Бэрр не отстранился от прикосновений, чего она ожидала и боялась. Недоверчиво глянув, поймал ее руку. Проведя ладонью по губам, принялся покусывать подушечки пальцев. Поглядывал на нее, словно негодуя — точно Ингрид в чем-то обманула его.
— Ну почему, почему ты ничего не сказала? — с досадой спросил Бэрр.
«Ты бы сразу ушел», — чуть не вырвалось у Ингрид, но ответила она другое:
— Зачем? Я сама хотела этого! То, что до тебя у меня никого не было, ничего не меняет…
Он распустил ее прическу, уже порядком растрепавшуюся. Протянул пряди между пальцев… Ингрид потянулась к его губам. Что-то твердое мешалось под одеждой, и она, с любопытством потянув за ремешок, вытащила на свет кольцо, явно старинное и очень красивое.
— Что это?
— Не трогай! — Бэрр вырвал у нее подвеску.
Еще бы «Оно мое!» заявил, грустно улыбнулась Ингрид.
Конечно же, оно твое. Все, что захочешь, любимый.
Бэрр, помедлив, глубоко вздохнул и раскрыл перед ней ладонь:
— Я не смог…
— Чего ты не смог?
Ингрид, ухватившись за его пальцы, разглядывала голубой топаз и просверки бриллиантов вокруг него. Перевела взгляд на Бэрра — он неотрывно смотрел на камень. Колючие звездочки дробились в его глазах, посветлевших до теплого орехового тона.
— Не смог продать, а надо было, — глухо ответил он. — Но это… его носила наша матушка, и это все — вся память, что осталась о ней.
Вряд ли он кому-то говорил это, и Ингрид ощутила близость его души даже сильнее, чем близость тела.
Бэрр нахмурился и замолчал надолго. Налюбовавшись, Ингрид отпустила кольцо, и оно опять спряталось под рубашкой Бэрра. Он очень осторожно провел пальцами по ее щеке, коснулся подбородка — ей все сильнее стало казаться, что он сейчас оттолкнет ее, но нет.
Бэрр вздрогнул, приблизился к ней… и его губы вновь завладели губами Ингрид.
Прервавшись и намотав прядь ее волос на руку, он без улыбки заглянул Ингрид в лицо.
— Почему же ты до сих пор… ни с кем?
Наверное, так он ведет себя на допросах, с трудом подумалось ей. Она разомлела от поцелуя и слабо соображала, о чем это он. Только был нежен так, что щемило сердце, и вот опять…
Конечно, она все представляла несколько по-иному, но до утра было далеко, а Ингрид не собиралась ни от чего отказываться. И ничего объяснять.
— Я не… успокойся. Получилось чудесно.
Ингрид тихонько вздохнула. Прижалась к нему поплотнее, обхватив руками, потерлась щекой об его рубашку — и почувствовала тяжелую ладонь на своем затылке. А вторую — на спине.
— Так ты не?..
Глаза — словно два темных омута.
— Я не… — смутилась Ингрид. — Опять — я не!.. Мне было просто хорошо с тобой. Девушкам в первый раз трудно познать все радости любви.
— Ну, это мы еще посмотрим.
Ловко подхватил Ингрид, снял с нее платье, вернее то, что от него осталось, положил ее на край стола.
— Не бойся.
— Я не боюсь, — прошептала она, — я с тобой ничего не боюсь…
Лишь вдохнула резко, ощутив его губы не там, где ожидала.
* * *
Ингрид ощутила, как краска прилила к щекам, и она сильнее потерла себя по плечам, согревая хоть немного. Хватит уже пустых мечтаний!
Были у нее в запасе две вещи, помогавшие в самые грустные времена, — воспоминания о родителях и склонение слов на языке Зеленых Равнин.
Обращаясь к детству, она могла бы поднять из памяти немногое. Синее поле под окном, такого же цвета глаза матери. Руки отца, подбрасывавшие ее высоко-высоко. Только крепость рук и синеву глаз, лица родителей она позабыла. Еще немножко помнила, что каждый из них делал: мама вышивала, а отец курил трубку и рассказывал что-нибудь смешное, веселя «своих девочек». Ингрид помнила улыбки родителей и то ощущение счастья, полноту которого осознаешь, лишь окончательно потеряв его.
После их смерти она жила в доме своей тети то ли как бедная родственница, то ли как служанка, и в те моменты, когда становилось совсем плохо и невозможно справиться с тоской и одиночеством, Ингрид вызывала в памяти запах табака и лаванды. Эти два запаха переплетались и окутывали ее, защищая от бед, придавая сил и уверенности. Через несколько лет от родственников в деревне она попала в Айсмор. Спасительные обрывки воспоминаний Ингрид привезла с собой под новую крышу дядиного дома, и постепенно к привычным средствам от страха и беспокойства добавились новые.
В Айсморе летом было душно и сыро, а зимой будто сам воздух леденел, отказываясь попадать в легкие. Озеро замерзало, непрекращающаяся вьюга наметала сугробы, закрывавшие первые этажи. Некоторые двери оставались заваленными до весны, жители таких домов, устав бороться с северной зимой, сооружали лестницы из снега и досок сразу к оконным ставням на втором этаже.
