Большой участок в форме круга был пустынен. Посреди круга лежала женщина в купальнике. Пилипенко, Жаров, Клюев, Минин и оперативники стояли в кругу отдельной группой. Вспыхивал блиц фотографа.
– Мы обнаружили ее вещи, – доложил Клюев. – И документы. Это и есть Вышинская.
Среди оперативников болтался какой-то незнакомый, Жаров никак не мог понять, кто это. Он оказался местным спасателем. Когда он заговорил, Жаров вспомнил его: учился в двенадцатой школе, играл в футбол. Он сказал, обращаясь к следователю:
– Мы поначалу думали, что женщина просто утонула. Но когда перевернули ее, то увидели рану. Однозначно: это от гарпуна подводного ружья.
– Ясно, – сказал Пилипенко. – Она застрелена… Это уже четвертая жертва неведомого убийцы, а мы никуда не продвинулись.
Минин присел на корточки, рассматривая труп. Сказал:
– Убийца выстрелил снизу, пронзив ей гарпуном живот. Пораженная болью, женщина не смогла доплыть до берега и захлебнулась.
– В распоряжении экспедиции есть акваланг, я видел! – воскликнул Жаров.
– Что ж! Все дороги ведут в Рим, – произнес Пилипенко с грустью, поскольку, несмотря на деловой вид и холод в голосе, глубоко внутри он сильно переживал любую смерть.
Через полчаса Пилипенко, Жаров и Лебедева вошли в помещение для камеральных работ. Акваланг лежал у стены.
– Вот он, – сказала Лебедева. – Теперь бесполезная вещь.
– Почему же? – возразил Жаров. – Хорошая вещь. Итальянская. Я бы не отказался нырнуть.
– Вы умеете?
– А как же!
– К сожалению, – тихо проговорила Лебедева, – этим аппаратом пользовался только Боревич, художник. Но его больше нет среди нас.
– Странное дело, – озабоченно произнес Жаров. – Мы считаем, что Боревич умер, но…
– Не умер, а был убит, – перебил Пилипенко.
– Как это убит? – спросила Лебедева.
– Отравлен.
– Но кто мог это сделать?
– Об этом мы обязательно узнаем.
– А что если… – начал было Жаров.
– Ты предполагаешь подставу? Его разве хоронили в закрытом гробу?
– В открытом.
– Тогда забудь. И не говори мне, что мертвецы, в силу некоторых обстоятельств оживают. Как это порой мелькает в твоей газете.
– Может быть, зомби? – с вялой надеждой проговорил Жаров. – Это, брат, имеет научное объяснение…
– Я тебя убью, – серьезно сказал Пилипенко. – Зачем в археологической экспедиции акваланг? – обратился он к Лебедевой. – Мы ж на сто метров над уровнем моря.
– Входит в комплект оборудования. Вообще-то работать с аквалангом должен специальный человек, но финансирование…
– Зарплата у них и вправду чрезвычайно низкая, – эти слова Пилипенко произнес уже в машине, на обратной дороге. – И у Лебедевой, и у Вышинской. Взятки тут брать не с кого.
– К чему ты клонишь? – спросил Жаров.
– Да есть одно соображение…
– Опять закрылся, как всегда к финалу.
– Потому и закрылся, чтобы ты не поместил инфо в ближайшем номере.
– Но я не буду этого делать! Неужели ты не веришь моему слову?
– Верю. Но тебя может так понести в тексте, что ты и сам не заметишь, как бросишь какой-то намек. А если убийца прочитает? Да ты и сам не будешь знать, какую информацию заложил между строк!
– И что же мне обнародовать на данный момент? – с наигранным подобострастием спросил Жаров.
– День-другой потерпеть не можешь?
– Завтра сдаю номер в печать.
– Утром или вечером?
– Утром. До десяти.
– А можешь ты написать что-то такое… Выманить убийцу.
Жарову вдруг стало очень интересно.
– И что же ты хочешь, чтобы я написал? – спросил он.
– Ну, например, о Тутанхамоне своем. Что, дескать, есть версия, что это фальсификация века. Слово за слово… И что наша могила Овидия – возможно, тоже.
– Я не буду давать ложную информацию, – твердо сказал Жаров.
– А если она не ложная?
– Да что ты несешь? Мы ведь уже отвергли эту версию.
Пилипенко повернул голову к Жарову и долгим взглядом окинул его, непонятно, каким образом чувствуя ленту дороги. Сказал:
– Слушай. Этот Овидий – подделка.
– Но радиоуглеродный анализ показывает, что могила древняя!
– А вот это вопрос. Анализ определяет только органику. И кости скелета на самом деле принадлежат первому веку нашей эры.
– Но это же нелепо! – вскричал Жаров. – Тогда могила подлинная. А кинжал? Разве можно подделать такую старинную бронзу?
– Скелет настоящий. Еще несколько вещиц настоящие.
– И кинжал?
– Настоящий, правда, с какими-то невразумительными буквами, где и «Витя Жаров» можно прочесть. Кувшинчик, который ты показывал Вышинской, также подлинный.
– Тут Жаров удивился еще больше:
– Как? Она же определила его как подделку!
– Вот и вопрос – почему? Какую тайну унесла Вышинская на морское дно близ великой ялтинской канализационной трубы? И откуда взялся этот причудливый замес? Подлинники и подделки в одной яме.
