Болдуин спросил;
— Джек, что ты на это скажешь? Когда Молл ушла из таверны?
— Не знаю. Думаю, вскоре после того, как я пришел. Я увидел ее в углу таверны с тем мужиком, а когда уходил — их уже не было. Не знаю, когда они ушли. Мне это важным не казалось.
— Уилл ушел, немного погодя за ним выскочил Адам. Может, это и есть объяснение? — рассуждал Саймон. — Может, Адам убил Уилла, а потом явился сюда, чтобы убить единственного свидетеля — Молл?
— Убийца, несомненно, вернулся, чтобы убить свидетеля, — согласился Болдуин и посмотрел на сержанта у двери. — Но тогда кто убил Адама?
— Я здесь раньше еще одного человечка видал, — нахмурившись, подал голос сержант. — Ту девчонку, подружку Роба, Энни.
— У тебя есть хоть какие-то соображения, с чего она могла так возненавидеть эту девушку, чтобы такое натворить? — спросил Саймон.
— Молл была шлюхой. Может, увела у Энни любовника.
Мужчина очень страдал от боли, но кувшин подогретого вина немного поддерживал его силы. Лоб покрылся потом, но Иосиф прикладывал к нему смоченную прохладной водой салфетку, чтобы хоть как-то облегчить боль.
— Это мой долг… должен доставить ее епископу…
— Что за реликвия? — спокойно спросил Иосиф.
Джон Мантреверс взволнованно сел.
— Реликвия! Проклятая реликвия де Божё! Я должен доставить ее в надежное место!
— Успокойся, сын мой, пожалуйста. Откинься на подушки, успокойся, — умолял Иосиф.
— Она проклята! Любой, кто прикоснется к ней, погибнет! Я должен ее забрать! Мой грех, ах, это мое преступление! Господи, помоги мне!
К тому времени, как Болдуин и Саймон вернулись в гостиницу, было совсем поздно. Саймон сразу же уснул, но Болдуин спать не хотел. Он все вспоминал гибель де Божё.
Гийом де Божё был предводителем сильным и умным. Искушенный в политике, он оказался единственным человеком, кто предупреждал о вторжении за месяцы до катастрофы, и он никогда не жаловался. Он говорил людям об опасности, которой подвергнется Святое королевство, но над ним насмехались — и поплатились за это собственными жизнями.
Сокровища тамплиеров спасли. Сначала Тибо отвез их в Сидон, а потом — на Кипр. Там он и умер. Вскоре Жак де Молэ стал гроссмейстером, и все реликвии и сокровища переправили в храм в Париже, чтобы хранить их там. Это знали все тамплиеры. Даже Болдуин слышал о кораблях, нагруженных золотом и другими ценностями.
А вот эта единственная реликвия оказалась в Англии. Имеет ли она какое-то отношение к пергаментам? Де Божё намекал, что она то ли принадлежит ему, то ли он несет за нее какую-то ответственность. Ходили слухи, что всю ночь перед своей смертью он молился, взяв с собой несколько реликвий, чтобы усилить свою мольбу к Богу. Может, это одна из них? Болдуин не знал.
В Акре он еще не вступил в Орден. Это произошло позже, и поэтому он не имел возможности узнать такие подробности. И он начал молиться, чтобы хотя бы выяснить, в чем тайна реликвии. Он чувствовал, что обязан оплатить хотя бы какие-нибудь долги, оставленные де Божё. Если тамплиеры или сам де Божё имели причину охранять именно эту реликвию, он, Болдуин, позаботится о том, чтобы их желания чтили. Он обязан сделать это в память о гроссмейстере.
С этой мыслью он закрыл глаза и попытался уснуть, но сон не шел, и Болдуин сдался. В самые ранние утренние часы он поднялся, подошел к окну, прислонился к стене и стал смотреть, как меняется свет. Он ощущал грусть и жалость, и не понимал, почему.
Иосиф очнулся от короткого сна на рассвете. Ворота были отперты, как будто на улице стоял белый день. Брат Иосиф услышал, как открывается дверь, и зевнул, близоруко вглядываясь во входившего.
— Кто вы? — сердито спросил он.
