– Нет, нет, графиня.
Дверь закрылась, и плеск возобновился. Я окликнул графиню, но она не ответила. Я лежал в ванне, размышляя о причинах настойчивости, которую они проявляли по поводу моего протеза. В какой-то момент я даже склонен был признать, что свалял дурака, не послушав се совета. В конце концов, она ведь знала, какое действие оказывает пар на металл. Потом попытался припомнить, что мне известно о радиоактивности, может ли она передаваться через пар. Ведь, несомненно, пар – простая вода. Впрочем, это не имеет значения, решил я.
Через полчаса я оделся и вышел из кабины. Я чувствовал такую усталость, что с большим трудом поднялся по ступенькам на балкон. Я застыл на месте. За одним из столиков сидел Хэкет, а перед ним стоял высокий бокал с коктейлем. Он увидел меня прежде, чем я мог улизнуть.
– Прошу, прошу, мистер Фаррел! Вот это сюрприз! Я вижу, вы уже приняли эту их чертову живительную ванну. Как я понимаю, сейчас самое время выпить. Что вам заказать?
– Коньяк с содовой, – сказал я, садясь. Он заказал.
– Я сам тоже только что из ванны. После нее я чувствую себя слабым, как котенок. Ну а как ваш отпуск? Вам стало легче?
– Да, благодарю вас.
– Прекрасно, вы уже лучше выглядите.
– Что привело вас в Касамиччиолу?
– Я приехал посмотреть на гавань д'Иччиа, а в полдень собираюсь подняться на вершину Эпомео на осле. Вы только попробуйте представить меня на осле. Я сделаю снимок, чтобы показать дома. Мне сказали, что на вершине горы живет отшельник. Интересно, сколько этот нищий платит местным властям? – И он весело расхохотался.
Принесли мой коктейль, и я пригубил его, наслаждаясь теплом солнца и позвякиванием льда в стакане.
– Вы были на Поццуоли, мистер Фаррел? -Да.
– Интересное место. Я побывал там вчера – озеро, покрытое коркой алебастра, в расщелине кратера. Я думаю, нигде в мире не сыскать ничего подобного. Корка застывшей лавы толщиной в двадцать дюймов. Сначала я не мог понять, почему гид сказал, чтобы мы не подходили близко друг к другу. Потом он указал на отверстие в этой корке чуть поодаль от нас, и, заглянув туда, я увидел бурлящее вещество, похожее на грязь. – Он засмеялся. – А когда мы зажгли факел из бумаги и поднесли к отверстию, ободок кратера на высоте пятисот футов у нас над головами начал куриться, исторгать серный газ. Потрясающее зрелище, мистер Фаррел. Говорят, под землей он сообщается с Везувием.
– Я вижу, вы намерены ничего не упустить.
– Совершенно верно, сэр. Вот почему я сегодня оказался в Касамиччиоле. – Он показал мне книгу в красном переплете. – Это «Бедекер» 1877 года издания. Я нашел его среди вещей моего отца. – Он перелистал страницы. – Вот что здесь написано о Касамиччиоле:
«Ужасное землетрясение 28 июля 1883 года почти полностью разрушило большинство домов и унесло тысячи жизней». – Он махнул рукой в сторону города. – Представляете себе, что это означает, мистер Фаррел? Это означает, что, когда эта книжечка была издана, здесь после землетрясения были только развалины.
Я думаю, он продолжал бы читать мне страницу за страницей из «Бедекера», если бы не появилась Джина. Я представил их друг другу, и она, совершенно обессиленная, рухнула на стул.
– Фу, как эта ванна изматывает! – выдохнула она с улыбкой. – Зато потом чувствуешь себя на миллион долларов.
– Что будете пить, графиня? – осведомился Хэкет.
– Ничего. – А потом спросила: – Вы здесь по делам или отдыхаете?
– Мистер Хэкет интересуется вулканами, – ответил я вместо него.
– Вулканами? – удивилась она. – И жена, конечно, с вами?
– Нет. – Ее вопрос поверг его в недоумение. – Моя жена – плохой моряк. Она не любит путешествовать.
Она улыбнулась:
– Значит, вы здесь один и интересуетесь нашими вулканами?
– Я интересуюсь всем, что касается геологии. Но здесь конечно же первостепенный интерес представляют извержения вулканов. Вчера я был в Поццуоли. -В полдень поднимусь на Эпомео.
– Вы еще не были на Везувии?
– Нет, это я отложил напоследок.
– Не забудьте взглянуть на Помпеи.
Джина бросила на меня быстрый взгляд. Она собиралась отплатить мне за мое упрямство.
– Там вы воочию убедитесь, на что способен Везувий.
– Помпеи – не то место, которое можно посетить мимоходом, синьор. – Джина улыбнулась ему. – Руджиеро, директор, – мой друг.
Крючок был заброшен, и рыбка клюнула.
– Может быть, вы могли бы, я имею в виду, может быть, вы дадите мне рекомендательное письмо…
– Я сделаю лучше. – Джина повернулась ко мне. – Что вы делаете завтра днем?
– Ничего, – ответил я.
– Тогда мы можем втроем поехать в Помпеи. У вас есть машина, мистер Хэкет? Ну что ж, договорились, в три часа у въезда в Помпеи.
– Вы очень любезны, графиня. Я буду ждать этой поездки с большим интересом. Не окажете ли вы мне честь отобедать со мной?
Джина согласилась, и мне пришлось битый час слушать их с Хэкетом болтовню об извержении вулканов. Джина проявила широкую осведомленность по поводу истории Помпеи, так что я подумал, уж не был ли Руджиеро какое-то время ее любовником.
Наконец мы отправились в обратный путь. Когда наша лодка отчалила от Касамиччиолы, Джина спросила:
– Вам не нравится ваш американский друг?
– Это не так, – быстро ответил я, вспомнив, как он был добр ко мне в Милане. – Просто он излишне говорлив.
Она засмеялась:
– Может, ему не с кем говорить дома? – Она устроилась поудобнее на подушках и, вытянув ноги, вздохнула. Потом спросила: – Не хотите ли послушать «Севильского цирюльника» Россини? У меня ложа в «Сан-Карло».
Так мы оказались вечером в театре, и это был конец моей идиллии в Неаполе. Я сидел в ложе и слушал, как оркестр настраивает инструменты, и смотрел на толпу, неторопливо шествующую по фойе. И вот в этой толпе мой взгляд остановился на паре устремленных на меня глаз. Это была Хильда Тучек. Она слегка побледнела и толкнула локтем своего спутника. Тот повернулся, и я узнал Максвелла.
– В чем дело? – Джина дотронулась до моей руки. – Вы дрожите, Дик. Что случилось?
– Ничего, – ответил я, – ничего, просто увидел знакомого.
– Где?
Я не ответил, но она игриво спросила;
– Это девушка?
– Да.
– Англичанка… в белом платье?
– Нет, чешка, – уточнил я. – Почему вы решили, что она англичанка?
– Она держится так самоуверенно! – Потом я услышал, как Джина нервно сглотнула. – Как зовут человека рядом с ней? Мне кажется, я его где-то видела.
– Джон Максвелл. Она покачала головой:
– Нет, я не знакома с ним.
Свет медленно начал меркнуть, и дирижер занял место за пультом. Началась увертюра. Мне было приятно сидеть в темноте, наслаждаясь бравурной музыкой Россини. Но вскоре она уже не могла развеять гнетущее настроение, которое вновь овладело мной. Появление Максвелла в Неаполе потрясло меня. У меня было странное ощущение, что кто-то не спускает с меня глаз в темноте. Сознание того, что Максвелл находится в театре, мешало мне наслаждаться прекрасной музыкой.
– Вам холодно? – Губы Джины почти коснулись моего уха. Ее ладонь накрыла мою руку.
– Нет, мне тепло, спасибо.
– Но вы дрожите, и рука – холодная как лед. – Потом она крепко сжала пальцами мою кисть. – Чего вы боитесь? – прошипела она.
– Ничего, – ответил я.
– Вы были влюблены в эту девушку?
– Нет, – резко возразил я.
– Тогда почему вы дрожите? Может, боитесь этого мужчину?
– Не смешите меня, – сказал я и высвободил свою руку из ее цепких пальцев.
– Так, значит, я смешна? Но между прочим, дрожите-то вы. – Она снова наклонилась совсем близко ко мне. – Чего он хочет, этот Максвелл?
– Может быть, оставим эту тему. Джина? – Я демонстративно уставился на сцену, где уже поднимался занавес.
– Вы опять заупрямились, – укоризненно заметила она.
Я вспомнил о смешной сцене в Касамиччиоле, когда она настаивала, чтобы я доверил свой протез служителю. Я все еще думал об этом, одновременно слушая музыку, когда из темноты ложи чья-то рука простерлась вперед и тронула меня за плечо. Я обернулся и увидел наклоняющегося ко мне Максвелла.
– Дик, можно тебя на пару слов?
Я колебался, поглядывая на Джину. Она почувствовала заминку и обернулась к Максвеллу. Он небрежно поклонился ей:
– Сииьорита Джина Бестанте, если не ошибаюсь? Она так же небрежно кивнула в ответ:
– Это имя я носила до замужества. Но кажется, мы с вами не знакомы, синьор?
– Нет, – ответил Максвелл. – Но я знаю ваше имя, потому что видел вашу фотографию в военной тайной полиции.
Глаза Джины сузились. Потом она улыбнулась:
– Однажды, синьор, я надеюсь, вы будете настолько бедны, что сможете понять многое из того, что кажется вам странным сейчас.
Она снова повернулась к сцене. Ее лицо было очень бледным, и в какой-то момент я уловил в ее глазах злобу. Максвелл кивком указал на дверь, и я последовал за ним. Он закрыл дверь и достал пачку сигарет.
– У тебя достаточно поводов для беспокойства, Дик, – сказал он.
– Что ты имеешь в виду?
– Эту девушку.
– А в чем дело?
– Она опасна. Я видел ее фотографию в досье толщиной в дюйм. Мне показывали ее в Риме во время войны.
– Ты хочешь сказать, что она была немецким агентом?
– Достаточных доказательств не было, но… – Он пожал плечами. – Военная тайная полиция закрыла на нее глаза.
– Если не было доказательств, тогда…
Он остановил меня быстрым движением руки.
– Я пришел к тебе не по поводу этой девушки, – сказал он. – Почему ты удрал из Милана?
– Рис действовал мне на нервы, – сказал я быстро. Он затянулся сигаретой, подождал, пока она разгорится, потом продолжал:
– Не думаю, что причина в этом.
– Тогда в чем же? Скажи, раз ты знаешь. – Я почувствовал, что с трудом сдерживаю дрожь в голосе.
Тем же спокойным тоном он произнес:.
– Мне кажется, ты испугался.
– Испугался? – Я попытался рассмеяться, но смех получился фальшивым.