– Я не знала, чего он хотел, когда подкрался и… – пробормотала она, мотая головой. – Я затачивала бритву, и… черт, она просто оказалась в моих руках, я не знала, у меня не было времени подумать, ваша светлость!
К этому я не был готов. Простить воровство намного легче, я попросту имел на это право, ведь до известной степени именно люди решают, кому принадлежит та или иная вещь. Я бы подарил ей эту бритву. Такая небольшая формальность нивелировала бы состав преступления, ведь я не искал расправы. И если в воле человека распоряжаться бездушным, то с отнятой жизнью дело обстоит иначе.
Ее раскаяние пришло слишком поздно. Сара не пришла ко мне, ее привели, уличенную и схваченную за руку. Все очарование и сострадание к несчастной таяло на глазах. Дело набирало обороты, и на мои плечи давила ответственность. Все еще милосердие моего сердца упрямо боролось с холодным, но справедливым рассудком.
Я сделал этот страшный выбор. Поджал губы, чтобы не выдать раньше времени ни одной своей эмоции. Сара была настолько истощена, что я легко справлюсь с ней, даже если она прямо сейчас на меня набросится. Одна из кистей была заметно изуродована – моя самая жуткая догадка, – ее пришибли дверью.
Мысли об этой угаданной жестокости захлестывали меня. Сейчас я раскаиваюсь в том зверском порыве, который обуял мою душу. Преступница, и без того претерпевшая побои, заставила мое сердце гореть лютой злобой. Не было на земле человека, которого взаправду можно ненавидеть так яро, и этим человеком уж точно не могла быть Сара Равель. Злой гений лукавым шепотом напоминал, как мне давно хотелось дать хищникам проявить себя. Я думал, как им устроить встречу с живой добычей, чтобы звери сами вонзились в живое, теплое тело. Мое сердце саднило от гнусности моих мыслей, но это досадное недовольство не могло перечеркнуть моих планов.
Если бы преступником оказался взрослый мужчина с развитым телом и крепким строением, да к тому же какой-то работяга, привыкший к долгому и регулярному физическому труду, мои шансы на успех были бы минимальны. Даже вооружившись, я не обладал искусством угрожать, и это серьезное упущение, так и не восполненное со времен той злосчастной поездки в Алжир.
Сара, как назло, идеально подходила для моего замысла, мне это было очевидно уже тогда, но я и думать не мог, насколько девушка превзойдет любые мои ожидания. Меньше всего мне хотелось применять физическую силу, но все же я рассматривал этот вариант как последнюю крайность, если она не согласится со мной идти добровольно. Сейчас мне стоило убедить ее пойти со мной добровольно. Младшие поколения животных вовсе не знали настолько свежего мяса, чтобы сердце жертвы еще билось к моменту кровавой жатвы.
В глубине души я ужасался собственным мыслям. Они были чужды мне, ибо никогда в своей жизни я не причащался к тому черному пламени, которым были объяты мое сердце и разум в тот миг. Мое предчувствие четко твердило мне о какой-то особой связи между нами, которая прямо сейчас крепла с каждым мгновением. Хоть девушка и сидела прямо передо мной, я читал видимые лишь мне отметки в ее судьбе, и я не был в силах помочь ей, но, скорее напротив, я был готов просить, умолять ее о помощи.
– Сара, милая, вы говорите, что знаете, кто я? – Я осмелился прикоснуться к ее лицу с той осторожностью, которую я наработал, общаясь с больными.
Я бережно приподнял девичье лицо, чтобы она смотрела на меня, широко раскрыв влажные от слез глаза.
– Я волен простить тебе это, – произнес я, глядя прямо на нее.
До моего слуха донесся легкий и преждевременный вздох облегчения. Сара уже было улыбнулась краем губ.
– Мне безумно совестно, что я, как здешний хозяин, не обеспечил вам должной защиты, подведя к такому гнусному преступлению, – произнес я, кладя руку на сердце. – Мадемуазель Равель, прошу принять мои извинения.
– Ваша светлость. – Она лишь кивнула, и копна упругих кудряшек вторила этому движению.
Радость и неописуемое облегчение, настигшие девушку, заметно преобразили облик рыжей служанки, и мне открылось ее очарование. Мне стало еще более скверно смотреть на побои, оставленные беспробудно тупой чернью на моей службе. Однако меня беспокоили и старые раны на ее руках, которые я много видел у кухарок и мясников, но чем дольше я вглядывался в длинные полосы шрамов, тем больше убеждался в иной догадке.
– Где вы служили до Святого Стефана? – спросил я.
– На псарне у месье де Дюссон в Париже, – ответила она.
Наконец, сомнений не оставалось – это были следы от когтей и укусов. Видимо, девушке было суждено и жить, и умереть среди диких зверей. От таких совпадений пахло поэзией с дурным вкусом, что мне виделось забавным, по крайней мере, в тот момент.
– Что ж… – Я подал руку этой чудесной Саре. – Прошу, в знак того, что вы простите то зло, которое было допущено, вы согласитесь со мной разделить трапезу?
Сара подняла на меня свое удивленное лицо. Всем сердцем я хотел, чтобы она приняла мое приглашение, и у меня не было никакой нужды тащить ее в свой дом силой.
