Он криво улыбнулся, засунул себе под спину подушку и, заложив руки за голову, откинулся обратно на стену:
— Я сегодня ночью вел переговоры с Тальмой. В том числе и со своим сиятельным кузеном Эдвардом. Линия закрытая, так что говорили откровенно. Эдвард готовит свой манифест на коронацию. Он сказал, что решил ограничить королевскую власть и отдать всю тяжесть правления премьер-министру.
Андре поперхнулась воздухом:
— Отец… Точнее лер Блек дожал его? Но как… Я думала, его реформа провалилась. Конституционная монархия — оте… Лер Блек ею бредил. Он Грега из-за реформы не пожалел. У него все вышло? Но почему…
Анри медленно кивал, подтверждая каждое её слово:
— Лер Блек воспользовался ситуацией поднятия нежити на похоронах короля Артура. Он заставил некроманта вызвать его душу, ведь что-то заставило короля вернуться с того света. Что-то очень важное! Поскольку почти все маги были заняты в крипте, упокаивая остальное королевское семейство, остановить Блека было некому — у Эдварда мало поддержки среди главных родов. Перед всеми сиятельными, и так разозленными потерями близких в бойне в Золотом квартале, умерший король сознался в вызове демона. Лера Блека вместе с некромантом сперва отправили в тюрьму, потом вытащили оттуда, потом долго вели переговоры… Знаешь, что самое обидное?
— Что? — Андре всерьез задумалась, что так могло задеть Анри в данном случае. Он подался вперед, заглядывая ей в глаза, и проникновенно сказал, как признаются в любви:
— В Тальме нет конституции. — Он снова улыбнулся и откинулся на стену. — Вам её только предстоит написать вместо кучи сводов законов, вместо ваших прецедентов и прочей ерунды. В Тальме нет принца, бредившего ограничением королевской власти. В Тальме, проклятье её задери, есть король, рвущийся к власти даже через труп отца. А в Вернии есть я, в Вернии есть конституция, и какого демона все достается Эдварду, а не мне? Вот пожаловаться на несправедливость этого мира я и приехал сегодня к тебе. Меня даже Лепаж не понимает. А ты? Ты понимаешь?
Андре снова обняла его:
— Я тебя понимаю. Я очень хорошо тебя понимаю.
— Заключить, что ли, морганатический брак тайком…
— И где ты найдешь невесту?
Анри пожал плечами:
— Вот с этим и проблема. От власти я сбегу, но от супруги-то не сбежать. — Он осторожно потянулся с Андре, заставляя её судорожно вспоминать, где её любимый ключ, и бережно поцеловал висок: — будь осторожна, когда меня не будет рядом. Не попадись на глаза инквизиторам. Держись Каеде — он постарается тебя защитить, а мне пора. Надо искать вам алют и запасаться динамитом для взрыва всех монастырей Ондура. Одно хорошо — войну Ондуру уже объявлять не придется. Мы уже… Воюем. — он сжал челюсти так, что по лицу заходили желваки.
Марк, нацепив на руку магблокиратор — снайперы с ондурской стороны влет снимали всех, сияющих эфиром, — осматривал из укрытия полосу ничейной земли: голодную, кипящую злостью к выжившим, мечтавшей убить каждого, кто ступит на неё.
Обломанные деревья, воронки, полные воды, пустые окопы, из которых пришлось отступить, далекая колючка и людское, прячущееся в окопах море, молящееся богам.
Гремели мортиры, земля вздымалась и кричала от боли, хотелось сжаться в комок и бежать как можно дальше отсюда.
Марк знал — лишние души, запущенные кем-то сюда, стихли еще прошлой ночью. Их пожрал голодный эфир, он ел все — жизни раненых, которых бросили после атаки, силы земли, силы деревьев, он впитывал страхи и боль солдат в окопах, он запускал черные щупальца в мертвецов, заставляя их мечтать вернуться домой. Он жирел на людском горе и готовился атаковать живых.
Одна ночь. Одна ночь до новолуния. Если сегодня эти венценосные твари не договорятся о перемирии и не запустят на ничейную землю инквизицию, то в новолуние проклятье полностью созреет. Даже сейчас, без доступа к эфиру, Марк чувствовал, как гулко бьется где-то в дымном мареве формирующееся сердце проклятья. Если с ним не совладать сегодня, то в новолуние из ничейной земли рванут немертвые твари, готовые рвать и уничтожать все на своем пути.
Марк закрыл глаза — Брендон вот-вот должен вернуться. Даже если сегодня не будет достигнуто соглашение о перемирии, ночью они сами пойдут в поисках сердца. Этому надо положить конец. Никто в мире еще ни разу не видел, чем заканчивается проклятье ничейной земли. Раньше хватало ума остановить это до формирования сердца.
Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук, дрожала земля в такт растущего эфирного сердца.
Тук-тук, тук-тук, тук-тук, бешено билось сердце Марка только при мысли, с чем им придется столкнуться.
Где-то за спиной раздался истошный вопль. Казалось, человеческое горло не могло издавать таких звуков. Марк вздрогнул: черное щупальце эфира, видимое даже под магблокировкой, стремглав вырвалось из пыльного, гулкого, сыпящего землей марева и жадно утащило изломанную человеческую фигуру.
Тук-тук. Тук-тук! Тук-тук!!! Стало гораздо громче, словно набат.