Такие лестницы имелись у двух домов, соседних с тем, где она жила. Подышав на стекло, покрытое толстым слоем инея, Ингрид протирала его пальцем и смотрела на улицу, ожидая, когда хозяева станут подниматься к себе домой. Больше смотреть было не на что, разве еще виднелся край канала, а все прочее терялось в мерзлом тумане.
Маленькая Ингрид куталась в пуховый платок, ходила по скрипучему дощатому полу в зимней обуви, весь день поддерживая огонь в печи небольшими чурочками. Ветер дул с такой силой и свистом, что казалось, будто это воют дикие звери. Дикие звери не были чем-то сказочным или придуманным, несколько раз по льду в город пробирались стаи голодных волков. Не всегда они дожидались ночи, и потому детей в особо суровые зимы старались без присмотра наружу не выпускать.
Ингрид поняла, что не одна она чего-то пугается. В Айсморе боялись все и многого, не только тоски. Страхи у взрослых были взрослыми, у детей тоже не всегда детскими. Но со своими страхами она справлялась в одиночку.
Стараясь выучить язык чужого народа, Ингрид садилась у круглой печки, смотрела на весело трещавший огонь и склоняла слово «волк», постепенно чувствуя, как страх пропадает, а тело согревается. Вечером приходил дядя, проверял все, что она успела за день, давал новое задание. Потом они вдвоем ужинали немудреной едой, которую девочка уже тогда готовила сама, а позже по очереди читали какую-нибудь книжку или играли во что-нибудь, запомнившееся как восхитительное и интересное.
Сейчас Ингрид решила повторить старый опыт, проговаривая про себя все то же слово на языке народа Зеленых Равнин, старательно растягивая гласные «Я не боюсь волка». Но потом вспомнила, как однажды попробовала склонять имя «Бэрр», и улыбнулась той своей затее. Это имя совершенно ее не пугало; повторяемое, не дарило ощущения постепенного ухода дрожи из голоса, не превращало опасение в смелость, и потому справиться со страхами не помогало…
Она впервые услышала имя Бэрра как раз в истории с волками. Дядя хвалил нового помощника винира за упорство и быстроту, с которой стража под его командованием расправилась с озлобленной стаей крупных зверей. Стражники мерзли, но сидели в засаде, сколько было необходимо, и смогли расстрелять почти всех хищников из луков; а самых наглых, осмелившихся перепрыгнуть через красные флажки, зарубили мечами.
Ингрид молчала, слушала рассказы о Бэрре, и он казался ей одним из тех легендарных героев, про которых она читала в дядиных книгах. Постепенно Ингрид стала бояться не за себя — она была скрыта стенами безопасного и теплого дома, а за него — как он там, в этой белой мгле, холоде и одиночестве?
Пробормотав: «Я не позволю волку укусить», Ингрид улеглась поудобнее.
Весна растопила лед, угроза нападения исчезла. Мысли о Бэрре не покидали ее тогда, не отпускали и сейчас. Ингрид жалела немного, что не может вычеркнуть Бэрра из своих мыслей так же легко, как он вычеркнул ее из своей жизни. Да, и снова печаль, что отвечать подобным на подобное она так и не научилась…
Думает ли он о ней и что именно думает — гадать толку не было. Расстраиваться и плакать по ночам, а днем ходить с покрасневшими глазами, значило опять давать повод для лживого сочувствия и скользких расспросов.
Хотя Ингрид давно уже привыкла не обращать внимания на мнение о себе тех людей, которых она считала чужими. Раньше для нее было важно мнение родителей, потом — дяди. Из близких, чье слово могло что-то значить, никого не осталось, а потому она сама оценивала себя и свои поступки. И была уверена, что поступила с Бэрром, как велело ей сердце. Может, неправильно, но верно. Значит, и переживать не о чем.
Ингрид помолчала немного, вздохнув несколько раз, потом продолжила негромко: «Лес спрячет волка».
Ей вдруг явственно послышалось, будто эхо вторит ее словам, отдается вздрагиванием самого дома. Так бывают шаги по лестнице еще не слышимы, но уже различимы…
Бух-х-х… Бух-х-х. Бух-х-х!
Словно недавний кошмар решил ворваться в ее реальность.
Ее дом стоял на высоких сваях, под полом первого этажа могла проплыть небольшая лодка с рыбаками, но Ингрид чувствовала мощные удары волн снизу, лежа в кровати на своем втором этаже. Так сильно волны на ее памяти в изнанку Айсмора еще не бились.
Она подбежала к окну, с усилием надавила на створки и ахнула: снаружи бушевала стихия. Дождь переходил в град, а вода неслась по каналам, загибалась опасными пенистыми гребнями. Вспыхивали молнии, а широкие волны перехлестывали через подвесные мосты, заливали улицы, стучались в двери домов.
Увиденное въяве было страшнее ее сна.
Глава 13Приключения младшего стражника, или Долиной смертной тени
Зовите меня без цветов и букетов,
Карманы мои прохудились давно.
Зато подарю вам кипящее лето
Иль яростных звезд расстелю полотно.
Могу рассказать о сонетах и рондо,
Газель и рубаи готов разделить.
Мне денег отдайте за это немного,
Чтоб братьям с недельку-другую прожить.
Богач ли бедняк? Я купаюсь в рассветах,
Небесных коней погоняя рукой,
Камеди рябиновой как-то отведав
Смущаю торговцев уютный покой.
Я все потерял, ни хором нет, ни злата,