– Займись ею, – велела Коллин Киту. Он встал, и она заняла его место. – Температуру не убавляй. И включи духовку, здесь должно быть жарко.
Она считала, прислушиваясь к неглубокому дыханию Мелоди:
– Можешь присесть на минутку на край кровати? – Мелоди надела одну из больших футболок Кита. Коллин проверила расширение матки. Очередная схватка – Мелоди затрясло.
– Пора, милая, – сказала Коллин.
Она подождала, пока Мелоди опустится на корточки, а затем присела позади нее. Просунула руки ей под мышки, напрягла все силы, чтобы помочь удержаться в вертикальном положении, и обняла Мелоди, прижав ее спину к своей груди.
– Готова тужиться? – комната вокруг, казалось, сужалась. – Хорошо, Мелоди. Начинаем. Раз, два, три…
Скольжение гладкой кожи Мелоди по ее коже, брызги крови на занавеске для душа, запахи. Коллин охватывало беспокойство – она знала, сколько всего не так может пойти, когда ребенок лежит в неправильном положении. Она вытесняла эти мысли, отгоняла собственную грусть. Держала Мелоди, чувствуя, как прилипает к ее спине собственная рубашка, мокрая от пота, но видела это все словно бы со стороны. У Мелоди родится ребенок, Коллин поможет ему появиться на свет, и после того, как она очистит ему дыхательные пути, спеленает и положит, розового и сморщенного, на обнаженную грудь Мелоди, то сможет поехать домой – пустая, измученная, одинокая.
Она пыталась вернуться в свое тело, крепче обхватила Мелоди, помогая ей тужиться, и тужиться, и тужиться – так сильно, что начала болеть спина.
По лицу Коллин стекал пот. Она достала чистое полотенце из стопки, вытерла мокрый лоб Мелоди, все еще держа ее второй рукой.
– Хорошо, милая. Еще один раз. Давай, тужься…
Мелоди выгнулась дугой и застонала:
– Я не могу.
– Нужно это сделать, – сказала Коллин.
– Я не могу, – задыхалась она.
– Сможешь. Давай. Я буду тужиться вместе с тобой. – Она вытерла пот с шеи Мелоди. – Хорошо? Тужься. Давай, тужься. Тужься!
Коллин почувствовала, как тело Мелоди прижалось к ее телу, и вскрикнула с ней в унисон.
– Вот так. Молодец. Еще один раз, поехали. – Она посмотрела на часы: четверть второго. Мелоди тяжело дышала. – Тужься, давай, раз, два, три.
Наконец Мелоди закричала, и показалась нога младенца.
– Кит! – позвала Коллин.
Он появился, оглушенный, потряс головой, пытаясь прийти в себя. Он увидел болтающиеся ноги и подался вперед.
– Не трогай! – закричала Коллин, вытягивая вперед руку, чтобы его остановить. – Дотронешься – он может среагировать и вдохнуть околоплодную жидкость. Иди сюда. – Они снова поменялись местами. – Так, Мелоди, дорогая, еще один раз. Вот так.
Мелоди закричала. Показался низ ребенка.
– Это мальчик! – объявила Коллин, по лицу Мелоди лились слезы. – А он у вас акробат. Тужься. Хорошо. еще раз. – Коллин присела, занимая позицию. – Раз, два, три, тужься! – Раз – и ребенок оказался у нее на руках. – О боже, – пробормотала она.
Мелоди осела на пол, от боли ее колотило. Коллин наклонила малыша, руководствуясь исключительно мышечной памятью. Надо было очистить ему дыхательные пути, но внимание Коллин занимало другое: отсутствующая верхушка черепа, маленький, неправильной формы бугорок обнажившегося мозга. Она чувствовала, как яростно колотится его маленькое сердечко, но он не плакал. Его розовое сморщенное лицо казалось идеальным – до самых бровей. Она вытерла ему нос и рот, помассировала. Сначала стоило перерезать пуповину, но времени на это не было.
– Сними с нее рубашку! – приказала она Киту, кладя ребенка на влажную грудь Мелоди. Сердце малыша билось слабо, но отчетливо – лишь легкое трепыхание по сравнению с оглушительными ударами ее собственного сердца, отдающимися в висках.
Когда Рич вернулся домой, Коллин полоскала из шланга грязную одежду. Карпик играл со Скаутом на заднем дворе.
– Что случилось? – спросил Рич. Ее испачканные кровью брюки лежали на камнях мокрой подъездной дорожки. Она встала и повернула вентиль, перекрывая кран – словно так можно было остановить свой собственный поток эмоций.
– Мелоди родила, – проинесла Коллин.
– С малышкой все в порядке?
Коллин покачала головой.
– С малышом.
Он ждал, будто чувствовал, что это еще не все. Если она расскажет ему прямо сейчас, то развалится на части. Нужно дождаться, пока Карпик ляжет спать.
Коллин последовала в дом следом за Ричем. Он привычно положил ключи в деревянную миску. Рич вырезал ее для нее много лет назад – это случилось после того, как он потеряла их второго ребенка. Каждый раз он мастерил что-то новое: кухонные шкафчики, набор шашек, резной знак на входной двери – «ДОМ ТАМ, ГДЕ ТВОЕ ❤».
Каждую их потерю он воплощал в чем-то физическом, настоящем, в чем-то, что он мог закончить и отставить в сторону.
После того, как сегодня она держала на руках этого маленького мальчика, ей хотелось швырнуть эту миску в стену. Она видела, как он умирает, и ничего не могла с этим сделать – разве что только прибраться, устроить Мелоди поудобнее, сесть в пикап на школьной стоянке и зарыдать. Как объяснить Ричу, что эти роды были так похожи на ее собственные роды, что потеря этого ребенка была похожа на то, как она потеряла свою собственную малышку?
– Рыба рано пошла на нерест, – сказал Рич. – Я подумал, стоит сходить посмотреть.
Его слова повисли в воздухе, невысказанный вопрос.
– Возьми с собой Карпика, – отозвалась Коллин.
Они присели у берега напротив водозаборной трубы и уставились в воду, такую прозрачную, что можно было легко разглядеть дату выпуска у лежащей на дне монетки, и такую холодную, чтобы вмиг заморозить воздух в легких.
– Вот там один! – крикнул Карпик. Он попятился назад и наткнулся на Рича. – А вон еще! – Он вскарабкался на руки Рича. Тот засмеялся.
– Они же тебя не укусят.
Затаив дыхание, Карпик во все глаза смотрел, как лосось поднимается вверх по течению. В обхвате каждая рыбина была по двенадцать дюймов, длиной – примерно с домашнюю кошку, из деформированных челюстей торчали длинные зубы. Когда Рич был маленьким, лосося было настолько много, что ручей становился красным.
– А куда они идут? – спросил Карпик, хотя Рич уже объяснял ему, что такое нерест.
– Они возвращаются домой из океана, чтобы отложить икру перед смертью, – стал объяснять Рич, стараясь его не напугать. – Их тела удобрят почву, помогут деревьям вырасти высокими. Они возвращаются, чтобы умереть там, где родились и где родились их родители, а до них – родители их родителей.
– Но откуда они знают, куда надо плыть? – Карпик осмелел настолько, чтобы отойти на полшага в сторону.
Рич пожал плечами.
– Они учили, где какой ручей. Прямо как ты.
– А мы можем поймать одного?
– Нет. Для этого нужно иметь лицензию. Юроки могут ловить лосося, но только в миле от реки. – Рич кивнул на поток рыбы. – А эти ребята заплыли уже слишком далеко. Ты только посмотри.
– Три, четыре, пять! Как их много! – Карпик побежал вдоль берега – как и Рич в свое время. Первый лосось, которого он поймал в сеть, был таким тяжелым и сильным, что легко мог быть затянуть Рича в воду и утопить, если бы на помощь не поспешил Ларк. – Они быстрые! – Карпик вернулся, запыхавшись, и сел рядом с Ричем, чтобы перевести дух. – Жалко, что мамы с нами нет.
– Мама их уже видела.
– Просто было бы здорово, если бы она пошла с нами.
– Да, Печенюшка. Было бы здорово.
12 сентября
Старые шины, лежащие вдоль тропинки, ведущей к входной двери Робли и Элизы, были засажены ирисами. Некоторые из них увяли и погибли, а некоторые цвели пышным цветом, словно росли в теплице. Удивительно, если учитывать, что дом стоял на дне узкого тенистого оврага, совсем рядом с домом Мелоди Ларсон. Кит отвез ее к своей маме, в Эврику, чтобы она не оставалась одна.
Коллин забрала запеканку с тунцом с соседнего сиденья и закрыла дверь пикапа, толкнув ее бедром. Дождь усеял крышку из фольги блестящими каплями. На крыльце стояла детская коляска. В прошлый раз Коллин пришлось оставить фаршированные яйца на коврике перед дверью, но сегодня Робли вышел ей навстречу. В дом он ее, впрочем, не пригласил. Лицо у него было красное, потрескавшееся – все от работы на открытой воде.
– Как она? – спросила Коллин, становясь рядом с ним под навесом. Робли пожал плечами.
Коллин пришлось надавить на живот Мелоди Ларсон, чтобы вытолкнуть послед. К тому времени, как он с влажным шлепком упал в ведро, ребенок уже перестал дышать. Завтра она поедет на отпевание.
– Доктор сказал, что она была идеальна, – сказал Робли. – От пальцев ног до самых бровей. Просто у нее не было мозга, который объяснил бы ей, как дышать.
Коллин потребовалось мгновение, чтобы понять смысл его слов.
– О, – сказала она. – Мне так жаль. Я не знала.
Она оглянулась на дом Ларсонов. Рассказал ли кто-нибудь Робли о ребенке Мелоди, о его отсутствующей верхушке черепа? Может быть, они с Китом стояли здесь, на крыльце, пили пиво вместе. Соседи, объединенные одним общим горем, общим ужасом.
Робли наморщил нос, словно пытаясь сдержать слезы. Он провел пальцем по ржавой шляпке гвоздя, торчащей из перил.
– Элиза мне все говорила, что нужно их починить, что ребенок может пораниться. А я подумал – куда спешить, понимаешь? Она же не сразу начнет повсюду ползать. – Робли шмыгнул носом, повернулся ухом к двери, прислушиваясь к Элизе. – Ты знаешь, что Дэниел вернулся? Он теперь ученый. Кандидат наук. Учился в колледже и всякое такое. – Коллин ощутила, как краснеет ее лицо, но Робли, казалось, этого не заметил. – Кажется, его мама очень больна, – продолжил он. – Он к нам заходил. Считает, что это все может быть связано с ядом, который использует «Сандерсон». По правде говоря, когда они распыляют отраву с вертолетов, особенно весной, когда начинается сезон вырубки, ощущается это не очень. Даже вода из-под крана приобретает привкус яда. – Робли покачал головой. – Не знаю. Он казался каким-то ненормальным. Хочет, чтобы мы подписали петицию, запрещающую «Сандерсону» распылять отраву. – Робли хмыкнул. – Как будто его можно остановить какой-то чертовой петицией.