Рванули в небеса еще щупальца — небо стало темным от них. Смолкли мортиры. Задрожала земля. Опустели окопы. Замолкали человеческие крики, тая в черных эфирных щупальца. Крик Марка не услышал никто, даже он сам.
Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Теперь биение сердца слышали все. Сердце проклятья сформировалось раньше новолуния, и черный эфир овладел ничейной землей, погружая её в мрак.
Глава 35Не консильери
Брок возвращался в управление с кипой заявлений констеблей о махинациях с жалованием. Арно несдобровать, даже если не смогут доказать крышевание увеселительных заведений у Старого моста. Эмма то ли не сдержала слова, то ли не смогла выйти на Паука, то ли ей перестали доверять. Или, что вероятнее, не доверяли самому Броку. Он, держа папку с заявлениями под мышкой, захлопнул дверцу паромобиля и принялся оглядываться в поисках газетчиков — время перевалило за полдень, а он до сих пор не держал в руках газету.
Хогг, сопровождавший Брока в поездке, сбил пилотку на затылок, облокотился на крышу паромобиля и, флегматично разглядывая крыльцо управления, процедил:
— Хорош крутить головой. За тобой следят. Левый угол «Острого пера». Девчонка из «Отпетых» и их консильери.
— Кто? — Брок удивленно уставился на Хогга, забывая о газетах.
Тот скосил на него взгляд, с интересом рассматривая:
— Не знал, да? Упустил из виду… Банда «Отпетые» провозгласила себя синдикатом. У них теперь все по-взрослому: глава, консильери, солдаты… Свод законов, кодекс молчания. Были крысы подзаборные, а теперь щеголи последние: шляпы, костюмы, шикарные рестораны для гуляния. — Хогг заметил, как остекленел взгляд Брока, и констатировал: — упустил. Консильери — это советник. Раньше банды как-то не нуждались в советниках, а теперь вот… Новое время — новые герои.
— Небеса и пекло, только этого не хватало!
Хогг молча уставился на пустое крыльцо управления: сюда шли в последнюю очередь, отчаявшись найти правосудие в других местах. Брока тишина на крыльце не пугала — это значило, что остальные полицейские участки вполне справляются со своей ролью. Кроме Речного, как оказалось. Ничего, победят и эту напасть. Урок на будущее: не умеешь нарушать закон — даже не занимайся контрабандой, а то растеряешь все свои достижения.
Брок, заметив газетчика, громко свистнул, еще и рукой махнул для привлечения внимания. Мальчишка в рваных штанах, серой от старости рубахе, зато в новенькой кепке, рьяно подбежал, бухая слишком большими ботинками:
— Газету, нер? — Он затараторил, нахваливая новости, словно сам лично ко всему приложил руку: — Согласие о перемирии в Тальмо-Верни-Ондурской войне так и не достигнуто! Старейший женский монастырь святой Люксии подвергся нападению и разграблению! Кладбища снова неспокойны в Аквилите — и куда смотрит полиция!
Хогг скривился и лениво процедил:
— Полиция сейчас смотрит на тебя, малец! Не нарывайся.
Тот хитро улыбнулся, готовый задать стрекача в любой момент — иные на улицах не выживают:
— С вас две летты!
Брок заплатил газетчику и подал газету Хоггу:
— Возвращайся в управление. Я скоро подойду.
— Уверен? — Хогг глазами вновь указал на проулок у дома напротив. — Консильери не марают руки в крови, но это пока пародия на консильери, чем настоящая ирлеанская мафия.
— Абсолютно. Ничего со мной не случится. — Брок махнул рукой Эмме и направился через дорогу — девчонка уже изнывала от нетерпения. Сегодня она была одета прилично — в новое свободное платье серой шерсти длиной до щиколотки, так что были видны кожаные ботинки — тоже вроде новые. Шляпка, перчатки, сумочка. Куда деваться! Настоящая нерисса. Надо будет осторожно поинтересоваться у Шарлотты: с чего это Эмма так изменилась. Снова принялась за старое?
— И где тебя носит, рыж… — Эмма осеклась, поправляясь: — Мюрай то есть. Уже ж битый час ждем! Нер Люка занятой человек!
Брок остановился перед девушкой, не заходя в небольшой проулок, где стоял франтоватый молодой парень: усы щеточкой, шляпа с заломами, в зубах сигара, пиджак с ватными плечами по последней моде и брюки необъятной ширины, из-под которых торчали острые носки черных ботинок, с надетыми на них белоснежными гамашами. Папку явно крокодиловой кожи этот пижон зажал под мышкой. Под пиджаком можно пару пистолетов спрятать влегкую.
Брок сдержанно заметил:
— Я тоже крайне занятой человек, Эмма.
Она тут же подалась назад:
— Ну ты это… Не возмущайся. Ты просил про крышу Речного у Старого моста — вот, нер Люка тебе все скажет. Я большего сделать не смогу. И это… По поводу рыбацкого порта — там у меня знакомцев не нашлось, не обессудь. — Эмма виновато посмотрела на Брока: — я расплатилась за камею?
Брок серьезно кивнул:
— Расплатилась. Спасибо.
— Тогда я пойду.
Он все же не удержался: новое платье, новые ботинки на Эмме, перчатки, шляпка опять же…
— Эмма…
Девушка остановилась и повернулась к нему: