– Что ты хочешь этим сказать? – насторожилась я.
– Ничего особенного, Анна, ничего особенного. Не будем терять время. Я пришел сказать, что тебе нужно уехать со мной.
– Что-что? – в изумлении протянула я и рассмеялась: – Ты, кажется, совсем не поним…
– Это ты не понимаешь, – зашипел он вдруг, наклоняясь ко мне и беря за локоть. – Какая опасность угрожает тебе.
– Мне? Почему мне?
– Правила изменились. Охота ведется на тебя.
– Не понимаю…
– А то, что на тебя вчера напали в твоем же номере, тебя не насторожило? Меня – да.
– Ты что-то знаешь еще помимо того, что я тебе рассказала?
– Кто напал – нет. Но догадываюсь почему. Убрать твоего мужа уже не так интересно. А вот причинить ему сильные страдания, такие, какие испытывал или испытывает некто, – это уже другое дело. Кому-то когда-то я перешел дорогу, кому-то сейчас – твой муж.
– Что тебе об этом известно? – потребовала я.
Но он засмеялся:
– Сама поймешь, Анна. Ты девочка догадливая.
– Я никуда с тобой не поеду! Пока не объяснишь и не расскажешь…
– Времени нет на долгие рассказы, Анна, – сказал Сальвадор и, бросив поверх моей головы взгляд, вдруг притянул меня к себе. И поцеловал.
Я задохнулась – вначале от возмущения, неожиданности, злости. А потом… А потом от затопившей меня нежности, которую я почувствовала в этом поцелуе. Возможно ли это? Человек, который, похоже, издевается надо мной, который то и дело старается вывести меня из себя, испытывает ко мне одновременно влечение? Мысли рассыпались, раскатились горохом. Но я тут же пришла в себя и оттолкнула Сальвадора. Но мгновением раньше услышала резкий оклик:
– Анна!
Дернувшись, будто от боли, я оглянулась и увидела стоящего за моей спиной мужа. И не успела я опомниться, как он крепко ударил в челюсть Сальвадора. А затем развернулся и, не удостоив меня больше ни словом, ни взглядом, ушел.
– Рауль! – окликнула я его в отчаянии. Он не оглянулся.
– Я тебя ненавижу! – закричала я держащемуся за лицо Сальвадору.
– О, как театрально! – усмехнулся он разбитыми губами.
Я бросилась за Раулем, но потеряла его из виду.
И не увидела уже до самого концерта.
Я стояла неподалеку от сцены и сквозь пелену слез пыталась поймать взгляд Рауля. Но он то ли не видел меня, то ли делал вид, что не замечает. Я слушала его и не слышала, потому что в ушах звучал его оклик: «Анна!.. Анна!». «Анна…» Если бы можно было перевести часы на несколько часов назад и изменить ситуацию. Если бы было можно…
– Что он делает?!
Рядом со мной оказался Хосе Мануэль. Не сводя напряженного взгляда со сцены, он нервно провел ладонью по волосам.
– Что с ним сегодня? Ни в одну ноту не попадает! Ты слышишь? – повернулся он ко мне. Я, сглотнув комок в горле, еле заметно кивнула. – Может, он себя не слышит? Или музыку?
И я только сейчас поняла, что Рауль на самом деле сегодня ставит концерт под угрозу срыва: то пропускает слова, то запаздывает со вступлением, то просто промалчивает целые куплеты. И, как правильно заметил встревоженный Хосе Мануэль, не попадает в ноты.
– О боже мой! Хоть вырубай ему звук и включай фонограмму… – простонал менеджер, когда на Рауля встревоженно оглянулся уже Серхио. И принялся пробираться сквозь толпу, которой, похоже, не так уж важно было, попадает ли в ноты Рауль или нет, лишь бы он и ребята не уходили со сцены, к пульту, за которым сидели звуковые техники.
А Рауль опять запнулся, но, растерянно улыбнувшись, опомнился и снова поднес микрофон к губам. Похоже, ему удалось собраться, потому что песню он допел без огрехов. А следующую, ту самую хитовую, которая звучала по радио, клип на которую крутился по телевизору, ту самую, которая вознесла диск мало кому тогда еще известной группы на первые строчки хит-парадов, но которую он сам лично недолюбливал из-за связанных с ней неприятных воспоминаний, вдруг исполнил так проникновенно и чисто, что и камни, пожалуй, расплакались бы.
Но когда уже звучали финальные аккорды, вдруг послышался громкий хлопок, зал заволокло дымом, раздались испуганные крики, в воздухе разлился острый запах селитры. И следом за этим толпу затопила паника. Кто-то бросился к главному выходу, кто-то – к выходу за сценой, люди смешались, не столько помогая друг другу направиться к выходу, сколько мешая. Кто-то пронзительно завизжал, кто-то вдруг потребовал доктора. Оглушенная, растерянная, напуганная, я первым делом подумала о взорвавшейся в зале бомбе. От ужаса я будто ослепла, не видя ни что происходит на сцене, ни что передо мной. Меня толкали, над ухом раздавались чьи-то крики. И в какой-то момент, не удержавшись на ногах из-за сильного толчка, я оказалась на бетонном полу. Тут же кто-то протоптался по моим ногам, кто-то чудом не наступил на руку. Я постаралась сгруппироваться и закрыть руками голову, так как встать на ноги оказалось невозможно. «Затопчут», – мелькнула первая мысль. «Где Рауль? Что с ним?» – вторая. И вдруг меня подхватили сильные руки, поставили на ноги и куда-то поволокли сквозь едкую пелену дыма.
