Оттуда я и узнал, помимо довольно убедительных и дельных предостережений относительно прогулок в лесу, что в наши проклятые угодья едет капитан Жак Дюамель, а в его подчинении целый отряд насчитывает свыше полусотни драгун. Такая новость застала меня, едва я поднялся с кровати. Скверный сон и без того скорее изматывал, нежели придавал сил, а тут еще и такие «славные» известия.
С одной стороны, сколь бы романтично я ни был настроен, я четко осознавал, что прибывают, безусловно, мои сторонники, нежели противники. С другой стороны, меня тревожило, как тревожит любого порядочного хозяина, когда незнакомец переступает порог твоего дома.
Уже к обеду я отчетливо видел корень моих опасений. Сперва мне виделся положительный исход, что славный капитан вместе со своими не менее славными драгунами изловят Зверя, тем самым избавят меня и, самое главное, моего сына, от нависшей над нами опасности. Разумеется, есть шанс, что охотники, а уж тем более ратные люди, видали всякое, и внешний вид Зверя не натолкнет их ни на какие экзотичные теории относительно его происхождения. Ведь очевидно, что Зверь – не волк. Я подробно расспрашивал Шарлотту, которая даже в сгущающихся сумерках подметила странные особенности Зверя. Если бы начали искать, где же зародилось это проклятье, я окажусь в опасности, ничуть не меньшей, нежели сейчас.
Потому-то я и ехал с замирающим сердцем на встречу к капитану Жаку Дюамелю, чтобы от всей души предложить всяческую помощь и пособничество и, самое главное, отвадить от себя все подозрения, когда Зверь испустит дух.
Лагерь притаился на туманной опушке. Небо хмурилось и иногда роняло одинокие редкие капли. Я стоял спешившись, ожидая, когда какой-то рыжеусый драгун сыщет капитана. Наконец послышались шаги тяжелых сапог по влажной земле, и показалась здоровая фигура капитана. Дюамель был облачен в простой и неприметный сюртук, что, как по мне, казалось разумным решением. На голове не было ни шляпы, ни парика. Он был шатеном, на вид ему перевалило за четвертый, если не за пятый десяток лет, и тем не менее я не видел седины. Широкие усы и бакенбарды шли его общему образу вояки. Единственное, что отсюда выбивалось, – глаза. Они были слишком открыты, и брови располагались так высоко, что сперва я порешил, что капитан безумно удивлен увидеть меня. На это же впечатление работали и морщины на лбу.
Когда драгун представил меня, в этом не было необходимости. Я помнил Жака, мой отец охотился с ним. Мне было, кажется, около тринадцати, но уже тогда все нутро противилось охоте. Тогда мы гостили как раз в поместье семьи Дюамель, где-то под Тулузом.
Когда отец и Жак вернулись, я, полный радости от долгожданной встречи, побежал их встретить. К сожалению, вопреки окрикам, я подбежал слишком близко. И дело было вовсе не в том, что меня могла задеть лошадь своими сильными ногами, или оружие, привязанное к седлу, заехало бы мне по голове. Пока отец, загонщики и, может, сам Дюамель волновались за сохранность моего тела, мой взор поравнялся с добычей Жака. До сих пор в моей памяти стоит черный кролик со стеклянными, навсегда застывшими глазами и темной влагой у носа.
Пронзительно вскрикнув, я отпрянул прочь и, оступившись, упал наземь. Наверное, будь у меня сверстники, они бы не преминули подтрунивать над этой историей. К счастью, у меня никого не было.
Это неприятное воспоминание огорчило мое осознанное знакомство с капитаном.
– Ты возмужал, Этьен, – улыбнулся капитан. – Вот жаль Оноре не с нами! Как бы он порадовался увидеть, как ты вернулся в лоно охоты!
Это приветствие смутило меня.
– Вернулся? – переспросил я. – Когда же, дорогой Жак, я был охотником?
– До того, как стал врачом, – ответил Дюамель. – Ты родился Готье, а значит, охотником. Покуда ты не стал доказывать иную судьбу, в глазах общества ты был охотником. Более того, Этьен, – как бы ни были велики твои успехи на поприще медицины, а успехи твои настолько велики, что даже до старика Жана дошли, приди ты в высший свет, держу пари, тебя скорее спросят о силках и облавах, нежели о симптомах очередной проказы или лихорадки. Так уж сложилось – прежде всего, ты охотник.
– Прежде всего я господин и хранитель Святого Стефана, – осадил я капитана. – И раз в моих окрестностях бродит злостная шавка, это большая опасность для всех обитателей госпиталя. Так что сейчас участие в охоте – вынужденная мера, и то только из-за того, что я врач.
Дюамель отвлекся, едва я начал говорить. Такая невежливость, впрочем, не была вполне намеренной. Драгун стоял чуть поодаль от нас, ожидая, когда капитан переговорит. Вот только самому Жаку ничуть не мешало прервать наш разговор, подозвать солдата жестом и раздать приказания относительно приманки.
– На что вы ловите? – спросил я.
– Вот тут не поскупились – баранина и коза, – ответил Жак.
– Это неправильно, – вздохнул я. – Тут недалеко есть река. А если проехать к Святому Стефану – озеро. Надо наловить рыбы.
Жака разобрал смех.
