А Нижний Озерный или попросту — Нижний, располагался как раз с севера. Нищий район будто специально был отделен от всех прочих частей широченным каналом: в Нижнем была самая загаженная вода, самые невзрачные и покосившиеся дома, даже улочки его были узкими и кривыми, а редкие причалы — полуразрушенными. Тут постоянно бранились на всех и со всеми, ночами ни факелы, ни фонари не нарушали мрак, воров и бандитов имелось в достатке. Но и приютить здесь могли без лишних расспросов — делить краюшку хлеба из водорослей или уху из сорной рыбы проще, чем праздничный пирог на золотом подносе.
Само переселение сюда, а особенно — на северную окраину, даже временное по необходимости, подразумевало начало больших горестей.
Беды, причины которых не зависели от людей, тоже не проходили стороной и только подтверждали дурную славу этого места. Именно здесь засушливым летом вспыхивали пожары. Именно с севера приносило по осенним штормам высокие волны, что бились с особой злостью о ветхие стены, заливая неудачливые дома и утаскивая все, что было не привязано, не прикручено или не прибито. Именно с этой стороны зимой нападали волки и весной ломался лед. Да ладно бы просто ломался: растопыривался, корежился, собирался торосами, а потом нападал, круша причалы и мостовые, нередко проникая в сами жилища гостем незваным и нежеланным.
Помимо неприятностей, связанных с капризами времен года, в народе поговаривали и о других бедах. Якобы Черное чудовище, спящее в северной расселине Темного озера, просыпается иногда от злобных своих мыслей и бьет шипастым хвостом по воде. Мутит воду и поднимает волны. Правда, рассказывалось это больше для капризных и непослушных детей, но и среди взрослых бытовало мнение: их страшный сосед иногда серчает, гневается на белый свет и живущих в нем, и насылает потопы, огонь и бури.
В эту ночь, когда невероятной силы шторм обрушился на Айсмор, да такой, что не всякий его житель припомнить бы смог подобный, вряд ли обошлось без согласия с небесами, щедро полосующими насквозь промокший город. Вот только о Черном чудовище, портящем жизнь через непогоду, мало кто вспоминал теперь… Люди, надеющиеся переждать ненастье под крышами своих домов, скрипящих от ударов ветра, разделились во мнениях. За одними окнами поминали не Черное чудовище, а другое известное имя. Не зря молва его полощет и не зря приписывает этому человеку черную душу. Потому что не все просто так. Кто, в отличие от большинства жителей Айсмора, черноволос и темноглаз, и с каких таких чешуй еще и любитель черной одежды? Ведь именно человек видом и вкусом может пожелать беды и горя, только такой может проклясть и без того многострадальных людей.
В других домах думали иначе и не объясняли разгулявшуюся стихию никакими высшими силами, чужими призывами или пугающими детей именами. Заперли ставни на окнах, приготовили ведра с тряпками, перенесли внутрь все, что стояло снаружи: удочки, весла, багры, подпорки для расправленных сетей, сами сети и прочие мелочи. Все вещи, что могли и не могли намокнуть, переложили куда повыше. И теперь, укутавшись потеплее, сидели на верхних этажах или вовсе на чердаках. Слушали, как бьются о стены и балки привязанные лодки, поднимаемые и переворачиваемые волнами, как с сухим треском секут озеро молнии, как шелестит ливень, то чуть притухая, то разгораясь с новой силой. Вздрагивали от особо сильных ударов, пытаясь угадать, что творится снаружи. Замечали, где капает вода, которая везде найдет себе дорогу. И хорошо еще, если холодные капли застучат не по головам напуганных хозяев, взволнованных жен и детей, а попадут в подставленные тазы и ведра.
Поэтому среди множества пугающих стуков почти никто не различал удары по дверям, когда в них принялась молотить стража. Приказам выходить, если и слышал кто, то не спешил подчиняться.
Гаррик понял, что выселение пойдет хуже, чем нынче стоит погода. На стук никто не открывал, на крики — тоже. Порывы ветра сносили все голоса. Ураган ревел, а две дюжины стражников словно попали в самое его сердце. Или в зубы, додумывал Гаррик, мысленно рисуя беснующегося над Темным озером зверя.
Гаррик приказал выламывать двери во всех домах первой линии. Это изрядно взбодрило стражу, а потом и немало согрело ее, основательно продрогшую по дороге.
Поневоле взопреешь при попытке вытащить на улицу сопротивляющихся жителей. При этом надо суметь самим не свалиться в бурлящую почти под ногами воду — настилы в Нижнем Озерном по ширине были такие, что не везде ребенок без опаски протиснется.
Хозяева домов выходить не хотели. Они цеплялись за проемы и предметы, не переставая истошно кричать. Кто-то доказывал, что у него остались вещи и сбережения, без которых семье не выжить, твердили вразнобой, но об одном: «Дом — это все, что у меня есть!» и «Если уж погибать, то вместе!», да и «Куда вы нас тащите, нет ничего в Айсморе безопаснее дома!»
Стража как могла, а могла она через ругань, пинки и угрозы, объясняла быстро, с должным выражением:
— Бегом, наружу! Все, кто есть!.. Какое — не пойду? Ты что, трясина, не чуешь, как твой дом уже дрожит? Себя не жалеешь, детей пожалей — им-то за что погибать⁈ Весь Нижний может снести! Надумал стать придонным кормом в коробке?.. Мамаша, держи ребенка крепче, там опасно! А тут еще опасней… А ну пошла отсюда за вторую линию, там укройтесь!.. Сносит, говорю, точно сносит… Я не знаю, где тебе жить!
