Эстер уже находилась возле начерченной на асфальте мелом отметки. Компанию девушке составлял Чави, облокотившийся на свой отмытый от дорожной пыли, блестевший на солнце красной лакировкой спортивный байк. Наконец-то парень получил возможность поговорить с девушкой и, похоже, делал шаги к успеху: Эстер, слушая его, дважды улыбнулась. Но их беседу прервали командой начинать съемки. Рауль подошел к другу и оседлал его мотоцикл.
– Удачи! – пожелала я мужу, вспоминая о том, как мы прошлым летом мчались на его байке навстречу звездной ночи, которая открывала нам свои объятия, благословляла лунным светом и теплым ветром. Возможно, Рауль подумал о том же, потому что, сев на мотоцикл, оглянулся на меня и подмигнул.
Пару снимали то с одного ракурса, то с другого, то просили разогнаться и пронестись мимо едущей рядом машины с камерами и осветительной техникой, то, наоборот, притормозить.
– Оренсе, давай я тебя сменю? – крикнул перед очередным дублем стоявший рядом со мной Чави. За съемками он наблюдал с напряжением, видимо, жалея о том, что это не его обнимает за талию красивая девушка, не к его спине прижимается на проносящемся по участку дороги дубль за дублем мотоцикле.
– Эстер, не откажешь потом вот так разочек прокатиться со мной? А то и до отеля довезу в целости и сохранности! – подтвердил он мои догадки и щелкнул телефоном, делая снимок. Девушка ответила Чави легкой улыбкой, не говорящей ни «да», ни «нет».
– Ну почему одним все – красотки и главные роли, а другим ничего? – воскликнул в сердцах парень, не в силах смириться с «несправедливостью».
– А что ж ты не рвался заменить меня во время купания в холодном море, э? – весело отозвался Рауль, удерживая задорно пофыркивающий мотоцикл.
– Да я бы с радостью! Но мои плавки кастинг не прошли.
– Или ты в плавках, – хмыкнул Фернандо, за что тут же получил от Чави шутливый тычок в бок. Рауль засмеялся. Эстер обняла его за талию, взревел мотор, мотоцикл рванул с места и понесся по дороге мимо машины со съемочной группой.
Приближаясь к отметке, где должен был остановиться, Рауль стал сбрасывать скорость, и в этот момент Эстер вдруг пронзительно завизжала и резко отклонилась вправо. Я испуганно вскрикнула, Чави выругался. Рауль попытался удержать мотоцикл, но с пассажиркой за спиной это оказалось непросто. Мгновение – и байк опрокинулся. Я и все, кто стоял рядом, одновременно рванули к месту происшествия. С кузова остановившейся машины спрыгнули двое мужчин и тоже бросились на помощь. Кто-то из присутствующих подбежал к упавшей девушке. Кто-то, обогнав меня, – к Раулю. Я с бьющимся у горла сердцем, расталкивая всех, бросилась к мужу.
– Я в порядке! – пробормотал он, увидев меня. Я присела рядом с ним и порывисто обняла. Рауль торопливо поцеловал меня в щеку и обеспокоенно огляделся:
– Где Эстер?
– Здесь! – крикнул кто-то.
Оглянувшись, мы увидели, что Чави пробирается к девушке сквозь столпившихся вокруг нее людей. Я тихо охнула, подумав, что она пострадала, но когда толпа расступилась, мы увидели, что Эстер сидит на поросшей травой обочине – живая и, похоже, невредимая, но сильно напуганная. Ей наперебой задавали вопросы, но она отвечала лишь рассеянными кивками.
– Эстер, ты как?! – крикнул Рауль.
Девушка непонимающе глянула на нас, опять машинально кивнула и вдруг зарыдала. Кто-то помог ей подняться. Окружив Эстер, ее повели к фургону. А Чави растерянно остался стоять на месте, неприкаянный, испуганный, обиженный тем, что его так легко вытеснили из окружения актрисы. Увидев, что она идет сама, без посторонней помощи, мы облегченно вздохнули. Я встала, приняв поданную мне ассистентом режиссера руку, Рауль поднялся самостоятельно. Режиссер объявил о небольшом перерыве, чтобы дать всем прийти в себя, и направился вместе с другими членами съемочной группы к машине.
– Что с тобой? – обеспокоилась я, заметив, что Рауль вдруг поморщился.
– Ничего, – ответил он. Беззаботность, прозвучавшая в его голосе, была слишком наигранной, она не успокоила меня, а, наоборот, встревожила еще больше.
К нам, стоявшим в окружении ребят из группы, подошел Чави, везя поднятый мотоцикл, и Рауль обратился к другу:
– Прости, старик. Пытался удержать его… Повредил?
– Небольшая вмятина, но исправить можно. Сам как?
– В порядке. Что с Эстер?
– Напугана, но, похоже, даже царапин нет. За мягкую посадку в траву она должна быть тебе благодарна.
– Благодарности были бы уместны, если бы мы не упали.
– Счастье, что машина ехала по другой полосе и скорость мотоцикла была невысокая. Что на Эстер нашло? – спросил Фернандо.
– А я откуда знаю? – буркнул Рауль. – Неожиданно закричала и резко дернулась в сторону.
– Придет в себя – расспрошу, – твердо заявил Чави, решив, видимо, использовать это происшествие с пользой для себя.
Мы направились к фургону.
– Ты повредил ногу? – встревожилась я, заметив, что Рауль прихрамывает.
Он отрицательно мотнул головой, но при этом положил мне руку на плечи – вроде бы и чтобы обнять, но вместе с тем будто нуждаясь в опоре.
– Рауль, меня-то не обманывай.