– Между прочим, – задумчиво проговорил Жаров, – Вышинская как-то странно вела себя на выставке. Говоря об артефактах, она употребила слово «коллекция».
Пилипенко молча смотрел на дорогу. Через минуту сказал:
– Коллекция… Очень это все странно. Ведь основная масса предметов – работа наших искусных умельцев. Можно предположить, что они специально перемешаны с подлинниками, чтобы ввести кого-то в заблуждение…
– Розыгрыш? Не поверю! Зачем и кому это нужно? Это же ведь, я думаю, немалых денег стоит – сделать целое захоронение под землей.
– Ну, это же не просто деньги на ветер. А вложение. Которое должно было принести прибыль.
– Прибыль – кому?
– А вот этого я не могу пока сказать. Боюсь, что ты проговоришься. Просто намекни туманно, будь другом, брат!
Номер с обещанной следователю статьей вышел, как обычно, в среду. Жаров сидел в редакции, когда на пороге возникла Лебедева. В руке она как раз и держала этот номер, свернутый в трубочку. Жаров вскочил, встречая гостью. Та молча прошла в помещение редакции, ногой отодвинула стул, села.
– Здесь написано, что могила Овидия – подделка! – сказала она.
– Не волнуйтесь так, – проговорил Жаров. – Это всего лишь версия.
– Версия – чья?
– Следователя Пилипенко.
Несколько секунд она молча разглядывала Жарова. Затем сказала:
– Вы поставили под сомнение мою работу. Смысл моей жизни. И чего я, дурочка, распиналась перед вами, соловушкой пела? Вы мне, впрочем, с самого начала показались олигофреном.
– Правда? – с искренним удивлением спросил Жаров.
– Правда. Я-то думала, что он мне какую-то пользу своей газетенкой принесет.
– Выходит, я был нужен вам, только как…
– Журналист. И это всё.
Сказав так, Лебедева, не прощаясь, ушла, опрокинув стул и оставив настежь распахнутую дверь. Жаров поднял стул и закрыл дверь редакции. Брошенную женщиной газету он разгладил и положил на журнальный столик в приемной: пригодится для посетителей.
Вернувшись в кабинет, он открыл сейф, достал бутылку скотча из представительского фонда и наполнил стакан. Не выпил, а лишь понюхал для начала, смакуя близость первого глотка. Всякий раз, встречая новую женщину, он мысленно проговаривал: «Ну, и напьюсь же я, когда и с ней ничего не получится!» Вот и настал сей вожделенный момент. Теперь-то он понял, почему она внезапно сменила минус на плюс при их первой встрече.
Жаров сел за копм, уныло пощелкал мышью. Вдруг, увидев нечто, вытянул шею, всматриваясь в монитор. Воскликнул:
– Фига себе!
Он закрутил стакан и решительно вылил висковый смерч в цветочный горшок. Как только что выяснилось, предстоял визит в управление. Трезвый визит.
Почтовый ящик лаборантки открылся неожиданно: хакерская программа подбора паролей, которую он запустил еще вчера, наконец, справилась с задачей, перебрав миллионы комбинаций.
Жаров просидел за компьютером больше часа, отмечая и распечатывая материалы. Затем накинул бейсболку и вышел на улицу.
В управлении, за дверью кабинета следователя волновались возбужденные голоса. Жаров вломился без стука. Пилипенко, Минин и Клюев разом замолчали и уставились на него.
– Разрешите присутствовать? – спросил Жаров, махнув свернутыми в трубку бумагами.
– Совещание закрытое, – строго возразил Пилипенко. – Пресса не допускается.
– Кру-гом! – шутливо скомандовал Клюев.
Жаров неподвижно стоял в дверях. Проговорил:
– Я все-таки вскрыл почтовый ящик девушки.
Пилипенко мгновенно переменил решение:
– Это интересно. Заходи.
Жаров положил на стол следователя распечатку. Прокомментировал:
– В основном, переписка с подружками. Некая неразделенная любовь к мужчине, которого она называет К.
Все остальные быстро переглянулись, Жаров заметил, но вида не подал. Им всегда есть, что скрывать от «журналюги». Пусть скрывают.
– И еще, – продолжал он. – Несколько дней назад девушка откликнулась на одно объявление. Тут его текст.
Пилипенко взял в руки лист. Как пишут в вялотекущих наших триллерах, глаза его полезли на лоб. Он прочитал вслух:
– Продаю различные химические вещества. Полезные в хозяйстве. Травить мышей, крыс, бродячих псов и других, более крупных животных… Все ясно. Обтекаемая форма торговли ядами. Человек из Симферополя.
– Ольга вступила в переписку с этим человеком, – сказал Жаров. – Читай дальше.
– Торговались, – сказал Пилипенко рассматривая распечатку. – Сошлись на цене. Большие деньги для лаборантки.
– Разве я зря ездил в Симферополь? – подал голос Клюев.
– Ты о чем? – спросил Жаров.
– Девушка посетила ювелирный. Продала ожерелье.
Минин спросил:
– Был ли среди этих предложений паутинник козлиный и мухомор вонючий?
Жаров ответил в форме устной ссылки:
– Прочитай, третья страница.
Следователь перелистал бумаги. Сказал, обращаясь к эксперту:
– Да. Он предложил ей именно яд, основанный на вытяжке из грибов. Который можно списать на случайное пищевое отравление.