Многие обходились постоянными повторами:
— Покиньте дом! Немедленно. Он может утонуть. Покиньте дом!
А кто-то даже начинал утешать:
— Вы вернетесь. Вот буря пройдет, вы ее переждете за второй и вернетесь. Нет, тут не надо пережидать, отсюда надо уходить. Я всего лишь выполняю приказ. Приказ первого помощника нашего винира. Велено позаботиться о вашей безопасности. Да-да, это Бэрр велел. Выходите и прячьтесь в квартале. Нет, нет! Успокойтесь, вас не выселяют за долги! Да, это приказ Бэрра, иначе никак, вы его знаете.
Постепенно на улочках и мостах стал скапливаться народ. Люди жались друг к другу, пытались укутаться в плащи. Ничего не понимали и принялись выяснять, почему это они ночью, под ледяным дождем, в наводнение стоят под грозным неприютным небом?
Первые вопросы очень быстро превратились в гневные возгласы, потому что всегда найдется несколько умников, которые лучше других знают, что творится вокруг и что надо делать, даже если сами только появились и понятия не имеют о происходящем.
— Ужас какой! Ужас! К себе же нельзя будет вернуться! Никак нельзя! Да что же это такое! — слышались крики от первого дома, семья из которого пробыла под дождем дольше прочих, больше других замерзла и озлилась.
— Молись, чтобы было куда вернуться, — отвечал им сбоку толстяк, укутанный в длинный плащ и оттого похожий на шкаф, который зачем-то вытащили наружу из теплого дома. — Это все специально придумано!
— Мой дом стоит дольше, чем ты живешь! Я в него вернусь! Ты за свой переживай. Под твоим-то рухлядь, а не сваи, на чем только держится? — верещали с другой стороны.
— А при чем тут сваи? Вот скажите, при чем тут сваи⁈ Чем сваи-то вам не угодили? Они будут стоять, даже если вода до второго этажа дойдет! — уже непонятно от кого, и — Гаррик вздохнул — тут начался привычный галдеж.
Про сваи айсморцы могли говорить сколь угодно долго. Как укрепить, сколько простоят без ремонта, за чей счет и так далее.
Гаррик мотнул головой, пытаясь проследить, все ли дома обходит стража, но от всеобщего ора начинало стучать в висках. Он так и не привык к тому, что местные жители могут при случае перекричать плеск волн и грохот бури.
— Не плачь, маленький! — визжала с моста перепуганная женщина ребенку, которого тащила прочь от их дома, а он от ее криков ревел еще громче. — Не плачь! Все обойдется, мама с тобой!
— А ты почему меня сюда вывел⁈ — выговаривала, как видно, супругу молодая женщина, держащая в руках сундучок с чем-то тяжелым. Вид у нее был такой, будто она собиралась расколотить этот сундучок о мужнину голову. — Как был дундуком, так и остался! Правильно мне мама говорила, незачем с тобой связываться! У нас же лодка с той стороны, у причала стоит! Догребли бы до Главного канала, там под Управой бы переждали! Вечно ты делаешь не то, что нужно, а то, что говорят!
Гаррик, услышав подобный бред, задумался на миг — не поторопятся ли обратно? Если сунутся — снесет ведь напрочь течением! Но мужчина молчал в ответ, не споря, не соглашаясь. Женщина поорала на его бестолковость и затихла, не получив пищи для ссоры.
— У меня крепкий дом! — продолжал вопить глава первой выселенной семьи на толстяка размером со шкаф. — Я не скуплюсь на него, и сваю даже одну лиственную купил себе в убыток!
— Стража сказала: дома под воду уйти могут! — кричал кто-то.
— Какая ерунда! Всю жизнь стояли!
— Вот ваш и потонет! Дешевый и без ремонта!
— А я говорю: мой выдержит! — поддержали несколько голосов.
Видно, каждый про свой думает, решил Гаррик. В умах буря намечалась посильнее, чем на воде. Он даже подумал, что неплохо было бы развести этих людей по разным местам, но не придумал — куда.
— Ничего не выдержит, коли его прокляли! — завопил женский голос. — Некуда будет нам возвращаться!
— Пропал Айсмор!
— Ужас! Какой ужас!
— Мы что, остались без дома⁈
Гвалт нарастал, в потоке криков, смешивающихся с потоками воды, разобрать что-то становилось все труднее. Непонимание быстро сменилось страхом, большим, чем сжимал людские сердца перед ураганом. И все чаще стали слышны бессвязные выкрики о проклятии, что погубит не только собравшихся, но и весь город.
Стражники вывели из последнего в линии дома двух насмерть перепуганных подростков. Один услышал крики и ругань, посмотрел на мелькание редких фонарей и рухнул на доски мостовой без сознания. Второй, бледный как лилия, зачем-то принялся быстро и сбивчиво объяснять подскочившему Гаррику, что это — его брат, что он приезжий, что он не знает, каково бывает на озере в наводнение и еще что-то, чего Гаррик уже совсем не разобрал. Он вручил парнишек двум стражникам. Затем развернулся и увидел, как в соседнем доме, в одном из окон второго этажа дернулось ярко-красное пятно. Дернулось и пропало. Гаррик замер, не сводя взгляда с окна. Изнутри сверкнуло снова. Сильнее. Гудения пламени не было слышно, но полыхнуло изрядно.