Винир стоял у окна боком и твердил что-то себе под нос. Продолжил громче, принялся ходить по кабинету и в конце концов перешел на крик и почти бег, словно бы гонялся за кем-то.
Он орал громче рыбака, которому сообщили о новом налоге. Он крыл город выражениями, которыми не всякий стражник может похвастаться. Он сорвал с головы шапку и грозил ей кому-то так яростно и зло, словно этот кто-то был чудовищем, а сам винир — доблестным воином, вызывающим чудовище на честный бой.
— Не будет ему багров! Отравлю паскуду! Отравлю!
И вдруг с мандаринового дерева упал круглый маленький плод и глухо стукнулся об пол. Градоначальник застыл на месте.
— Друг мой, — с ужасом прошептал он и упал на колени, — ты недоволен?.. Вода и Небо, прости меня! Я обещаю, что не причиню ему вреда и сделаю все, чтобы спасти его. Только не осуждай меня, друг мой.
Он подполз к тумбе и обнял ее, потом мехом на шапке протер от несуществующей пыли глиняную кадку.
— Только не осуждай меня, умоляю.
Секретарь поднялся на ноги, меланхолично отряхнул колени и неслышно отошел за свою стойку.
День заканчивался неплохо, разузнать удалось многое. А насчет Бэрра господин может и передумать, если мандариновое дерево махнет листочками в другую сторону.
На площади перед ратушей фонарщики начали зажигать желтые огни, и Ульрих улыбнулся своим мыслям. Нужно сделать все возможное и невозможное, но заполучить себе обувь потомка королей.
Глава 19Поиски Ингрид, или «Мы из Золотого»
Не смотрите, что небо чернеет,
Не тревожьтесь, что пахнет грозою —
Вы поверьте, вам крыльев не нужно,
Чтоб взлететь над судьбой и собою.
Вы поверьте, от рода не веря,
Вы поверьте в любовь без подвоха!
Есть места, где распахнуты двери,
Где вас ждут до последнего вздоха.
Вы поверьте, есть город на свете —
Хоть я в нем никогда не бывала…
Где гуляют счастливые дети,
Где покой, где не будет обмана.
Вы поверьте в себя, мой любимый,
Вы поверьте — и все обернется,
Станет явью, и светом, и былью —
Станет домом наш Город-Под-Солнцем!
Вы поверьте…
Ингрид вышла от винира ни жива ни мертва. Фраза «Твоя правда о королевской крови утопит Бэрра в его собственной» эхом звучала в голове. И угроза, и предупреждение… И что-то еще — Ингрид поняла это позже, когда слезы высохли, волнение улеглось, а надежда сменилась сомнением в честности того, кто очень убедительно говорил о доверии.
Обычно винир резко переходил от одной интонации к другой, крутил и путал собеседников, никогда не давая им точно понять, что же произойдет в следующий миг; вспыхивал из спокойствия и терял интерес после грозных криков. Но сегодня он говорил ровно и сдержанно, улыбался ласково. Будто играл роль доброго дядюшки, который очень редко заходит к дальним родственникам и, оттого что визиты его непродолжительны, ему удивительно неловко и словно бы даже стыдно, что он не оказывает должного влияния на младшее поколение, отчего оно совершенно распоясалось и теперь не соответствует ничьему, в первую очередь — дядюшкиному о нем представлению.
Ингрид, стоя в кабинете винира, чувствовала себя самой младшей в семье и самой нерадивой.
Сначала на ее: «Бэрр — потомок Рутгорма, единственный потомок, и я нашла этому неопровержимые доказательства», винир едва слышно протянул: «Неуже-е-ели?», непонятно чему удивляясь — неужели потомок или неужели нашла? Скривился так, словно ему на рынке Нижнего подсунули облезлого котенка, выдавая его полосатость за родство с диким южным зверем. Но тут же отвернулся, и Ингрид решила, что ошиблась. Все-таки винир очень тревожился за судьбу своего первого помощника и этой тревогой, разделенной с Ингрид, сумел пробудить в ней доверие. Одержимая надеждой помочь, она все говорила и говорила, вспоминая события последних недель…
Городские беспорядки прошли мимо архива и архивариуса. Айсморцы перестали интересоваться своими делами и что было сил обсуждали дела чужие. А именно, Бэрровы. За неделю в архив пришли лишь трое солидного вида купцов. Осторожничая, просили у Ингрид документы на принадлежность дома Бэрра ему же. Она отказала, потому что на законный вопрос «Зачем вам чужое?» почтенные посетители переглянулись, намекающе побренчали мешочками с монетами, но так и не ответили.
Больше ее не тревожили. Воспользовавшись затишьем, Ингрид перекопала сверху донизу весь архив. Она методично переходила от книг таможенного ведомства к записям присвоения имен, от них — к выписанным лицензиям гильдий и к приговорам Пяти быстрых судей, углублялась во времени все дальше.
Ингрид бережно разделяла склеившиеся от времени листы книг, радуясь отсутствию губительной плесени. Осторожно разворачивала свитки, настолько ссохшиеся, что они трещали от прикосновения пальцев. Случаев, когда по слову одного человека небеса гневались на весь город, не нашла, зато нашла многое о семье первого помощника винира. Начав с ближайших к входной двери стеллажей, она с каждым днем уходила вглубь архива. Там, в отличие от последних ста лет порядка, документы хранились почти неразобранные.
