– А что я, по-твоему, должна делать? – Она схватила с сиденья пакет с пробами и сунула его в открытое окно «Фольксвагена» Дэниела. – Ты ведь это хочешь получить, да? Вперед. Забирай.
Дэниел достал из пакета банку. Его лицо озарилось удивлением.
«Ты серьезно пострадаешь, – подумала Коллин. – Может быть, тебя даже убьют».
– Если в этой воде что-то есть, я хочу знать, – сказала она. – Я хочу знать.
Дэниел кивнул. Коллин бросила коробку попкорна на сиденье и забралась следом.
– Ты бы их столько не ела, – посоветовал Дэниел. – От сладкого зубы портятся.
Из водопропускной трубы хлестала дождевая вода, бока пикапа покрылись грязью. Двор Энид превратился в жидкое месиво, вокруг валялись мусор и разбросанные банки. Проклятые еноты.
– Слава богу, – сказала Энид, когда в гостиную вошла Коллин. Она укачивала малышку, сидя на диване, Карпик и Уайет боролись на ковре.
В дровяной печи потрескивал огонь. Коллин бросила пакет рядом с Энид и закрыла заслонку.
– Эта штука сейчас расплавится, – сказала она.
– Ты что, весь магазин скупила? – Энид открыла коробку с попкорном и вытащила несколько зерен.
– Я выиграл! – заорал Уайет, вскакивая на ноги. Девочки подскочили вслед за ним.
– А вот и нет!
– А вот и да! Я же говорил!
– Идите умойтесь, – скомандовала Коллин, поднимая пакет. Дети принялись пихаться – они привыкли к тому, что слушаться взрослых не обязательно. – Я сказала – идите умойтесь.
Они гурьбой поспешили в коридор.
– Если чертов дождь не прекратится, я вытащу их во двор и утоплю в луже. – Энид выбирала самые крупные зерна попкорна. Одну горсть она пересыпала в ладонь Коллин. Твердая карамельная глазурь заскрипела у нее на зубах.
– Поможешь приготовить вяленое мясо? – Энид кивнула в сторону куска сырой оленины, размораживающейся на кухонном столе. – Судя по вкусу, этот олень был наполовину лошадью.
Раз они перешли на вяленую оленину, значит, денег им уже не хватало.
На кухне царил полнейший разгром, носки липли к линолеуму, но ее успокаивало вот так вот сидеть за столом, нарезая оленину на тонкие брусочки, и чувствовать, как проходят минуты. Коллин изо всех сил старалась сосредоточиться на том, чтобы нарезать мясо на одинаковые ломтики и не обращать внимания на тикающий в голове таймер.
Сегодня будет встреча.
Дети бросали в воздух зерна попкорна, пытаясь поймать их ртом.
Дождь прекратился, когда сгустились вечерние сумерки. Опустился туман. Во двор въехал черный пикап, и Марла выскочила из дома.
– Этот парень для нее слишком стар, – недовольно проговорила Энид. – Без обид. Когда тебе пятнадцать, разница в пять лет – это слишком много.
Коллин подтянула Элси носок. Если она сейчас расскажет о том, что видела Марлу, Энид придет в ярость.
Она дождалась, пока окончательно не стемнело – по ее прикидкам, было уже больше семи, и разбудила Карпика. Во дворе пахло кошачьей мочой. Карпик отодвинул в сторону промасленный бумажный пакет с «медвежьими когтями», чтобы вытянуться на сиденье. Они покатили обратно по Безымянной дороге, мимо громоздкого черного силуэта лесопилки с одним-единственным светящимся окном – Мерл все еще работал в своем кабинете.
Уже поздно. Встреча уже закончилась. Все разошлись по домам.
Впереди змеилась мокрая дорога, ведущая к лощине.
Коллин сидела в машине, уставившись на сияющие светом окна дома Карла и Хелен. Карпик пробормотал что-то невнятное, когда она накрыла его своим пальто.
– Ш-ш. Поспи пока, Печенюшка. Я вернусь через минутку.
Она толкнула дверь калитки и поспешила по дорожке. Поднялась по ступенькам, замерла перед дверью. Из дома доносился голос Дэниела, затем дверь открылась. Перед ней стоял Карл, сжимающий в руках пачку сигарет. Дэниел резко замолчал.
– Коллин.
Хелен сидела на диване. Робли, Элиза, Мелоди и Кит Ларсон, Бет Куни и ее муж, женщина, которую Коллин не узнала, с блокнотом в руках. Мелоди Ларсон слабо улыбнулась. Коллин не видела ее с самых похорон. Дэниел встал со стула и жестом предложил Коллин сесть.
– Я ненадолго. – Она прислонилась спиной к стене. – Карпик спит в машине.
– Так что это значит, эн-до-крин?.. – Робли снова повернулся к Дэниелу.
– Эндокринные разрушители воздействуют на гормоны организма, – объяснил Дэниел. – Они могут вызывать рак, нарушения развития, врожденные дефекты – такие как расщепление нёба…
– Типа тех, которые у наших детей? – Робли на секунду замолк. – У всех наших детей?
Дэниел кивнул. Женщина с блокнотом подняла голову. Она была хорошенькой: волнистые светлые волосы, острый носик. Коллин скрестила на груди руки, пытаясь подавить внезапный приступ ревности.
– А есть доказательства? – поинтересовался Кит Ларсон.
– Есть исследования, – сказал Дэниел.
– Типа как на крысах?
Дэниел кивнул.
– Я, мать твою, так и знал. Что что-то тут не то, – Он покачал головой. Мелоди вытерла глаза. – Не бывает такого без причины.
