Голем шагнул во тьму. Андре врубила прожектора на големе и поняла, что это очередная ошибка в конструкции. Надо было захватить гогглы с ночным режимом. Визуалофиксатор на спине показывал только тьму и стал бесполезен. Рев и стоны заглушали даже мерное перестукивание поршней пароэфирника. Впрочем, она никогда и не думала применять голема на войне. Волна злости на этот мир поднялась в Андре, придавая сил. Она рукавом вытерла пот со лба и направилась дальше. Её ждет сердце проклятья. Оно сияло тусклым белым светом, словно солнце, где-то отчаянно далеко.
Андре никогда не была за колючкой. Её даже в ближайшие окопы не пускали, и видеть то, во что война превратила землю, было больно.
Изъеденная снарядами земля. Воронки, полные воды и грязи, из которой торчали руки тех, кто не смог выкарабкаться или кого завалило землей следующего взрыва.
Порванная чудовищами колючка. Запутавшиеся в ней монстры, ревущие во тьму и подтаскивающие к себе кости — свою будущую плоть.
Обломанные стволы деревьев.
Застрявший в слишком широком для него окопе бронеход. Его нос уперся в землю, внутри еще билась, боясь, жизнь.
Застывшие в более черных, чем окружающая тьма, коконах фигуры в белых сутанах.
Этого всего не должно было быть. Не в её мире.
Она шла и шла. Тьма жадными щупальцами бросалась на голема, пытаясь его спеленать. Андре эфиром скидывала тьму, но даже её силы были на пределе. Рано или поздно они закончатся, и тьма закутает голема в паутинный кокон. Что тогда делать, Андре не знала.
Чудовищ становилось все больше и больше. Часть, по пути обрастая телесами, медленно шагала в мирные земли, где костей для неё больше, часть, теряя кости и черные жгуты плоти ползла к сердцу. Разум Андре не выдержал происходящего вокруг неё ужаса и не позволял увидеть еще живых людей в плоти монстров.
Где-то сбоку, освещая тьму ярким огнем, догорала туша дирижабля. Обшивка уже сгорела. Торчали как ребра погибшего кита искореженные пламенем дюралюминиевые конструкции. Андре отказалась замечать белого змея на догорающей гондоле. Анри здесь делать нечего. Каеде не позволит ему прорваться через иллюзию, убеждающую его, что Андре в безопасности. Сам Анри ни за что не рванет сюда. Он принц. Его голова крайне важна, как и та капля голубой крови, что где-то плавает в его жилах.
Смертельный визг шестеренок и скрежет сжимаемой, как лист бумаги брони, стал неожиданностью для Андре, видевшей перед собой только белое, умирающее сердце проклятья, пронизанное черными жгутами мертвого эфира. Последующее за этим падение голема Андре уже ждала. Только боль от удара о пульт управления все равно оказалась внезапной и всепоглощающей до черных мушек перед глазами. Ремни не удержали Андре и лопнули, как и брызнувшее во все стекло. Голем до самой верхушки был опутан черными щупальцами, выискивающими жизнь, плоть и кровь.
Андре дрожащими от усталости руками открыла замки на колпаке и выскользнула из кабины. Безнадежность и смерть тут же пронзили её сердце, заставляя шататься от боли. Она стиснула зубы и шагнула вперед, прочь от погибающего голема, плавящегося в черном эфире. Она не стала гасить котел — воды для охлаждения оставалось мало, и скоро тьма пожалеет, что попыталась переплавить голема в нового монстра.
В ногу вцепилась чья-то рука. Андре обернулась, сталкиваясь взглядом с полубезумными голубыми глазами какого-то офицера. Его окровавленный рот, в который тут же рванули черные щупальца, разрывая плоть изнутри, прошептал:
— Спаси…
Она лишь сглотнула и пошла дальше, все сильнее и сильнее запутываясь в окружающей черноте. Даже сердце проклятья стало тусклым и еле светило.
Андре упала на колени, спелёнатая, как ребенок в колыбели, эфиром, высасывающим из неё жизнь.
— Спаси! Разве мир это заслужил⁈
Сил ударить в центр проклятья не осталось. Андре сделала единственное, что могла — она потянулась за белым светом проклятья и принялась его впитывать в себя. Через боль, через сгорающую плоть, через умирающую душу.
Кто-то обнял её со спины, помогая выстоять в противостоянии с белым, выжигающим все эфиром.
Она не замечала, что злые слезы текут по её щекам.
Зачем эти мортиры и пушки? Зачем эти пулеметы и пистолеты? Зачем колючая проволока и километры минных полей? Это же столько не созданных велосипедов и игрушек для детей, это не собранные паромобили и что-то еще, сейчас даже думать было больно, что можно было сделать из скопившегося здесь металла.
А сколько напрасно загубленных душ. Они могли бы вернуться домой и радоваться жизни, улыбаться детям, влюбляться и флиртовать, просто дышать. Пусть разбираются тут на поле те, кто все это затеял. Лишь они, отсиживаясь в кабинетах и дворцах, заслужили это все.
Жить. Просто жить! Всем.
Она никогда не хотела воевать. Она никогда не хотела уничтожить проклятье. И потому она одна дошла до него и покорила эфир. Он брызнул из неё обжигающими лучами, уничтожая тьму и боль. Её самой стало так мало, зато желания, чтобы все вернулись домой было так много, что падали, распадаясь на отдельные тела чудовища, их плоть расплеталась обратно на людей, зверей, деревья и остальную жизнь.
