Гришаню вытащили из автомобиля, погрузили на носилки и отвезли на рентген, а оттуда прямиком в операционную. Там его уже ждал Максим Ильич. Он, по обыкновению, был немногословен. Велел Гришане посчитать до пяти. Тот досчитал до трех и заснул, а когда проснулся, то был уже в палате. Правая рука была плотно загипсована от пальцев до самого локтя. Она немного побаливала, но не сильно. Рядом сидела Наталья Ивановна и улыбалась.
– Ну вот и все. Теперь ты недельку полежишь тут, а потом тебя выпишут.
– А папа где? – спросил Гришаня, с трудом шевеля пересохшими губами.
– Сейчас придет.
– А наши все? – Гришаня вспомнил, как некрасиво он поступил, убежав от братьев и сестер.
– Все придут завтра. Сегодня ты должен отдыхать. Спи. Я побуду с тобой.
На лоб Гришани легла мягкая и теплая материнская ладонь. Ему вдруг и правда ужасно захотелось спать. Он сладко зевнул и закрыл глаза.
9
Назавтра Гришане было уже значительно лучше. Ему разрешили вставать. После обеда пришли все Кравцовы-младшие полным составом. Принесли кучу гостинцев, книжки, раскраски. Гришане было очень стыдно, но никто и не думал его ругать. Наоборот, Алка даже всплакнула от жалости к младшему братишке.
– Как же ты так, Гришаня, – посетовала она. – Надо твоему Ваське спилить когти, чтобы впредь не лазал на деревья!
– Как дела с ампулами? – спросил Гришаня, хотя он почти позабыл про них.
– Никак, – вздохнул Коля. – Мы рассказали отцу про Настю. Он очень ругался на нас за самоуправство. С понедельника в отделении работает следователь.
– Ясно, – сказал Гришаня.
– Кстати, – заметила Ира. – Ты понял, что лежишь по соседству с теми палатами, где мы были? Оно там, за стеклянной дверью.
– Нет еще, не понял. Я даже в коридор пока не выходил, – растерянно ответил Гришаня.
– Ну а как тебе доктор? Максим Ильич? – спросила Аллка. – Строгий?
– Строгий. Но операцию сделал хорошо. Мама сказала, мне повезло, что он еще не уехал в Саратов.
– Уедет, на следующей неделе, – сказал Артем. – Папа очень переживает. Максим Ильич – самый опытный хирург в их больнице.
– Ну главное, что он успел нашего Гришаню прооперировать, – засмеялась Алка. – А так незаменимых людей не бывает.
– Тоже правильно, – согласился Коля.
Ребята еще немного посидели и ушли делать уроки. Гришаня остался один в палате. Ему было очень скучно. Сладости он съел, книжки читать не слишком любил, а раскрашивать левой рукой было неудобно. Гришаня решил выйти на разведку в коридор. Однако едва он высунулся из палаты, как его тут же остановила дежурная медсестра.
– Ты куда это? Тебе надо лежать! Марш в палату. Думаешь, если ты сын главврача, тебе позволено нарушать режим?
Пришлось Гришане вернуться в палату и взяться за ненавистную книжку. Постепенно чтение его увлекло, и он не заметил, как прочитал подряд три главы. Затем принесли ужин, а скоро наступил отбой.
Наутро Гришаня решил быть мудрей. Он дождался, пока медсестра отойдет по каким-то своим делам, и, быстро прошмыгнув в коридор, добрался до стеклянных дверей. Открыв их, он действительно оказался в отделении детдомовцев.
Гришаня сразу нашел палату, в которой лежали Нина и Марина. Как они обрадовались! И даже вредная Лида заулыбалась.
– Так ты теперь тоже больной! – тоненьким голосом сказала Нина.
– Да, я лежу в хирургии. Это совсем рядом.
– А сколько ты будешь тут лежать? – спросила Марина.
Гришаня помнил, что мама говорила про неделю на больничной койке. Но это показалось ему огромным сроком. Он решил, что ограничится еще максимум одним днем и после уговорит родителей взять его домой. Да и Васька там без него наверняка совсем от рук отбился, Катя с ним не справляется.
– Меня завтра или послезавтра выпишут, – сказал Гришаня девочкам.
– Везет, – вздохнула Марина. – А мы тут еще месяц, наверное, будем лежать. Лекарство, которое нам должны были колоть, пропало. Оно бы нас за неделю на ноги поставило. А теперь будут старое давать. Эх… – Она быстрым движением вытерла слезы.
Гришане стало ее ужасно жалко.
– Не переживай, – постарался утешить он девочку. – Полиция уже приступает к работе. Они найдут лекарство, вот увидишь.
– Надеюсь, – прошелестела Марина, но по ней было видно обратное.
Гришаня сидел бы в палате у девчонок и дальше, но тут пришел Максим Ильич.
– Вот ты где! Ты что тут делаешь? Тебя все ищут, с ног сбились, ну-ка давай отсюда.
Гришаня нехотя попрощался и отправился к себе в отделение. Однако в голову его прочно засела мысль о завтрашней выписке. Утром во время обхода он спросил об этом Максима Ильича. Тот покачал головой:
– Рано. Рано, молодой человек. Вы только от наркоза отошли.
– Да я давно уже отошел! – попробовал возразить Гришаня, но Максим Ильич уже не слушал его, торопясь дальше. Гришаня принялся названивать маме с просьбой забрать его домой немедленно, но она ласково отшила его:
– Потерпи, дорогой, это ради твоего здоровья.