Блондинка что-то писала в блокноте карандашом.
– Мы как раз говорили о вашей отраве, – объяснил Дэниел Коллин. – В Орегоне есть сообщество, которые пытается добиться судебного запрета на некоторые гербициды, которые используются здесь – в частности, 2,4,5-Т – по крайней мере, пока не появятся более точные научные данные. Прямо сейчас Агентство по охране окружающей среды изучает данные – проводит тест молока, говяжьего жира. А пока мы хотим введения добровольного моратория.
Все взгляды в комнате обратились на Коллин. На журнальном столике лежал планшет, на листке – несколько нацарапанных подписей.
Робли задал очередной вопрос. Коллин ощутила, как дернулась ниточка, связывающая ее с Карпиком, оставшимся в одиночестве в холодном пикапе. Пока Дэниел отвечал, она выскользнула наружу, тихо прикрыв за собой дверь.
– Достаточно услышала? – спросил Карл, окутанный облаком сигаретного дыма.
– Передай Хелен, что я пожелала ей спокойной ночи.
Карл кивнул и сделал длинную затяжку, в темноте ярко вспыхнул оранжевый огонек сигареты. Окна пикапа запотели от теплого дыхания Карпика.
– Коллин! – позвал Дэниел, пройдя следом за ней через калитку. – Тебе стоит остаться. Здесь ты не одна. Синтия… – По тому, как он замешкался, Коллин поняла – Синтия и была той женщиной с блокнотом. – Она журналистка. Она хотела бы с тобой поговорить. Ты лучше всех знаешь, что здесь творится.
– Я не могу.
Дэниел опустил взгляд на свои ладони.
– Не можешь? Или не будешь?
– У Джоанны умер теленок, – тихо произнесла Коллин. – Она живет в старом доме моей мамы.
– Недавно?
– Около месяца назад.
Он машинально потянулся к карандашу за ухом, быстро кивнул и отошел в сторону, позволяя ей пройти мимо.
Коллин забралась в пикап и завела двигатель. На заднем сиденье зашевелился Карпик:
– Мы уже дома?
– Почти, Печенюшка.
– Я здесь, – позвал Рич из кухни.
В кастрюле бурлила лапша, в сковородке на соседней конфорке шкворчали фрикадельки. Они с Карпиком съели так много попкорна, что забыли об ужине.
– Почти готово. – Рич не стал спрашивать, где она была и почему они так задержались. На нем был ее фартук, и это вызвало у Карпика сдавленное хихиканье. Коллин прижала его к себе, когда Рич прошел мимо, чтобы вылить кастрюлю с макаронами в дуршлаг, от пара запотело стекло. Он сполоснул дуршлаг с макаронами – так, чтобы она заметила.
Рич редко извинялся на словах. Он предпочитал извиняться делом.
К крану был подключен фильтр, и из его носика била струя холодной воды.
17 декабря
Он провел весь день на гребне 24-7, расчищая ольшаник. Впереди позвякивал ошейник Скаута, теперь, когда стемнело, ручьи пели громче. По дождевику стекали капли дождя, в луче налобного фонаря клубились белые облачка дыхания. Наконец он взобрался на Лысый холм, кухонное окно светилось золотом. Он посадил Скаута на цепь, взъерошил его мокрую шерсть, обстучал грязь с ботинок и зашел в дом, захватив с собой бензопилу. Она заржавеет к чертовой матери, если он не вытрет ее насухо.
– Я все уберу, – сказал он, подходя к столу и отодвигая стул. Коллин подняла глаза от газеты. Рич стянул перчатки, стянул ботинки вместе с мокрыми носками. Коллин пододвинула к нему газету.
– Эти штуки весят по десять фунтов. – Он развязал шнурки на втором ботинке. Он скучал по своей рабочей обуви. Нужно было поехать их забрать. Зачесались кончики пальцев – в них возвращалось тепло.
Рич взглянул на газету, отодвинул ее подальше, пока фотография не стала четкой. Женщина, придерживающая одной рукой младенца, – длинная коса, юбка в пол, она выглядела словно из другого времени. В другой руке – пакет из морозилки, набитый пушистыми комочками.
«Джоанна Рош, 23 года, мать троих детей, и деформированные цыплята, вылупившиеся на ее ферме недалеко от дороги Оленьего ребра. Рош считает, что во всем виноваты гербициды, которые распыляют с воздуха над близлежащих участках лесозаготовки».
– Что за чушь, – сказал Рич. – «Мэд Ривер Юнион» – дерьмовая коммунистическая газета.
– Прочитай, – сказала Коллин, убирая посуду.
Он прочистил горло и зачитал вслух.
«Когда Джоанна Рош впервые заметила субстанцию молочного цвета, загрязнившую родник, который снабжал ее семью водой через самотечный водопровод, она не придала этому особого значения. «Через несколько дней вода снова стала чистой, – рассказывает Рош. – Но каждый раз, когда с вертолетов распыляли отраву, у детей шла носом кровь. Иногда кровотечение не останавливалось целый час». Вскоре Рош заметила и другие изменения. У птенцов, которые вылупились в течение нескольких недель после того, как горный хребет к востоку от ее фермы обработали гербицидом с воздуха, были искривлены клювы, деформированы крылья, изуродованы лапы. У молочной коровы семьи родился парализованный теленок, который вскоре умер. Рош говорит, что она начала связывать врожденные дефекты с распылением отравы только после того, как пробы воды из близлежащего ручья показали высокую концентрацию гербицидов 2,4,5-Т и 2,4-Д, двух ингредиентов химического дефолианта Агент «Оранж». «Я не думала, что они могут причинить вред существам, которые даж