Не будь Зверь заперт в четырех стенах, если бы он давал волю своей свирепости с самого начала, вел бы он себя иначе? Как знать! Ведь Слепыш тоже не знал свободы, не бегал по лесам и долинам, не купался в реках и озерах, пока я не дал на то дозволения. И разве Слепыш не вырос спокойным и мирным зверем? Разве он посягал на жизнь своих сродников? Такими вопросами терзался я в бессонной ночи.
Ответов не было, а если и было, то в Святом Стефане, в который мне было суждено вернуться намного быстрее, чем мне казалось, а именно 3 марта 1767 года, спустя всего лишь полтора года после триумфа Франсуа де Ботерна над Волком из Шаза.
Оставив сына в замке Готье, я ехал искупать свои грехи в Святого Стефана. Почему Зверь вернулся, что это было за затишье и как теперь совладать с чудовищем – мне было неизвестно. Все эти полтора года я ни разу не посещал госпиталь, хоть и поддерживал частую переписку с доктором Янсеном и другими «Стефанами».
Эта обитель, ставшая для меня много большим, чем я мог выразить словами, приняла меня замирающей чарующей тишиной. Меньше всего я хотел, чтобы мое прибытие как-то вязалось с новыми нападениями. На самом крыльце меня ждала Шарлотта в своем неизменном черном платье, скорбный призрак этой обители.
– Какое счастье, что вы прибыли, ваша светлость! – молвила она в коротком поклоне.
Такое оживление скорее пугало.
– Видимо, мой отъезд был все же преждевременный, – ответил я.
– Простите, что столь торопливо приступаю к делу и сразу же прошу вас о милости, – произнесла она, когда мы зашли в госпиталь и оказались под потолком с расписными фресками.
– О какой же милости? – спросил я.
– К Святому Стефану пришла девушка, говорит, что из деревни, но ни я, ни кто-то из местных ее там отродясь не видели. Я не стала отвергать просящую, и она осталась на ночь. Доктор Янсен должен был отправить вам письмо еще вчера, но, видимо, что-то случилось, раз оно не дошло до вас. Я хотела просить вашу светлость просто поговорить с ней, как вы милосердно поговорили со мной в моем горе.
– Она тоже хочет служить здесь? – спросил я.
Шарлотта кивнула.
– Что ж, тогда не стоит медлить. Отведи меня к ней.
Мы пошли коридорами, которые были возведены по моему замыслу и приказу, в которых я провел более десяти лет и которые успели стать чужими и незнакомыми за какие-то полтора года. В тот момент я понял, что без Шарлотты либо другого здешнего провожатого попросту заблужусь в стенах, которые не так давно назвал бы родными. Мы подошли к небольшой палате на восемь человек, которая располагалась в женском крыле.
Все койки были пустыми, у одной из них, у самой ножки, стоял старый потертый чемодан. У окна виднелась фигура в темном платье. До того как она обернулась, я знал, что увижу то самое лицо. Я помнил эти черты. Я помнил свою Сару.
Она молча и с лукавым прищуром смотрела на меня. В ее глазах дрожала очаровательная жестокость. Конечно, она упивалась моей растерянностью, которую я и не скрывал, глядя на нее, как на призрак, боясь, что она вот-вот растает.
– Я скучал, – добродушно признался я.
Она улыбнулась.
– И я, граф. – Она села на край кровати.
– Что ты тут делаешь? – спросил я.
– Я просто зашла проверить, чтобы ты не привез сюда Лю, – ответила Сара.
– Не беспокойся об этом, он в безопасности, в замке, – заверил я.
– Слава богу! Это самое главное, – облегченно вздохнула мадемуазель Равель, и ее плечи, окутанные траурно-черным, мягко опустились.
Чем больше я вглядывался в это платье, тем меньше оно мне нравилось. Это было точь-в-точь платье Шарлотты. Что-то было не так. Обернувшись назад, я посмотрел на дверь, а точнее – на ее номер. Каждая палата была пронумерована. Глядя в окно за плечом Сары я не узнавал сада. Я помню эти яблони, но их уже давно погубила засуха, обрушившаяся летом не помню какого года – точно помню, что это было не то, что до Зверя, но и до войны.
Так мы и смотрели друг на друга в этой комнате без номера. Она догадалась, что я догадался.
– Ты видел это, – произнесла она. – Как ему попали в голову. Ты не сделал тогда ничего – была его очередь бить. Но еще один выстрел – и победа за тобой. Сделай это. Решайся, Этьен.
Я вздрогнул, проснувшись в карете. Кучер, стучавший мне в окно и пробудивший меня ото сна, доложил, что мы прибыли в Святого Стефана. Мне пришлось заставить себя выйти из кареты. Шарлотта вновь ждала меня на крыльце.
– Какое счастье, что вы прибыли, ваша светлость! – молвила она в коротком поклоне.
– Верно, кто-то ждет моего визита? – спросил я.
– Да, ваша светлость, – кивнула Шарлотта. – Доктор Янсен очень просил зайти к нему. Разумеется, после того, как отдохнете с дороги.
– А кроме доктора Янсена? У нас были гости за это время? – спросил я.
– Так и не припомнить всех… Велите принести записи?
– Нет-нет… – пробормотал я себе под нос. – Передайте доктору Янсену, что я прибыл, и если он не занят, пусть зайдет в шале. Ступайте, ступайте.
