– Боже правый, доктор Янсен? Даже я наслышана о вас! – Она сделала реверанс. – Что же насчет моего мужа – видела его в саду, ему сделалось несколько душно.
– Что ж, тогда стоит прислать к ним пару слуг с чем-нибудь охлаждающим, ибо сегодняшнее торжество никак невозможно, если наш обожаемый де Ботерн будет чувствовать себя неважно, – улыбнулся я.
В то время моего общества искал старик Арно де Боше.
– Безмерно рад вашему возвращению, граф Готье, эти стены скучали по хозяину! – произнес де Боше.
По его красному лоснящемуся лицу было видно, что он-то сам скучал по винам из нашего погреба.
– Как жаль, что хозяин никогда до этого не задумывался, что холодный камень может настолько растрогаться, чтобы взаправду скучать, – ответил я.
– Браво, мой друг! – засмеялся Арно. – Если вам когда-нибудь надоест заниматься медициной, попробуйте себя в поэзии.
– Что ж, ваши слова мне близки, – кивнул я. – Наверное, я и впрямь оставлю врачебное дело на какое-то время. Пока я здесь, в родном замке, скорее всего, я буду что-то читать об устройстве нашей плоти, но, скорее, как дань привычки.
– Вот как? И что же вас сподвигло, граф? – удивился Арно.
Я пожал плечами.
– Мне надо отдохнуть от Святого Стефана. То место, кажется, и впрямь было проклято, – вздохнул я.
– Сегодняшнее торжество как раз и провозглашает, что оковы долгого проклятья спали, Зверь мертв, и его уродливое чучело выставлено в Версале, так выпьем же за это!
Мы сомкнули бокалы и выпили, а у меня все равно горел вопрос на кончике языка.
– Простите, де Боше, вы сказали – уродливое чучело? – спросил я.
– Я видел своими глазами, и поверьте мне, граф, более отвратительного зрелища нам милосердный Господь еще долго не пошлет! – усмехнулся здоровяк Арно.
– Меня немного смутило, что вы назвали чучело уродливым, ведь, как вы, безусловно, слышали, сам Зверь красотой-то никогда не блистал, – сказал я. – Так отчего же вы ожидали, будто бы чучело будет красивым?
– Неужели этот охотник, который разделывал монстра, не знал, что это на его работу будет глядеть сам его величество Людовик Возлюбленный? Неужели охотник не мог хоть немного приукрасить эту пасть, эту уродливую морду? Да, пускай при жизни она и висела набекрень, но ведь подношения королю не могут быть настолько безобразны!
– Может, мастер попросту не хотел обманывать его величество? – спросил я.
– Может, ему стоило это сделать. Король нашел этот подарок, безусловно, ценным трофеем, но все же слишком омерзительным и посему повелел скрыть его с глаз.
– А вы уверены, граф де Боше, что король убрал его, скажем, не из-за скверного запаха или разложения?
– Нет-нет, я точно помню, что никакой вони не стояло, чему, к слову, все вельможи премного удивились. Тут работа была безупречная, чучело получилось на славу. Тем более учитывая долгий путь, который оно преодолело по разбитым деревенским дорогам из Шаза до самого Версаля. Так что мне было бы даже интересно взглянуть на этого умельца, который и не подумал хоть как-то облагородить королевский подарок.
– Ваше желание легко исполнимо, – с лукавой улыбкой произнес я.
– Да? – Де Боше повел бровью.
Я снисходительно дал ему еще время подумать, и, право, старик очень скоро смекнул, что к чему, и залился смехом.
– Да бросьте, вы меня подловили, граф! – журил меня здоровяк.
– Все так, все так, – самодовольно ухмыльнулся я.
– Помнится, кто-то из вашей семьи, если не вы сами, презирали это ремесло? – спросил Арно.
– Я и сейчас презираю, – ответил я. – Но сейчас не было выбора.
– Признайтесь, граф, вы нарочно подсунули такое уродство к Версальскому двору потехи ради? – ухмылялся Арно.
– По правде сказать, граф, я сильно облагородил ту тушу. Поверьте, при жизни Зверь был еще более омерзительным.
– Какое счастье, что с этим покончено! – перекрестился Арно, и я последовал его примеру. – Вот что! Дорогой граф, я же так бездарно потратил ваше, мое, а главное, ее время впустую!
– Ее? – спросил я, ощущая необъяснимый холодок на спине.
– Помните, еще до этого жуткого кошмара – пусть он забудется как страшный сон! – вы устроили чудесный бал, но так и не почтили его своим присутствием?
– Что-то припоминаю, – я сохранял улыбку на губах, чувствуя, как сердце забилось чаще, а кончики пальцев начали охладевать.
– А я вам все рассказывал про огненноволосую деву, которая искала вас? Вижу по вашему лицу, граф, что вы что-то такое припоминаете. Так вот, спешу вас обрадовать, она нынче здесь.
– Как? – прошептал я. – Здесь? В замке?
– Все верно, все верно! – продолжил де Боше, заглядывая за мое плечо. – Более того, она, видимо, поняла, что я ищу ее, и прямо сейчас очаровательная незнакомка прямо за вашей спиной.
Не знаю, откуда во мне было столько решимости, раз мне хватило духу тотчас же обернуться. Секунда промедления была бы фатальной, и оцепенение сковало бы меня. В тот миг, когда я обратил свой взгляд на нее, все вмиг растаяло. Все волнение, трепет, биение сердца – все исчезло. Это была не она. Не моя Сара.
С непередаваемым облегчением я слушал, как Арно представил нас друг другу, и я в следующий же миг забыл ее имя. Дождавшись, когда они оба скажут все, что хотели, я ответил пустой любезностью и выразил безмерную радость нашему знакомству.
С тем я пошел искать Франсуа. Нашел я его в саду, в красном нарядном мундире с пятью золотыми медалями, четыре из которых он получил в недавней войне, а пятую – за убийство Волка из Шаза. Это было единственное знамя победителя. Весь остальной его облик – усталые плечи, пустой и равнодушный взгляд – явственно указывал, что герою чуждо торжество в его честь. Я сел подле него и какое-то время молчал.
– А я ведь подстрелил его, – горестно вздохнул Франсуа. – Он так хромал, что я его и пешком нагнал бы, не то что верхом…
Я вздохнул, глядя перед собой на увядающий плющ, обвивший беседку, а за ее оградой дрожали фонари, отбрасывая длинные тени вокруг себя черными лучами.
– Он в самом деле не просто Зверь, – обреченно признался кузен и поднял на меня взгляд.
– Вспоминаю слова профессора Алье, – слабо улыбнулся я.
Кузен свел брови.
– Только таким соперникам и стоит бросать вызов, – произнес я. – Иначе…
– …какой вкус от победы над слабейшим? – с горькой усмешкой закончил кузен.
Я улыбнулся шире.
– Наверное, вкус от поражения тем горше, чем ближе была победа. Может, Зверь и в самом деле не вернется. Но за что меня чествуют? – спросил кузен. – Вся заслуга – твоя, мой хитрый братец. От и до, весь план твой. И это ты сделал чучело, чтобы даже те, кто выжил после нападения, в один голос твердили: это точно тот самый Зверь! Я попросту подстрелил волка, едва-едва крупнее обычного. И все.
– Франс, перестань посыпать себе голову пеплом, – просил я, положа ему руку на плечо. – Этот праздник в твою честь.
– Мне не нужны ни праздники, ни слава, – пробормотал он. – Я хотел сделать мир лучше, и у меня все для этого было. Просто я не смог.
– Это никуда не годится, – хмуро отпрянул я, скрестив руки на груди. – У тебя настроение совсем не праздничное.
– А ты только сейчас это заметил, мой внимательный братец? – усмехнулся Франсуа. – Ты, наверное, единственный, кому по сердцу, что тварь выжила.
– Давай как в детстве жечь ветки и траву? – предложил я, поглядывая на фонари за его спиной.
– Боже, – пробормотал он.
– У меня вроде что-то было, – я принялся похлопывать себя по карманам. – Точно, где-то здесь.
Франсуа скептично и холодно следил за мной.
– Вот, – я достал какой-то смятый клочок старой бумаги. – Оторви и мне кусочек.
Кузен вздохнул и все же принял бумагу. Еще бы мгновение, и де Ботерн в самом деле разорвал бы бумагу не глядя, но вовремя заметил мой пристальный взгляд. Тогда любопытство подсказало все же глянуть, хотя бы мельком, что же у него в руках. Его глаза широко открылись, когда распознали хотя бы пару строк.
– Подлинник, – кивнул я, угадывая вопрос кузена.
После оцепенения Франсуа нервно усмехнулся и, громко присвистнув, провел рукой по лицу. Уставившись на меня, он долго пытался что-то сказать – его рот открывался и закрывался, не вымолвив ни слова, а взгляд метался, точно искал где-то подсказку. Наконец он снова насвистел что-то себе под нос и опустил взгляд на письмо. Строки серели выеденными временем полосами, написанными кем-то давным-давно, будто бы еще в прошлой жизни.
Он порвал письмо пополам, отдал мне большую часть, и мы пошли жечь бумагу сквозь узкие отверстия в фонарях. Когда от этого прошлого остался лишь пепел, кузен поднял на меня взгляд и все же спросил.
– Все это время? – протянул он. – Ты все еще хранил это письмо?
Я развел руками.
– Какое? – спросил я. – О каком письме ты говоришь, о, герой Франции, Лейтенант Охоты, Франсуа де Ботерн?
Кузен добродушно усмехнулся и толкнул меня в плечо.
– Видимо, я никогда не пойму, что у тебя на уме, Этьен, – вздохнул он. – И не завидую тому, кто в самом деле решится на такую авантюру.
– На самом деле попыток было довольно мало, – ответил я и пожал плечами. – И если тебе так сложно угадать, что у меня на уме, позволь же дать тебе прямой совет?
– Сочту большой удачей, – кивнул кузен.
– Ты теперь де Ботерн, и никто при всем желании не сыщет ни слова против твоего происхождения, – сказал я. – Но подумай о Джинет. Буду краток – она любит тебя и заслуживает правды.
По лицу кузена я видел – эта мысль не раз и не два посещала его голову даже сейчас, во время этого торжества. Он подался вперед, и мы крепко обнялись, как после долгой разлуки или как на прощание.
Эти стены помнили многое. Вернуться в них сейчас со своим сыном – все равно что начать новую главу своей жизни. Наверное, мне очень хотелось в это верить. Еще долго газеты писали о Волке из Шаза, рассказывая, будто бы Зверя до сих пор видят в лесах Оверни. Такие новости я читал с мягкой улыбкой, думая о Слепыше. Теперь это кажется далеким сном, разве что жалованье людям герра Хёлле я платил исправно, ни в коем случае не забывая о своем зверинце. Я много думал о том, как мне лучше поступить с ними в свете последних событий. Вспоминая, как Зверь изменился на воле, мне хочется верить, что и Слепышу свобода пошла во благо.