Потом… Потом был только свет. Обычный солнечный свет.
Вик сжала до боли челюсти. Что потребуют немертвые за жизнь Одли и душу Брендона? Смогут ли они заплатить цену, которую озвучат немертвые? Она не знала. Да и решать не ей — решать Эвану. Она не имеет права влиять на его решение.
Грег взял из рук Ванса корзину, заглянул под плетеную крышку и подтвердил:
— Адер Уве. — Он передал корзину подскочившему Хоггу: — отдай судебному хирургу.
Хогг молча выполнил его распоряжение.
Вик не сдержалась:
— Ванс…
— Лер Ванс, — поправил её немертвый с подозрительно доброй улыбкой.
Вик с трудом сдержала оборот и заставила себя ледяным от гнева голосом произнести:
— Лер Ванс, когда вы родились?
— Три века назад. Приблизительно. Я прожил хорошую жизнь и, поверьте, не собирался возвращаться. Только против деятельности адера Уве я не смог устоять, как и остальные немертвые. Я вернулся и предлагаю сделку: вы сохраняете нам жизнь, мы охраняем ваш покой.
— Три века — слишком большой срок. Сейчас не принято отрубать головы преступникам. Подозреваю, что и в ваше время предпочитали отдавать преступников под суд.
— В мое время разрешалось все, когда ловили убийц или воров. Не думайте, что поймать Уве было легко — во время схватки с Уве погиб один из вернувшихся немертвых.
Эван вмешался, затапливая сердце Вик теплом:
— Мы можем не сработаться с вами. Сейчас во всем главенствует закон.
Дверь открылась снова. Из дома вышли пятеро немертвых в разной степени возвращения к жизни. Кого-то Вик принялась бы сразу за живого, кто-то еще отчаянно напоминал нежить.
Один из немертвых в старой форме констебля представился:
— Уильям Йорк. — Ему было лет тридцать, обычный мужчина, каких полно на улицах Аквилиты. — Когда-то служил в полиции Аквилиты. Возвращаться не намеревался — в Танцующем лесу не успело сформироваться сердце проклятья. Мы все оказались погребенные там в ожидании смерти. — Он рукой указал на своих товарищей по несчастью: — Мы близко к вам по времени и разделяем ваши взгляды на закон и справедливость. Он же…
Йорк махнул на Ванса:
— … родился немертвым, как все в его роду. Он иной. Он никогда не был человеком.
Ванс обиделся, вскидывая голову и резко выпрямляясь:
— Может, я и не человек, но отказывать мне в человечности не надо. Взгляды на жизнь у меня вполне гуманные. Я не убиваю направо и налево. Заметьте, что я во время освобождения нерисс Орвуд, своих дальних родственниц, из заточения в доме Хейгов, смог отступить и отказаться от убийств, как только понял, что мои родственницы не заложницы Хейгов. Два моих дальних кузена это осознать не смогли. Я сохранил жизни всем, кто пытался нам противостоять, и просто ушел, признав ошибку.
Вик не удержалась от вопроса: что-то подобное она и подозревала, узнав, что на её с Эваном дом напали Вансы:
— И как же вы поняли, что нериссы Орвуд не заложницы, а наши гости, которых мы как раз защищали от визита таких родственников, как вы?
Ванс холодно улыбнулся:
— Это очевидно. Заложницы не рисуют изгоняющие немертвых знаки, защищая окружающих. Так я понял, что ошибся и отступил, хоть мог и убить всех в доме и округе.
Йорк вмешался, снова напоминая:
— Я же говорю: Ванс никогда не был человеком. Его логика другая. Но он может измениться.
Ванс холодно посмотрел на него и перевел взгляд на Эвана:
— Вы в патовой ситуации. Шестеро немертвых. Даже с одним вам не справиться. Вам придется принять наши условия. Поверьте, мы не горим желанием жить среди людей. Это после тишины склепа угнетает. Нам нужен покой и тишина. Границы Аквилиты — самое то. Мы будем охранять вас, вы дадите нам право на жизнь и право на нужную нам иногда кровь.
— Вы ошибаетесь. Нет патовой ситуации. У нас все под контролем, — сухо сказал Эван. Вик даже понимала, что он имеет в виду. Наговор неры Орвуд. Один ритуал, один произнесенный наговор, и немертвый снова простой человек. Правда, кого назначить немертвым из своих друзей, Вик не знала.
Йорк вздохнул и почти по-человечески дернул плечом:
— Простите, если что не так. Ваш Одли не заложник. Он нужен был, чтобы привести вас сюда.
— Не пробовали сами прийти в полицию и поговорить? — спросил Эван.
Стоявший рядом с Йорком немертвый, чья плоть еще была синюшного цвета, расхохотался. Остальные немертвые тоже не сдержали улыбок. Йорк, видимо, единственный, кто уже был способен членораздельно изъясняться, пояснил:
— Если бы мы пришли в полицию, ничего, кроме бойни, не случилось бы. И поверьте, в бойне победили бы мы. — Он протянул руку вперед — на его ладони лежал камень: — кажется, это душа вашего инквизитора. Возвращаю её вам.
Эван окаменел — Вик не совсем понимала, что он сейчас думает. Для неё было важно одно — душа Брендона найдена, и когда-нибудь он вернется к жизни.