— Я брат этого человека, — ответил вошедший. — Он хорошо себя чувствует?
— Если б так, он бы вряд ли находился здесь, правда? — сухо ответил Иосиф. Он не был готов отвечать на дурацкие вопросы сразу после пробуждения, а сострадание к умирающему еще не проснулось. Он толком не спал с тех пор, как этого человека принесли сюда, и настроение его от этого не улучшилось.
— Простите меня, брат. Я не знал, что он здесь.
— Но мы же не могли сообщить, правда? В конце концов, он не говорил нам, кто он такой, — буркнул Иосиф более приемлемым тоном. Хорошее настроение возвращалось. — А ты кто?
Человек облизал губы.
— Я Роб. А это мой брат, Эндрю. Он будет жить?
— О да, думаю, что будет. — Иосиф подошел к кровати и остановился около Эндрю. Он взял мокрую салфетку из блюда на столе и протер лицо и лоб раненого. К собственному восторгу он заметил, что лицо слегка расслабилось, а, положив руку на лоб Эндрю, почувствовал, что жар значительно упал. — Боже мой! Да, я думаю, что он быстро начнет поправляться. С Божьей помощью он оправится!
Он повернулся и улыбнулся, увидев лицо Роба.
— Должно быть, это было для тебя ужасным потрясением. Пожалуйста, друг мой, сядь и возьми себя в руки. У меня в комнате есть немного вина. Я тебе принесу.
— Спа… спасибо.
Роб смотрел, как суетится монах.
Все шло не так! Он был уверен, что Эндрю мертв. Он ударил сильно, ощутил, как рукоятка кинжала ударилась о спину брата — еще бы, он воткнул кинжал весьма решительно.
Будь проклята его душа, но он хотел, чтобы Эндрю умер и убрался с его дороги. Он хотел этого с тех пор, как понял, что Энни любит Эндрю.
Энни была всем, о чем он когда-либо мечтал. Для него Энни означала любовь, уют, покой, дом. Она была красавицей. Он подумал об этом в тот самый первый день, когда увидел ее, бредущей из Тивертона. И все, что он делал с того дня, делалось для того, чтобы создать для нее новый дом и новую жизнь. А взамен он хотел всего лишь ее одобрения.
Но Эндрю отнял у него все. Ужасно, когда у тебя есть соперник, но куда ужаснее знать, что этот соперник — твой брат. Это разорвет ему сердце, но выбора нет. Если он хочет получить эту женщину, должен убрать с дороги собственного брата.
Он поднялся, словно в трансе, и ноги повлекли его к кровати, а рука легла на кинжал, и он уже вытащил стальное лезвие, как дверь в комнату Иосифа отворилась и маленький монах вышел из нее с чашей вина.
— Ну вот и я. Надеюсь, ты чувствуешь себя немного… Что ты делаешь?!
Роб обернулся на долю секунды, и этой крохотной заминки оказалось достаточно.
— Я… я должен…
— Нет! Ты не смеешь вредить ему! — закричал Иосиф.
Изгой на соседней кровати очнулся на несколько мгновений раньше. Он повернул голову, увидел неряшливого парня с кинжалом в руке, узнал одного из преступников из засады у Бишопс-Клист, и этого ему хватило. Живот болел невыносимо, но он обязан был защитить человека, чью жизнь поклялся оберегать.
Он сунул руку под стопку одежды у постели. Там лежал его меч. Он вытащил его и сбросил ноги с постели.
— Иисус!
Ноги подогнулись, когда он перенес на них свой вес. Он вскрикнул, преступник взглянул на него и, похоже, тоже узнал: он отпрянул, словно очень испугался.
Обнаженный, пристанывающий от усилий, изгой стиснул зубы.
— Реликвия. Где она?
Роб увидел, что тот шатается, словно сейчас рухнет, и уже поднял кинжал, чтобы вонзить его в Эндрю, но тут рыцарь заскрипел зубами и шагнул вперед, причем острие меча не шелохнулось.
— Где она? — воскликнул он.
Казалось, что труп возвращается к жизни. Этого Робу хватило, чтобы его решимость рухнула. Он шагнул назад, еще шаг, еще — и повернулся к двери, чтобы бежать.