– Нет-нет, оставь, – попросил меня кузен. – Иначе будет нечем дышать.
– Франс, боюсь, ты еще скажешь спасибо за это, – произнес я и, вопреки просьбе кузена, закрыл дверь.
Кажется, он начал постепенно осознавать, дело какого порядка нынче намечается.
– Что стряслось? – хмуро спросил он.
Я глубоко вздохнул и, пройдясь к дивану, жестом приманил к себе кузена, а он все не решался подойти. Мне стало несколько досадно, что я уже с этого момента насторожил двоюродного брата своим поведением.
– Что ж… – вздохнул я, вынимая из внутреннего кармана жилета сложенное несколько раз письмо, и положил его рядом с собой.
Если Франсуа раньше имел хоть какие-то догадки, сейчас его недобрые подозрения укреплялись с каждой минутой. Он метнулся, схватил листок и резко развернул его, едва не разорвав.
Я сложил руки замком, откинулся на спинку дивана и закинул ногу на ногу. Кузен бросил короткий взгляд на меня и развернулся таким образом, чтобы солнечный свет, лившийся от окна, освещал написанные мною строки.
Я был готов предоставить кузену хоть целую вечность, и даже больше. Все это время я бы покорно ожидал его, сидя на диване, превозмогая духоту, которая наполняла комнату. При том, какой я нелюбитель нудных ожиданий, это доставило мне немало удовольствия.
Глаза моего кузена забегали часто-часто по неровным строчкам моего почерка, но, я думаю, он прекрасно улавливал суть.
Он резко оторвался от чтения и обратил хмурый и растерянный взгляд на меня.
– Это… – Франсуа тряхнул бумагой, не находя никаких слов.
Я улыбнулся и пожал плечами.
– Что? – спросил я. – Я переписал письмо своей рукой. Я не так глуп, чтобы отдавать тебе в руки подлинник. Ты бы его сразу же уничтожил, ведь… ну, ты сам все прекрасно понимаешь. Узнаешь, кто бы мог сказать такое?
– Дядя сохранил подлинник? – сглотнув, произнес он.
– Нет, – я мотнул головой. – Папа даже не видел подлинника. И не знает о его существовании. Ну и, конечно же, он не должен узнать. Присаживайся, у тебя ближайшие пару лет не будет дел важнее этого.
Он сел напротив меня в кресло и будто бы все еще не мог поверить собственным глазам. До отчаяния было далеко, но он предпринимал к нему все шаги, вновь осознанно вглядываясь в строки.
– В тот вечер отца не было дома, когда принесли это письмо. Мне, разумеется, отдали его безо всяких вопросов, – усмехнулся я. – Знаешь, в тот вечер нутро мне подсказало, что стоит рискнуть.
– Как давно ты следил за перепиской наших отцов? – хмуро спросил кузен, откинувшись назад.
– А, ты все еще считаешь графа Сержа де Ботерна своим отцом? – прицокнув, я замотал головой и кивнул на письмо. – А вот покойный граф так, видимо, не считал…
– Как давно? – упрямо повторил Франсуа.
Я засмеялся, помотав головой.
– Ох, веришь нет – я всего выкрал то ли два… да, у своего отца я выкрал два письма за всю свою жизнь. Первое я стащил из какого-то жгучего азарта. Мне хотелось вкусить чего-то запретного, но притом вполне безобидного. С этим письмом от покойного дяди Сержа дело обстоит совсем иначе.
– Ты все еще зол на меня из-за тех зверей, – тяжело вздохнул Франсуа, но вдруг нахмурился больше прежнего и опустил взгляд на самый низ письма.
– Погоди-ка… погоди-ка, братец… – произнес кузен, как-то слишком быстро сбросив ту растерянность, которой я даже не успел вдоволь насладиться.
Я свел брови, не радуясь этой необъяснимой и непонятной перемене в его лице.
– Ты хранишь его… – пробормотал кузен, закинув голову куда-то вверх, точно на потолке кем-то заблаговременно были начертаны ответы.
– Больше шести лет? – спросил он, обратив взгляд на меня.
Вот сейчас мне окончательно разговор перестал доставлять удовольствие. Более того, нутро подсказывало мне бросить какую-нибудь колкость и спешно покинуть Франсуа, оставив его один на один с позорным секретом на руках. Незримый экватор был вероломно нарушен, и мои стороны света не просто перепутались, а исчезли вовсе, не оставляя никаких ориентиров.
– Все это время ты хранил это письмо от моего чертова папаши?.. – спрашивал кузен, тряхнув бумажкой.
Не ожидая такого выпада, я все равно не растерялся.
– Я не такой уж и болтливый, каким кажусь, – широко улыбнулся я, но отвел взгляд к окну.
В самом деле, из-за закрытой двери становилось невыносимо душно.
– Даже когда я рисковал своей жизнью, выискивая ту мразь по скалистым утесам Алжира, даже тогда ты не счел нужным уничтожить это письмо? – спросил Франсуа.
Я сохранял хладнокровие, желая ничего не отвечать вовсе, что заметно раздражало кузена.
– Перейдем сразу к делу? – спросил я.
– Шесть лет? – нервно усмехнулся Франсуа, проводя по лицу. – Не может быть. Не верю, братец… Я был готов умереть за тебя, и ты знал об этом!
– Ну, если я обманываю тебя сейчас, попросту уничтожь ту бумажку у себя в руках и возвращайся на торжество. Я уверен, по благородному месье твоего статуса все уже соскучились.