– Подвернул, когда падал, – нехотя признался он. Шли мы медленно и быстро отстали от всех.
– И почему не сказал об этом, когда тебя спрашивали, все ли в порядке?
– Надо закончить съемки, Анна. Мы сильно ограничены во времени: разрешение удалось получить лишь до определенного часа.
– Но…
– Посижу немного, и все пройдет. Не волнуйся.
Добавить что-либо я не успела, потому что в тот момент, когда мы подходили к фургону, от группы стоявших людей отделилась Эстер и бросилась нам навстречу:
– Рауль? Ты как?
На ее бледном лице со следами размазавшейся туши был написан испуг пополам с виной.
– В порядке.
– Ты хромаешь! – нервно воскликнула она, переводя взгляд с его лица на ноги и обратно. В ее глазах заплескалась паника. Эстер сложила ладони перед грудью и виновато пробормотала:
– Прости! Я не…
– Все нормально, – перебил ее Рауль. – Почему ты закричала? Что случилось?
Девушка оглянулась на съемочную группу и затем, понизив голос, быстро сказала:
– Я увидела, что на дороге стоит женщина. Мне показалось, что ты ее не заметил, потому что ехал прямо на нее.
– Женщина? – удивился Рауль. – Не было никого на дороге.
– Она появилась внезапно. Возникла прямо перед мотоциклом. Ты мне не веришь? – жалобно спросила Эстер и, будто в поисках поддержки, посмотрела на меня. Рауль не успел ей ответить, потому что в этот момент к нам подошел Чави, и девушка быстро взяла себя в руки и улыбнулась парню самой беззаботной улыбкой.
Перерыв был недолгим. К счастью, дальше обошлось без происшествий. Сделали еще несколько дублей и наконец-то объявили о завершении съемок.
Уставшие, мы возвращались домой в полном молчании. Чтобы не отвлекать мужа от дороги, я смотрела в окно машины, наблюдая за мелькавшими за окнами пейзажами. Разнообразием они не баловали: Рауль для обратного пути выбрал платную скоростную трассу, а не национальную дорогу, ведущую через маленькие поселки. Тишину нарушало еле слышно играющее радио. Песни сменяли одна другую, словно листы перекидного календаря: какие-то вызывали у меня воспоминания, какие-то «проходили» мимо, как неинтересные дни. Один раз прозвучала та самая песня, на которую снимали сегодня клип. Рауль никак не прореагировал на нее, словно не услышал, меня же она вновь заставила прокрутить в голове сегодняшнее происшествие. Что хотела сказать Эстер? Что за женщину она увидела? И на самом ли деле существовала та незнакомка? Никто ведь больше не увидел постороннего человека на дороге, даже Рауль. Но если той женщины не было, что-то ведь напугало Эстер! Как жаль, что не удалось поговорить с ней. Впрочем, зачем? Разве что из любопытства.
Дома, пока Рауль выгружал вещи из сумки в стиральную машину и принимал душ, я разогрела в духовке замороженную пиццу и накрыла на стол. Поужинали мы торопливо, почти не разговаривая от усталости.
– Иди отдыхай. Я сама уберу со стола, – сказала я, заметив, что Рауль сонно трет ладонью глаза. У меня завтра планировался свободный день, если с утра не пришлют срочных переводов, день же мужа опять обещал быть насыщенным. Я собрала тарелки и отнесла их на кухню. Рауль вошел за мной следом: принес графин с водой и стаканы, затем что-то взял из холодильника и ушел.
Я сложила посуду в машину, приняла душ и, думая, что муж спит, тихонько вошла в спальню. Но он не спал, а сидел на кровати, приложив к ноге пакет со льдом.
– Покажи, – попросила я, присаживаясь рядом.
– Ничего серьезного, – пробормотал он, снимая пакет, но при этом торопливо натягивая на себя одеяло.
– Ну что ты как ребенок!
– Знаю я тебя, ты как мама – встревожишься, а ничего страшного нет!
– Я уже вижу, что «ничего страшного»… – нахмурилась я, легонько касаясь его опухшей лодыжки. – Больно? И как ты только терпел?.. Надо было заехать по дороге в госпиталь, как я тебе и говорила. Почему ты меня не послушал?
– Мне хотелось поскорей попасть домой, Анна.
– Но…
– Завтра, все завтра, – отговорился он этим звучащим по-испански волшебно словом «mañana»[8]. – Давай отдыхать.
Я отнесла лед обратно в морозильник, а когда вернулась, муж уже спал.
Он сразу понял, что этот инструмент – особенный. Ему не нужно было видеть гитару, чтобы почувствовать, что у нее есть душа. Не та, которую вкладывает в нее музыкант, когда через игру передает свои чувства и настроения, а собственная. Франсиско ласково погладил гитару по отполированному боку и с радостью ощутил тепло, исходящее от дерева. Она. Та, которую он так долго искал, перебирая один инструмент за другим, прикладывая к их корпусам заменяющие ему зрение ладони и прислушиваясь к собственным ощущениям. Он не искал идеальный инструмент, он искал свой, тот, который бы почувствовали его «зрячие» ладони, тот, прикосновение к которому откликнулось бы музыкой в его душе. Его пальцы слепого находили мельчайшие изъяны, невидимые зрячим оком: скрытые вмятинки, царапинки толщиной не больше паутинки, малейшие шероховатости. Франсиско перебрал множество инструментов, но ни один из них не отозвался теплом, его ладони скользили по гладким и равнодушным к его ласкам поверхностям, замирали в изгибах, трогали струны в надежде разбудить душу инструмента, но каждый раз ему приходилос