Сначала Ингрид посчастливилось найти запись некоего «высокопочтенного доктора эль Зельда» о рождении Бэрра в Верхнем Айсморе поздней осенью тридцать шесть лет назад. Запись в Книге Имен была сделана самим доктором, а не руками выборных свидетелей. Роженица назвала первенца сразу, как только он появился на свет, а не через неделю, как принято у жителей Айсмора. В самом конце этой же Книги Имен обнаружилась запись и о его брате в Нижнем Озерном, в середине лета спустя восемь зим. «Альберт» коряво написал доктор, но его собственное имя разобрать не удалось и приставки «высокопочтенный» не стояло.
Уровень жизни семьи изменился, но традицию называть детей в первые часы их жизни в ней сохранили. Запись в книге смертей гласила, что Элинор, мать Бэрра и Альберта, умерла спустя год после рождения второго ребенка.
Покупки рыбацкой лицензии на имена его деда и отца отнеслись ко времени проживания семьи в Верхнем Айсморе. Дед имел право ловить рыбу пятью сетями, что не каждому дано даже сейчас — порядок получения прибыли с озера, которое кормило всех, не менялся с годами. Потом дед умер, а отец поменял лицензию на архитектурную, а потом продал и ее.
В двадцать пять лет Бэрр купил первый дом, и его семья из троих мужчин вернулась в Верхний Айсмор. Описание имущества первого помощника винира, поданное для уплаты налогов десять лет назад, состояло из дома в Дальних Песках и нового, в Верхнем Айсморе. За них он расплатился до окончания срока частичных взносов. Дела у него, после тех омутов, что пережила его семья, пошли на подъем волны.
Ингрид потихоньку разматывала клубок многочисленных родственников Бэрра. Записи о рождении его отца и матери, имена их родителей. Генеалогическое древо Бэрра становилось все ветвистее, в нем пересекались разные люди из разных сословий и родов, однако до года Великого Пожара и падения Золотого Города было еще очень далеко.
В предках первого помощника винира имелись купцы, ремесленники, рыбаки, воины и строители. Много тупиковых ветвей — одиночки, не пожелавшие или не сумевшие обзавестись своей семьей. Записи о детях, умерших в младенчестве или чуть старше; но их смерти не вызывали удивления или ужаса. Для Айсмора смерть слабого ребенка была делом привычным. В периоды мора и повальных болезней Ингрид дважды теряла нить Бэрровых родственников, но потом отыскивала их заново в списках умерших за те годы. Тогда многочисленные трупы не опускали в воду, а отвозили и сжигали на берегу, где нашлись люди, уважающие точность даже в прощании с грудой человеческих останков.
Айсмор не имел постоянного числа жителей почти никогда. Были года, когда много народу покидало его, или наоборот, было больше приезжающих и остающихся. Одна книга записей выглядела сильно пострадавшей от огня, видимо, во время пожара, уничтожившего чуть ли не полгорода более ста пятидесяти лет тому назад. Ингрид с трудом разбирала имена, а потом, когда уже совсем отчаялась что-либо понять — нашла полную копию, кем-то старательно сделанную.
Нашла она много всего, кроме главного: ни намека на принадлежность Бэрра к какому-либо королевскому роду.
К вечеру Ингрид уставала так, что двоилось в глазах, а когда Гаррик звал ее, то не с первого раза слышала и откликалась. Он уводил ее домой до наступления полной темноты, ссылаясь на растущие беспорядки. Днем приносил что-нибудь с кухни, не слушая возражений о том, что не нужно и некогда.
За день до злополучного вызова ее к виниру Ингрид добралась до старых сундуков под дальними стеллажами. На крышке одного из них была выжжена дата падения Золотого Города.
Ингрид отбросила крышку и чихнула. Все было свалено, перепутано и лишено даже слабого подобия порядка. Стряхивая мертвых пауков, она вытаскивала свитки и книги с переплетами из бычьей кожи, переворачивала затхлые листы, и начинала впадать в отчаяние. Большинство записей разобрать было почти невозможно. А если и удавалось… Личные распоряжения давнего винира, наказания и поощрения, но в основном — доносы и кляузы. Болтливость и перемывание костей соседям заложились в характер озерников с первой городской сваей.
Ингрид вытащила все и все прочитала. И тут ей повезло, край обивки сундука истлел и обнажил толстую пачку слипшейся бумаги, связанную крест-накрест кожаным шнурком. На верхнем более плотном листе стоял вензель Айсмора, три форели с одним хвостом. Еще один знак в правом нижнем углу: молот, обвитый лозой, был ничем иным, как гербом Мэннии. Он, полустертый и перечеркнутый, насторожил Ингрид больше, чем место, где она эту стопку отыскала.
Глаза устали, очень хотелось глотнуть свежего воздуха. Свечи почти все догорели, а запас Ингрид уже израсходовала.
— Гаррик, принеси еще свечей. Я, верно, останусь тут на ночь, — устало обратилась она к пришедшему Гаррику.
— Э, нет, уважаемая Ингрид! Чего это вы удумали! — встрепенулся он.