– Этьен, – твердо произнес Франс, заглядывая мне в глаза.
Я чуть вздернул подбородок, научившись таким образом смотреть сверху вниз, даже когда собеседник превосходил меня в росте.
– Мы же были совсем детьми… – произнес кузен, мотая головой. – Я понимаю, что сейчас ты зол на меня. И мне искренне жаль. Но… тогда? Ты решил сохранить это письмо? Уже тогда у тебя было желание разрушить мою жизнь?
Я сглотнул, насилу выдержав этот взгляд.
– Ты уже тогда ненавидел меня настолько? – последнее слово он произнес невыносимо.
Это поганое «настолько» до сих пор превосходит в своей омерзительной противности и скрежет металла по стеклу, и любые животные вопли. Я до сих пор не знаю слова более гадкого и искать не собираюсь.
– Получается, так, – ответил я, не в силах отвести взгляда, я бы не простил себе такой слабости.
Он грубо скрутил письмо, плотно стиснув зубы. Я молча наблюдал.
– Да пошел ты, – Франсуа бросил мне под ноги смятый комок бумаги.
По правде сказать, я был обескуражен его дерзостью в своем отношении, особенно учитывая все открывшиеся ему обстоятельства.
– О чем еще ты молчал годами? Подумать только… Десять? Ты с десяти лет мечтаешь со мной расправиться?
– Не льсти себе, – бросил я, резко вставая с дивана. – Ты говоришь слишком нагло со мной.
– Что с тобой не так? Ты явился на мою свадьбу с этим письмом… И я не поверю, что дело в наследстве, – тут что-то другое. И даже не эти твои псины… Шесть лет… серьезно?
Я сглотнул, скрестив руки на груди.
– Ладно, – Франсуа поджал губы. – Ладно, Этьен. Чего же ты хочешь? – спросил он, разведя руками.
И мне стало не по себе. Я снова увидел ее.
Я увидел свою тетю Арабель. Франсуа, особенно сейчас, будучи в нервном возбуждении растянул рот в улыбке, хотя это никак нельзя назвать улыбкой, но никакого другого слова мне не приходит на ум.
Он смотрел на меня этим жутким косым взглядом, заставляя меня замереть от ужаса. По виску спустилась холодная струйка пота.
– Чего? – переспросил кузен, видимо, действительно ожидая какого-то ответа, которого я не мог дать.
Тот жуткий образ будто бы растаял в воздухе, но мое сердце продолжало бешено колотиться, и я все еще стоял, оцепеневший перед призраками прошлого.
Тот кошмар, который буквально зарыт в землю на моих глазах, ожил передо мной в лице сына Арабель.
– Я дам тебе знать, – произнес я, едва ворочая языком.
В горле стояла сухость, и я боялся поднять взгляд на кузена, ведь я мог увидеть Арабель.
Как будто чувствуя мой страх, кузен сделал шаг ко мне и положил руку на плечо. Когда мы встретились взглядами, меня выворачивало изнутри от этого снисходительного сочувствия.
Я убрал его руку и коротко кивнул в знак окончания нашего разговора.
– Ах да… – протянул Франсуа, оглядывая меня с головы до ног. – Ты ведь и сам не знаешь.
Прошло несколько дней с того разговора, но я все еще прокручивал его раз за разом, пытаясь понять, когда именно все пошло не так.
Я лежал в горячей воде, рассматривая гобелен на стене. Оттуда, с тканого полотна на меня взирали нежные лица дев с миндалевидными глазами и волнами медных волос. Их руки ласково гладили оленят, а ноги ступали на душистый луг меж цветов и ягод.
Пейзаж, сложившийся из множества нитей, манил, чаровал, и будто бы до меня доносился свежий душистый запах хвои и мокрой земли. Эта искусная работа на какое-то время могла меня отвлечь, но, право, ненадолго.
Как будто бы та душная комната с мягко вздымающимися занавесками не отпускала меня, и я снова оказался перед Франсуа один на один. В моих руках крутится кусок бесполезной бумажки, который, казалось бы, должен был привести кузена в оцепенение, но вместо этого сам Франс безо всяких усилий выбил мне почву из-под ног.
«А ведь в самом деле… шесть лет», – тяжело вздыхал я, проводя горячим полотенцем по лицу.
Сейчас я сам себя мучил теми вопросами, которые так некстати мне задавал Франсуа. Я был уверен, что, поставив кузена в зависимое положение, я смогу испытать удовольствие превосходства над соперником, который постоянно обыгрывал тебя. Но вместо этого я чувствовал себя лишь еще более разбитым и жалким.
Мое тело слишком расслабилось в ванне, и потому, когда я собрался уже вставать, гнусная тяжесть навалилась на меня. Преодолев это ощущение, я предстал перед большим зеркалом в резной деревянной раме. Прищурив взгляд, я пристально вглядывался в собственное отражение, боясь найти ответы, с которыми потом придется как-то жить.
На левом плече до самой шеи тянулся кривой рваный шрам от укуса, который навеял мне грустные воспоминания о моих питомцах, которым я оказался недостойным хозяином. Вздохнув, я заметил шевеление своих ребер, проступающих под тонкой бледной кожей. Рука сама потянулась коснуться этого шрама, этого позорного напоминания.
Едва я дотронулся до загрубевшей кожи, тотчас же отдернул руку, точно обжегся о каленый металл. Прижав кулак к плотно поджатым губам, я зажмурился и употребил всю свою волю, чтобы не думать о моих гиенах.