Оглядывая ее багряные подтеки от ударов, я знал, что даже атлет вроде меня легко справится с девчушкой. Но другое дело, у меня не было никакого желания применять к ней силу – мне было едва ли не физически больно смотреть на ее изуродованную руку.
К счастью, ее голова пару раз кивнула, и у меня отлегло от сердца.
– Сочту за честь, ваша светлость, – произнесла она.
Когда мы зашли в дом, я оповестил слуг о своей очаровательной гостье и просил накрыть на нас двоих. Мы же с Сарой направились в самую светлую комнату в шале – просторную гостиную, большие окна которой были распахнуты настежь. Мы с Сарой сели на диван, и я убедил ее доверить мне свои раны.
– Граф, в самом деле! – препиралась она.
– Мадемуазель, это меньшее, что я могу для вас сделать, – настаивал я.
Все же Сара согласилась принять мою помощь, и мне была прекрасно понятна та неловкость, которую ей пришлось испытать. Взгляд преступницы бегал из стороны в сторону, стыдливо опускался и отводился прочь, пока я с должным старанием и необходимым для целителя хладнокровием промывал ее раны в растворе.
Девушка было, как обычно случается с людьми, оказавшимися в крайне неловком положении, принялась осматривать интерьер, но и тут ей, видно, пришло на ум какое-то из наставлений, что вот так оглядываться – дурной тон.
– Ваша светлость, мадемуазель, – с поклоном доложил слуга, явившись настоящим спасением для Сары.
Мы проследовали в столовую, где уже было накрыто для нас. Та очаровательная неловкость, которая поначалу меня забавляла, начала раздражать. К слову, раздражительность моя была вызвана и тем планом, который я вынашивал в своем разуме, одержимом и смущенном демонами. Сара глядела на приборы, и ее глаза суетно разбегались. Рука потянулась сперва к ложке для первого, но почему-то девушка очень скоро одернулась, отказавшись от своего порыва.
– Мой друг, не будьте так строги к себе, – произнес я, расправляя салфетку. – Мне становится не по себе от одной мысли, что моя гостеприимность обернулась для вас нестерпимой пыткой. Прошу, восстановите силы, вам необходимо поесть.
– Простите, ваша светлость, – произнесла она, потирая левую бровь. – Мне так неловко, ведь вы…
– Я должен искупить свою вину перед вами, – настоял я, положа руку на сердце.
– Ваша светлость, я не вправе… – пролепетала Сара и тут же умолкла.
Даже сейчас мне интересно, что же она хотела сказать. Она была смущена моим обращением с ней, с преступницей и убийцей.
– Прошу, не думайте об этом скверном деле, – просил я, как будто бы ничего странного вовсе не сделалось. – Набирайтесь сил.
Преступница кивнула и приступила к еде. Ко мне аппетит едва-едва шел. Чтобы не вызывать каких-то подозрений, я ел безо всякой охоты, и каждый кусок был безвкусным и пустым. Все чувства извратились, вели себя иначе, нежели я привык. Я глубоко вздохнул, отложив столовые приборы, что заставило Сару поднять взгляд на меня. Сложив руки замком, я уперся локтями о стол и припал губами к рукам, задумчиво сведя брови. Струна была натянута, и я слышал смычок, я слышал этот звук.
Слышала ли она это тоже? Или просто угадала по моему лицу – не знаю. Я сам не помню, что прошептал ей, это было одно-два слова, точно не больше. Голоса почти не подавал, это было не нужно. Сара была умна, слишком умна, но сейчас я был сильнее, хоть до последнего не хотел применять грубой силы и волочь ее в подвал.
Она оказалась сильнее, чем выглядела. Что, впрочем, не составило мне особенного труда затолкнуть ее за решетку и закрыть за ней дверь.
– Я клянусь вам, я сохраню вашу тайну! – кричала она, припав и яростно колотясь о железные прутья.
Мои питомцы оживились, чуя нового человека в этом подземелье. Сара оказалась в небольшом помещении меж решеток, и ее от зверей отделяла дверца, которую проектировал Хёлле, внимая моему замыслу.
– Охотно верю, мадемуазель, – произнес я, направляясь к большому колесу, которое приводит в движение преграждение, поднимая его вверх, подобно старому механизму средневековых ворот.
– Граф, умоляю! – вопила она, срывая голос, но я был самонадеян и уверен в своем намерении, не подозревая, чем мне обернется случившееся.
В полном ощущении власти и контроля я обратил механизм в действие, снимая преграждение меж нерадивой девчонкой и дикими зверьми. Я обратил пристальный взор на гиен, которые стали громко лаять, и я удивился, до чего ж их раззадорило живое мясо. Сара замерла как вкопанная, не отрываясь глядя в глаза моих чудовищ. Но следующее мгновение холодным лезвием полоснуло мой разум, и я встал как вкопанный.
Гиены кричали не от голода, не в предвкушении. Их уши и хвосты трусливо поджались, а лапы семенили, не смея преступить черту, как будто преграда все еще стояла между ними. Я с ужасной отчетливостью осознал, что зверье стращает своими кривыми выпирающими зубами из трусливости.