Наконец, когда все уже устали ждать и успели обсудить даже здоровье соседских детей, винир неторопливо поднялся и свысока окинул взглядом битком набитую площадь.
Поднял руку — и шум быстро стих.
— Дорогие мои сограждане! Уважаемые жители Айсмора и обитатели Золотых песков, почтившие нас своим присутствием! Приветствую вас всех сегодня! Мы собрались, чтобы на честном суде узнать, в чем вина нашего горожанина Бэрра и какое он понесет за нее наказание.
По толпе пробежали шепотки, виниру пришлось немного возвысить голос.
— Кто-то скажет, что со своим первым помощником я мог бы разобраться и сам, но вы знаете, — голос опытного оратора упал до неуловимо вкрадчивого тона, — все равны перед законом. Кто-то скажет, что это дело можно отдать Пяти быстрым судьям…
Площадь затихла в ужасе. Неужто зазря готовились к зрелищу? Винир выдержал паузу ровно столько, чтобы все успели осознать и испугаться, но еще не принялись шуметь. В полной тишине снова зазвучал его голос:
— Но нет. Судить его будете вы, дорогие мои сограждане, справедливо и по закону!
На этот раз пауза вышла замирающе-торжественной. Глава города призывал свой народ осознать важность момента, и народ осознавал. Винир продолжил деловым тоном:
— Мы выслушаем всех, кто захотел сказать слово против Бэрра и слово за. Мой долг соблюсти порядок в суде и проследить за исполнением наказания, если таковое назначится.
Винир показательно опустил плечи, словно бы не долг ему лег на плечи, а два мешка с крупной рыбой, и продолжил:
— Помогать мне вершить справедливый суд будет досточтимый Нэйтон, глава семейства Нэйсов.
Он повел рукой, и правый судья, маленький, в узкой черной шапке, шпилем торчащей над его головой, попытался привстать, чтобы поклониться, но не сумел и, кряхтя и охая, остался на месте.
— И досточтимый Сайс, глава семейства Сайтонов.
Досточтимый Сайс ограничился тем, что потряс поднятыми над столом узловатыми руками.
Закончив со вступительной частью, которая не только успокоила айсморцев, но и погасила жадный до событий огонек в их глазах, винир сел на свое место в центре судейского стола. Раскрыл большую папку, сверкнувшую на солнце золотым бликом, и начал допрос с желающих сказать слово против.
Когда первый обвинитель встал перед помостом, Бэрр поднял голову и обвел взглядом толпу. Выцепил Ингрид, стоявшую за рядами знати, и несколько мгновений не сводил с нее глаз. Мог бы взглядом показать, что рад ей, как висящему над его головой редкому солнцу, но вместо этого отвернулся и стал еще мрачнее, чем был.
Ингрид, ухватившись за руку Гаррика, прикрыла глаза и глубоко вздохнула.
— Вы же понимаете, господа Ингрид…
— Я все понимаю, Гаррик, — ответила она.
Двое из стражников рядом с Бэрром словно бы ощутили волну тяжелого чувства, хлынувшую от него — и отступили на шаг. Винир бросил на Бэрра внимательный взгляд и обратился к первому обвинителю:
— Назовите свое имя.
— Меня зовут Пеликан! — объявил тушующийся невысокий горожанин в форме стражника и поклонился судьям.
— Дальше, господин Пеликан, — винир жестом пригласил его говорить, а сам взял из открытой папки самый первый лист и положил перед собой. — Скажите уже во вред Бэрру.
Господин Пеликан затрясся, неожиданно поняв, что дает показания не против обычного горожанина, а против первого помощника самого винира. Винир многозначительно покачивал листочек, словно показывая: я запомню ваше имя.
— Хорошо, господин Пеликан, я помогу вам начать. Итак, что вы можете сказать о Бэрре?
Глаза Пеликана от мысленного раздумья грозили вот-вот выкатиться из головы.
— Он… хор-р-роший человек.
Первыми засмеялись задние ряды. Затем из середины послышались возгласы «И его зовут Бэрр!». Сидевшие на принесенных из ратуши скамейках хранили молчание.
— Прошу вас по существу! — постучал молоточком по столу винир.
— По какому? — господин Пеликан захлопал глазами, чем поставил их на место. — Агась, по существу-у… Ну, он плавает…
— Не запрещено! —отрезал винир.
— Но он плавает, когда холодно!
— Не запрещено, — повторил винир и поднял руку, чтобы жестом велеть незадачливому обвинителю убираться.
— И еще он разговаривает с озером! — разошелся Пеликан.
— Не запрещено! — железным голосом ответил винир и махнул рукой.
— Но постойте! — взвизгнул Пеликан. — Ведь он же виноват! Виноват! Он говорил с озером, и озеро ему ответило страшным штормом!
Винир вздохнул, дождался, пока хохот стихнет. Затем открыл вторую золотую папку и взял из нее верхний лист.
— Значит, уважаемый Пеликан, стражник, пять лет службы без повышений и наград, — монотонно заговорил он. — Вы утверждаете, что Бэрр плавает и разговаривает с озером.
— Агась! И еще машет руками, — вставил довольный Пеликан. — Я сам видел!
— А озеро ему, выходит, отвечает и машет водой, — продолжил винир, и даже среди знати пробежались смешки. — А не было ли это в тот день, когда в сторожке нашли два кувшина из-под вина?