Гришаня совсем сник. От скуки ему хотелось повеситься. И зачем его положили в одноместную палату? Лучше бы он лежал вместе с другими мальчишками, все было бы не так тоскливо. Гришаня встал попить воды и тут заметил на полу, у самой двери, сложенный вчетверо бумажный листок. Он нагнулся и поднял его. Аккуратно расправил. Листок оказался маршрутной квитанцией какой-то иностранной авиакомпании. Гришаня разобрал номер рейса Москва – Антверпен, и фамилию пассажира: Титов М. И. Откуда тут взялся электронный билет? Гришаня не долго ломал себе голову, он понял, что квитанция выпала из кармана у Максима Ильича, когда он был здесь. Значит, билет принадлежит ему? Гришаня взглянул на дату. Получалось, что Максим Ильич в понедельник должен был лететь в Антверпен. Но как же так? Ведь мама двадцать раз повторила, что он улетает в Саратов. Гришаня спрятал квитанцию под подушку и набрал Артема. Тот всегда был сведущ в географии.
– Да, привет, мелкий, – отозвался Артем. – Ты как там?
– Я хорошо. Скажи, а ты знаешь, где находится Антверпен?
– Знаю, конечно, – удивленно ответил Артем. – Он расположен между Голландией и Бельгией, но принадлежит Бельгии. А с чего вдруг тебя это заинтересовало?
– Просто так, – уклончиво произнес Гришаня.
– Ну раз просто так, не мешай. У меня завтра тест по геометрии.
– О’кей. – Гришаня отложил телефон и задумался.
Выходило, что Максим Ильич сказал отцу неправду. Он собрался уехать вовсе не в Саратов, а далеко, за границу. Но зачем было врать? Зачем скрывать истину от начальника и лучшего друга? На память Гришане сами собой пришли слова, которые любила повторять ему мама: «Кто обманет в малом, обманет и в большом». Получается, папин зам – ненадежный человек. Если он смог обмануть его в такой мелочи, то вдруг он обманывает его и по-крупному? Например – украл лекарство и молчит себе, переведя все стрелки на ни в чем не повинную медсестру?
Гришаня сам изумился, как эта ужасная мысль пришла ему в голову. Подозревать Максима Ильича в воровстве? Известного хирурга, уважаемого всеми человека? Но куда он мог деть коробку с ампулами? Унести к себе домой? Вряд ли – на проходной с самого первого дня пропажи дежурит усиленная охрана. Гришаня сам видел двух суровых парней в камуфляже. Они всех просили раскрыть сумки и показать их содержимое. Тогда, значит, он спрятал ампулы где-то здесь, в больнице. Наверняка у себя в отделении. Где же, где? От напряжения у Гришани разболелась голова. Рука тоже начала болеть. Пора было делать обезболивающий укол, но медсестра все никак не шла. Позвонила мама, спросила, как там ее малыш. Гришаня сердито ответил, что все в порядке. Потом принесли обед. Гришаня ел рыбный суп, а мозг его лихорадочно перебирал все возможные варианты – куда Максим Ильич мог спрятать лекарство. В своем кабинете? Запер, например, в шкаф. Или поставил под стол. Или отнес в сестринскую и положил за кушетку. Все варианты казались ему малоправдоподобными и рискованными. Но ничего более оригинального на ум не приходило.
Гришаня не заметил, как наступил вечер. Нянечка принесла ужин. Зашла дежурная медсестра.
– Укол надо?
– Надо.
Гришаня подставил ей зад и мужественно вытерпел болючий укол.
– Спокойной ночи, – сказала сестра и погасила свет.
Голоса в коридоре постепенно стихли. Гришаня лежал в темноте с открытыми глазами и думал о папином заме. Недаром Ирке он так не понравился. Она художница, у нее чутье на людей. При слове «художница» что-то кольнуло Гришаню под ложечкой. Он не понял, отчего, но вдруг почувствовал невероятное волнение и сел на кровати. Перед его глазами отчетливо встал тот день, когда они с ребятами навещали детдомовцев. Вот последняя палата, где лежат сейчас Нина и Марина. Вот Алка в атласном платье. Вот Артем со своими фокусами. А вот и Ира – просит табуретку, чтобы повесить свою картину на место старого и страшного замка. И тут входит Максим Ильич…
Гришаня стремглав вскочил на ноги, позабыв про сломанную руку. Ну да! Как же он раньше не догадался! Максим Ильич ужасно рассердился, увидев, что Ира хочет снять картину. Хотя какая ему разница? Разве не все равно, что будет висеть на стене в палате?
– Не все равно! – сам себе вслух ответил Гришаня.
Ноги его уже нащупывали тапочки. Он высунулся в коридор, стараясь не скрипеть дверью. Медсестра на посту дремала, подложив ладони под подбородок. Гришаня выскочил из палаты и бросился на цыпочках по коридору к стеклянным дверям. Через минуту он уже был в палате у детдомовских девчонок. Все спали, тихо посапывая. Гришаня осторожно, левой рукой, вытащил из-под стола табурет. Подставил к стене и залез на него. Аккуратно приподнял картину и постарался снять с гвоздя, на котором она висела. Получалось это у него с трудом, так как картина была тяжелая, а правая рука Гришани висела обездвиженная на перевязи. Он проковырялся минут пять, покрываясь холодным потом и то и дело прислушиваясь к шагам за дверью палаты. Наконец ему удалось снять картину со стены. Он спустил ее на пол и снова залез на табурет.