– Этьен, дорогой, я вижу в тебе гордость, под стать гордости твоих отцов, – молвил он, положа руку себе на грудь. – И я ничуть не хочу задеть ни тебя, ни здешние красоты. Уверен, в самом деле, в реках и озерах полно рыбы, но волки много больше падки на баранину.
– Так это волк? Слава богу! – вздохнул я и закинул голову к небесам, окрестив себя крестным знамением. – Прошу прощения. Наслушаешься здешних слухов, что не то медведь, не то рысь, не то еще какой зверь! Вы же уверены, что это волк? Вы же видели собственными глазами?
– А откуда у тебя-то уверенность, что этот неведомый Зверь непременно клюнет на рыбу? – спросил капитан с хитрым прищуром.
В этот момент я осадил себя, позволив слишком многое.
– Прошу прощения, капитан, если мой тон звучал слишком резко, – произнес я. – Этот Зверь любопытен. Мы сможем на том сыграть. Будь по-вашему – и если это волк, пусть ловим на баранину. Но стоит ли класть все яйца в одну корзину? Хотя бы на пару ловушек закрепите несвежих потрохов, которые разве что выкинуть и осталось бы. Испытаем удачу? Она непременно на нашей стороне, капитан.
Жак развел руками, да огляделся.
– А что-то в этом есть, – согласился Дюамель.
Сырое дерево плохо горело, но все же драгуны развели огонь и огородили его от ветра, который выл довольно сурово, чтобы робкое пламя безвозвратно не погасло. Мы молча сидели с Жаком у огня. Настроение мое было под стать скверной погоде, которая гнусно нависала тяжелыми тучами, напускала сырые туманы и редко, как будто бы нарочно, выводила из себя, капала то тут, то там на плечо.
– Сдается мне, приехал ты куда с большим расположением духа, – вдруг произнес Жак, шевеля горящие поленья мыском сапога.
Я поднял на него удивленный взгляд. Все, что я смиренно погасил внутри себя, чтобы не мешать общему делу, вновь поднималось. Жак был глуп и упрям, и долго выносить его общество я мог с большим трудом. Если его радушие продолжится в том же духе, как оно давало о себе знать при нашем разговоре, я просто встану и завтра же утром уеду.
– Уж прости, что вот так тебя встретил, – будто бы уловив мой порыв, произнес Дюамель. – Хотел проверить, каким же вырос сын Оноре.
– И каковы же ваши выводы, капитан? – усмехнулся я.
– Боец, – коротко доложил Жак. – Это сразу было видно. Что в вас, Готье, мне всегда нравилось, так то, что вы упрямые. Упрямее любого зверя. Вот этого у вас не отнять.
Я усмехнулся и помотал головой.
– Уж не знаю, с какой моей родней тебе пришлось знаться, – протянул я, пожимая плечами. – Сам я никогда не считал себя похожим ни на кого из них.
– И зря, – Жак пожал плечами.
– Может быть, – согласился я.
Огонь упрямо теплился, хватаясь слабыми угасающими язычками за поленья.
– Как прошла твоя первая охота? – спросил я.
– Скверно, – пожал плечами Жак. – С тех пор я охочусь намного лучше.
Меня пробрало до мурашек. Где-то вдалеке послышался плеск воды. Я вздрогнул и проснулся.
Продрогшее тело неохотно шевелилось. Я растер покрасневшие руки, размял шею. Спина, которая на всю ночь прислонилась к стволу дерева, гнусно ныла. Потухший костер чернел мокрой сажей. Моросил дождь.
С трудом я поднялся на ноги. Голова ныла удручающей тяжестью. К огромному счастью, я успел сесть с солдатами за стол, когда раздавали горячую уху. Потроха как раз унесли расставлять по капканам.
Запах доброй полевой кухни навеял славные воспоминания о походах, в которые мы ходили с отцом и кузеном. Добрая уха была сварена на славу, и удача осталась на стороне рыбаков. Либо просто мне попадались или же нарочно подкладывались предупрежденным поваром куски побольше. Пару раз я едва не поперхнулся, чихнув прямо за едой. Мне пришлось насторожиться, когда драгун подле меня резко поднялся с места и, оставив свою трапезу, ушел прочь.
– Ты, часом, не простыл? – спросил меня Жак, подсаживаясь ко мне.
– Пройдет, – ответил я, шмыгнув носом.
Кажется, капитан был в добром настрое и с удовольствием поболтал бы со мной, но явившийся солдат доложил страшную весть – мы потеряли человека. В своем спешном докладе драгун изложил, как его соратник отправился с рыбьими потрохами к востоку от лагеря, проверить ловушки, а заодно поставить два капкана, чтобы уже ловить на иную приманку. Зверь возник из ниоткуда, пасть разверзлась и вонзила желтые клыки в плоть. Чудовище уволокло солдата в низину, в гиблые топи.
Капитан слушал доклад, и, верно, драгун хотел было что добавить, но резкий удар пресек его. Дюамель расправил плечи и громким басом приказал готовиться к облаве.
Дождь продолжал накапывать, стуча по еще не опавшим листьям. Дороги и любое подобие троп, что остались далеко позади, и те размывало занимающимся дождем. Капитан Дюамель был человеком суровой воли, но даже он не мог подчинить себе угрюмый лес, который пожирал нас. Земля размякла под копытами лошадей, превращаясь в грязное скользкое месиво. Любой след терялся.