Пеликан захлопал глазами.
— Нет, не в тот, — наконец выдавил он.
— То есть кувшины были? — надавил винир. — Но Бэрра в тот день вы не видели?
— Нет…
— Так в чем вы его обвиняете? Уж не в том ли, что он выпил ваше вино?
— Он… — заволновался Пеликан. — Я хочу сказать против него слово. Он мне чуть зубы не выбил! А потом в воду швырнул!
— Зубы? — с усталостью в голосе уточнил винир.
— Что?..
— Зубы, я спрашиваю, в воду швырнул?
— Нет. Меня!
— За то, что вы напились, будучи на посту?
— Ну-у… Ну, выпить-то немножко можно, если смена в холод и долгая, — загундосил Пеликан обиженным голосом. — Как без этого в нашем болоте прожить. А теперь и не выпить, после Бэррова шороху…
— Спасибо, суд услышал вас, господин Пеликан! — громко произнес винир. — Секрета-а-арь!
Ульрих поднял нос уточкой и важно положил перед собой очередную бумагу.
— Пиши указ. Провести разъяснения о недопустимости пьянства во время несения службы и объявить о наказаниях за нарушение порядка среди тех, кто его охраняет. Расследовать пропажу кувшина с вином и наказать тех, кто его распивал. Слово господина Пеликана против Бэрра не засчитано! Мы имеем дело с хорошо выполненной работой против плохо выполненной работы. Следующий!..
Трое из вызванных отказались выходить перед судом. Винир уверенной рукой одного за другим вычеркнул их имена из бумаги, лежащей перед ним. Но потом, когда люди забоялись, что их не только из списка вычеркивают, а что еще их молчание может им же грозить неведомой бедой, начались галдеж и суета. Многие забывали, что они хотели сказать, другие на ходу придумывали что-то новое. И на все у винира были готовы ответ или шутка.
— Бэрр виноват в том, что произошло с городом.
— Город процветает, и это не чья-то вина, а заслуга. Слово не засчитано. Следующий.
— Он вызвал бурю, вот! Мы все пострадали в наводнение, вот! Он знал о буре, вот!
— Но разве он, зная о буре, сам не помчался, рискуя собой же, спасать жителей Нижнего Озерного? А это знает весь город. Нет, суд не может засчитать слово о вреде того, что Бэрр знал о буре, потому что это слово, исходя из действий Бэрра и его помощи городу, должно быть засчитано ему в пользу, а это позже. Сейчас мы слушаем обвинителей, а не защитников. Следующий!
— А он это… мрачный!
— У меня тоже бывает плохое настроение, да и у всех случается мрак на душе. Слово не засчитано!
— Он тот самый темный человек! Тот самый, от которого все беды, и буря от него, и ножи у него черные, и ходит он одетым в темное. Это все, все знают!
— Конечно, все знают. Все видят, кто во что одевается. Вот у вас шапка меховая, так разве кто станет обвинять вас в том, что вы пушистый?.. А нож… Что нож, у меня тоже черный, — вытащил винир именной клинок, золотой, с навершием из черных бриллиантов, и показал его горожанам. — Слово о вреде Бэрра не засчитано!
Выступающим, казалось, не будет конца. Пытались сказать свое слово и таможенники, особенно те, про которых давно все знали, что их Бэрр своими руками искупал в канале. Они обвиняли его в порче личного имущества и вещей, что были при них во время вынужденного купания. Несколько особо злостно настроенных свидетелей упрямо продолжали поминать темных людей. Пытались еще покричать о крови, но не успевали. Двоих разбуянившихся увели стражники. Одна бойкая женщина, все время тянущаяся вперед, попыталась обвинить Бэрра в том, что стало холоднее. Винир с улыбкой сообщил, что слово ее не засчитано, потому что зима близко. Горожане посмеялись, но беззлобно. Все, кроме Бэрра.
Градоначальник требовал подтверждений сказанным словам. Взяв из золотой папки очередной лист бумаги, задавал обвинителям вопросы, после которых их самих следовало отправить к Пяти быстрым судьям. Секретарь тщательно записывал новые указы: проверить, уплачены ли налоги торговцами привозным зерном, взыскать с хозяев трех трактиров штраф за допущение драк, выяснить, как разместили жителей Северного квартала.
К виниру шагнул Хитлиф.
— Я хочу сказать слово против Бэрра.
Припомнив все, что касается этого айсморца, винир холодно улыбнулся.
— Одно слово про выселение, и вашим делом займусь я лично и с процентами. Есть что сказать помимо обязанностей моего первого помощника?
Тот побледнел, стянул шапку с головы, вытер лицо и скрылся в толпе.
Винир терпеливо и внимательно выслушивал всех, порой отшучивался, чаще был серьезен. На лежащей перед ним бумаге были записаны всего несколько строк: «нарушение городского порядка и спокойствия», «необдуманно подверг опасности жизни и имущества», «своим поступком оскорбил веру горожан в…» Последняя строчка обрывалась, потому что он так и не смог написать «веру в темных людей и бабкины сказки».
Желая объявить перерыв, винир потянулся к своей кружке с разбавленным вином, но оказалось, что из нее уже посасывал досточтимый Нэйтон. Пришлось недовольным жестом требовать у секретаря другую.