Раздавшийся стук заставил руку дрогнуть, отчего вся страница залилась чернилами. Все равно ничего связного написать не получалось, так что невелика потеря.
– Да, войдите, – отозвался я, вытирая руки носовым платком.
Было жалко марать, но ничего другого под рукой не было.
– Вы звали, ваша светлость? – спросила Шарлотта, поклонившись.
– Да, – я кивнул с тяжелым вздохом на кресло перед собой.
Она села, подмяв тяжелую ткань юбки.
– Помню, как давно, пару лет назад, даже больше, – протянул я, – ты робко поделилась неким откровением своей души. Ты сама помнишь, о чем я говорю?
По ее лицу, смущенному и растерянному, я точно видел – конечно, помнит.
– Ты сказала, – продолжил я за нее, – что я напоминаю тебе твоего убитого жениха. Прости, не помню имени. Я скверно запоминаю имена – пожалуйста, не бери на свой счет.
– Ваша светлость, я…
– Ты не должна ни в чем передо мной оправдываться. Ты честная девушка, я доволен твоей работой. Я хотел тебя попросить о небольшой услуге.
– Чем могу вам служить, граф? – Она сглотнула.
Я не сразу решился говорить дальше.
– Не знаю чем, но ты мне напомнила человека, много лет назад покинувшего меня, – наконец произнес я.
Ее глаза широко раскрылись, а взгляд метнулся на дверь. Я нарочно молчал, давая ей возможность уйти.
– Если тебя пугают мои слова, ты вольна уйти в любой момент, – сказал я, разведя руками. – Клянусь, я знаю, что моя просьба будет выглядеть странно, и развращенные души смогут найти в этом что-то непристойное. Твой отказ сейчас будет принят и никак не скажется на твоей работе в Святом Стефане.
– Я теряюсь в догадках, пока вы говорите так пространно, граф, – проговорила Шарлотта.
– Просто скажи «прочь», и я отступлю, – пообещал я.
Ее грудь стала в волнении вздыматься, и взгляд ланьих карих глаз вновь метнулся на открытую дверь. Мои слова испугали ее, должны были испугать, но она не двинулась с места, даже когда я оказался совсем подле нее. Сглотнув, она позволила мне сесть рядом на диване и коснуться ее волос. Нет, это были совсем другие, тяжелые волны, по-своему прекрасные и величественные, как спокойное ночное море. Мою руку не жгло, как жгли те кудри. Нет, это была не она, но я все равно хотел и прикоснулся губами к светлому лбу.
– Все, что есть во мне человеческого, – прошептал я, прикрыв глаза, – вдохнула ты.
Еще мгновение этого обмана, этой тихой ласковой колыбели, которой убаюкивает лютая стужа сбившегося с пути путника. Еще мгновение, и я отпрянул. Больше мы ни разу об этом не обмолвились. Не то чтобы мне было суждено еще долго оставаться в Святом Стефане.
Наступило лето 1767 года, мое последнее в Святом Стефане. Страшные слухи прошлого ожили вместе со Зверем, который вернулся, однако сейчас все было по-другому. Самое главное, как сказала Сара – во сне или наяву, все равно, – что Лю был далеко, я получал письма от слуг. За свою жизнь, я, разумеется, боялся, но как-то через силу. С такой же искренностью вдовы носят траур по нелюбимым мужьям, но ради приличия выжимают из себя какие-то слезы, ибо мероприятие ну хоть немного должно же быть скорбным. Так же и я, чувствуя, что все вокруг вновь безумно боятся за свою жизнь, решил, что стоит обеспокоиться и мне. Конечно, я мечтал приехать домой, воссоединиться со своим сыном, обнять Франсуа, карьера которого ничуть не пошатнулась после воскрешения Зверя. Просто долгие годы облав и охоты слишком долго заставляли меня бояться одного и то же, так что искренний страх мне было тяжело выдать в силу, попросту говоря, невыносимой усталости.
Итак, я ехал верхом в деревню на встречу с добровольцами, которым был абсолютно чужд мой образ мысли и чувств. Деревенская чернь как раз с большей яростью желала смерти Зверя, и, справедливости ради, эта озлобленность не взялась на пустом месте. Нападения совершались чаще, и за этот год не было ни одной выжившей жертвы. Более того, Зверь теперь нападал не только на детей, женщин и безобидных стариков, но и на взрослых мужчин с оружием, которые вполне добросовестно исполняли все предписания, начиная от губернатора Монкана, который в 1764 году предупреждал эти окраины, даже приблизительно не представляя, о какой напасти.
Мой путь пролегал через лесистую местность, которая мне хорошо запомнилась, когда я жил в лагере Дюамеля. Полюбившиеся мне красоты так пленили мой взор в этот нежный цветущий июнь, что я едва-едва не рискнул жизнью. В последний момент я притянул лошадь к себе, чтобы та не налетела на припрятанный капкан. То, что я заметил капкан, вообще было большим и добрым чудом Господа, которое он послал мне в это тяжелое время.
– Тише, тише! – я пытался успокоить лошадь, которая взбесилась больше, чем обычно.
– Я тебя сразу узнал! – раздался гулкий крик откуда-то сверху.
Сноровка была при мне, как и ружье. Мы наставили дула друг на друга – я и безумный старик Антуан.