Оказавшись на улице, я полными легкими глотнула воздуха и закашлялась. Кашляла долго, сильно, натужно, ничего не видя сквозь слезы. Возле моего лица вдруг оказался чистый носовой платок. Я вытерла им лицо и наконец-то поднялась глаза на своего спасителя. Сальвадора.
– Пришла в себя? – спросил он, однако без присущей ему иронии. Черные брови сошлись в тревожную галочку, открытый лоб наморщен.
– Рауль… – хрипло выдохнула я. – Он где?
– В зале. Оказывает кому-то помощь до приезда медиков. Пару девчонок шибко затоптали.
Я дернулась назад к дверям клуба, откуда вываливали толпы испуганной молодежи, но Сальвадор остановил меня, взяв за руку:
– Куда? Не ради этого я тебя оттуда выволакивал.
– Там… там что-то взорвалось на концерте.
– И в тебе ума столько, что ничего другого не придумала, как вернуться.
Он обнял меня и потащил куда-то в сторону.
– Возвращаешься в отель, запираешься в комнате и никуда не выходишь до прихода мужа. Ясно? С ним все в порядке. И он сейчас нужнее там.
Я не нашла сил возразить ему, лишь кивнула.
Сальвадор, закутав меня в свой свитер, отвел в отель, довел до комнаты и заказал мне в номер горячий чай. После чего развернулся, чтобы уйти, но задержался на пороге:
– Никто не может дать гарантии, что на следующем концерте твоего мужа не случится беды похуже. И не факт, что с ним ничего не произойдет. Или с тобой. Или с вами обоими. Думай. Едешь со мной или нет.
– Куда? – хрипло выдохнула я.
– В Барселону.
– Зачем я тебе нужна, Сальвадор?
– Как приманка, – цинично усмехнувшись, сказал он. – Как любимая жена человека, которому некто сейчас желает крупно насолить. Или как любимая, но, увы, недоступная девушка другого человека, музыканта-неудачника, который и заварил всю эту историю.
– Чья?..
– Моя, Анна, моя… – с той же усмешкой ответил он. – «Приманка» – некрасивое слово. Заменим его на «любимая девушка», если тебе так покажется романтичней.
– Но…
– Ты не в той ситуации, чтобы возражать. Хотя еще можешь выбирать. Дорог тебе муж – поедешь со мной. Спасешь его, уведя за собой того человека, которого выбрало проклятое зло как инструмент для своих действий. Попросту говоря, того, кто носит в себе это проклятие сейчас.
– Кто?! Кто это, Сальвадор?
– А вот уедешь со мной – увидишь, – усмехнулся он. – Думай, Анна, думай, но быстро.
И, оставив меня в смешанных чувствах, он ушел.
Мы сидели в номере оба, в разных концах кровати, лицом друг к другу, но не глядя в глаза. Я уже знала, что на концерте взорвали хлопушку, но перепуганная толпа приняла ее, как и я, за взрыв бомбы. Пострадали три девушки, но обошлось без серьезных травм и, главное, без жертв. Когда Рауль все это рассказал мне, я, с одной стороны, выдохнула с облегчением, с другой – вспомнила слова Сальвадора. А что, если они окажутся пророческими?
– Не тур, а одна сплошная катастрофа, – сказал муж, первым нарушив затянувшееся молчание.
– Рауль, выслушай меня, пожалуйста.
– Что ты хочешь сказать? – глухим голосом спросил он. – Я уже увидел все своими глазами.
– Рауль, наша беда в том, что мы изначально молчали. Ты и я, хоть еще раньше договорились все проблемы решать вместе. Не замалчивая их. Молчание отнюдь не золото, если дело касается недопонимания и подозрений в отношениях.
– Я не хотел говорить об этом – о своих подозрениях. Мне казалось это неправильным, нелепым – подозревать тебя. Но этот мужчина… Не знаю, откуда он взялся и как давно ты с ним… знакома. Я заметил, что он ездит за нами. Он писал тебе письма: я нашел конверт в одном из номеров. Он назначал тебе встречи: прости, но я увидел в твоем телефоне его сообщение. Но уже после того, как застал вас в ту ночь, когда меня вызвала Эстер, разговаривающими в баре. Он так на тебя смотрел, что у меня почти не осталось сомнений, что этот мужчина к тебе питает интерес. Мужской. И ты отвечала ему подобным взглядом.
– Ты не так все понял! – закричала я.
– Так же, как и ты, подозревая меня в отношениях с Эстер, – усмехнулся он. – Я возвращался в ту ночь в номер после разговора с Эстер. Проговорили мы всего двадцать минут, но, проходя мимо другого бара, я увидел тебя с тем мужчиной. Я вернулся в номер, но не остался в нем, ушел бродить по улице. Остывал. Не хотел тревожить тебя беспочвенными подозрениями, решил убедиться во всем сам. Просто прийти в то место, где он назначил тебе встречу.
– Ты специально сказал, что у тебя разболелась нога, чтобы потом пойти за мной следом?
– Я не соврал и не выслеживал тебя, – усмехнулся он. – Просто пришел позже и застал вас целующимися. Все.
– Ты не так все понял… – вздохнула я, осознавая, что любые мои слова сейчас все равно звучат как жалкие оправдания. И все же нужно было попробовать спасти то, что рушилось.
Выслушай меня, пожалуйста… выслушай. Сколько раз ты сам просил меня выслушать!