– А оно хорошо и не начиналось, – сквозь невольные слезы сказала Дина и вырвалась из его рук. – Пусти, больно. Три человека уже погибли.
– Я все понимаю, – глухо сказал Борис и отвернулся, чтобы Дина не видела его лица. – Но больше всего на свете я не хочу, чтобы ты была четвертой.
В дверь позвонили, Борис, чертыхнувшись, пошел открывать, а Дина подошла к раковине, пустила холодную воду, плеснула в заплаканное лицо. То, что сейчас происходило с ней, с ними, было слишком огромным и чересчур сложным для осознания, не вмещавшимся в голове.
Больше всего на свете Дине хотелось вернуться в свою прежнюю жизнь, спокойную, как стоячая воды в маленьком озерке. В ней не было чужого, не очень удобного, дивана, на котором приходилось спать, страшащей новизны сложных отношений, которые, она видела, выстраивались между ней и Борисом Посадским, не было этих чертовых убийств, наконец. Но ведь и самого Бориса в той жизни тоже не было, и Дина пыталась честно ответить себе на вопрос, готова бы она была к такому размену или нет. Пыталась и не могла.
Услышав шаги в коридоре, она хлопнула по крану, закрывая воду, и быстро вытерла лицо висящим на крючке вафельным полотенцем. В кухню вошел Борис, а за ним соседи Веня и Лена.
– Мы попрощаться пришли, – независимо сказал Веня. – Вы как хотите, а я больше свою жену здесь не оставлю. Тут людей убивают, а я рядом целыми днями быть не могу. Душа уже вся за нее изболелась, – он кивнул в сторону нахохлившейся, как воробей, и тоже заплаканной Лены. – Я только попросить хотел, давайте телефонами обменяемся, чтобы вы меня в курсе событий держали. Да и за квартирой приглядывали. Мало ли что. Крыша протечет или проводку замкнет. Мы вам ключи оставим, ладно?
– Ключи можете в предбаннике в тумбочку положить. Мои там и лежат, – сообщил Борис. Голос у него был сухим и официальным. Ну да, конечно, никакие соседи его вовсе не интересовали, не того полета птицы.
– А куда вы собрались? – спросила Дина, чтобы сгладить неловкость. – К родителям?
– Нет, у родителей негде, да и неудобно. Мы уже к самостоятельности привыкли, – скороговоркой зачастила Лена. – За город переедем. На наш участок. Там, конечно, сейчас домик плохенький, старый, но пока печку топить будем, а потом, Веня сказал, стройка начнется. Переживем до лета. Ничего страшного. Так ты запишешь мой телефон, Дина?
– Да, конечно, диктуй, я тебя наберу, а ты потом мой номер сохранишь. – Дина заполняла своим голосом пространство кухни, потому что Борис продолжал хранить молчание. – Вы что, прямо сейчас поедете? Или утром?
– Да мы собрались уже. – Голос Лены звучал неуверенно, было слышно, что ей страшно и уезжать в холодный деревенский дом, и оставаться в московской квартире. – Сейчас уже долго не темнеет, а нам недалеко, в Троице-Лыково, это, почитай, вообще почти Москва.
– Да не тараторь ты, балаболка, – шикнул на жену Веня. – Пошли давай, нечего людей отвлекать, да и не больно нам хозяин рад, как я погляжу. Так что телефон взяла, об отъезде предупредила, все, двигай. Ключи в тумбочку положим. Но вы уж приглядывайте, чего да как. У нас добро не лишнее, по́том и горбом своим заработанное.
– Мы обязательно приглядим, – пообещала Дина.
Борис закрыл за незваными гостями дверь, и в квартире опять стало тихо.
– Они тебе так сильно не нравятся? – спросила Дина у Бориса, когда он вернулся в кухню, где висела гнетущая и очень тяжелая тишина.
Дина физически ощущала, что повисшее в воздухе недовольство можно резать ножом, таким густым оно было. Чье недовольство было большим, ее или Бориса, она не знала, но впервые ей было некомфортно в присутствии Посадского, и от этого хотелось то ли визжать, то ли плакать.
– Они и не должны мне нравиться, – спокойно ответил Борис, не глядя на Дину. – Они мне не друзья, не родственники, и еще неделю назад я даже не подозревал об их существовании.
– И это при том, что ты несколько лет прожил с ними через стенку!
– Я до противного самодостаточен. Дина, я хочу предостеречь тебя от одной ошибки. Я не слишком хорошо тебя знаю, но за ту неделю, что мы живем под одной крышей, я понял главное твое качество. Ты склонна придумывать людей. Сочинять им обстоятельства, привычки, характер. На основании своих придумок ты делаешь какие-то выводы, строишь гипотезы, но это все зиждется на очень хлипком фундаменте, а значит, вся конструкция может рухнуть, погребя тебя под обломками.
– И кого же я придумала? – с вызовом спросила Дина. – Может быть, тебя?
– И меня. – Его голос звучал еще спокойнее, практически безразлично, хотя Дина догадывалась, что безразличие это было напускным, хотя бы потому, что широкая грудь под тонким домашним свитерком бурно вздымалась, выдавая волнение Бориса. – Ты с самого детства привыкла смотреть на меня снизу вверх, потому что я всегда был старше и опытнее. Ты придумала идеального Бориса Посадского, а я, черт побери, совершенно неидеальный. Я вращаюсь в бизнес-кругах, я иногда совершаю подлости, я делаю больно женщинам, которые в меня влюбляются. Я привык брать и совсем не умею давать. Меня интересуют только собственные дела, а еще мой дед и родители, и, пожалуй, мне уже лет десять как комфортнее всего находиться наедине с собой. Мне никто не нужен, понимаешь. И уж менее всего мне нужны какие-то скучные, серые, мутные соседи, возможно, замешанные в трех убийствах. А ты спрашиваешь, нравятся ли они мне.
Из всего сказанного Дина, пожалуй, услышала только то, что ему нравится быть одному, а значит, ее навязанное общество его раздражает, она мешает ему в этой квартире, а это может означать только одно – ей пора съезжать.
– Я сегодня перееду в гостиницу, – таким же ровным голосом сказала Дина. – Извини, это все действительно затянулось и вышло за рамки приличий. Мой паспорт уже давно у меня, а значит, я вполне могу обосноваться в гостинице до тех пор, пока следователь не разрешит мне уехать домой. Надеюсь, это будет скоро.
– Не глупи, – Борис протянул руку и коснулся Дининого плеча, – я совсем не это имел в виду.
– Мы оба знаем, о чем ты. То, что сначала выглядело как дружеская услуга, стало слишком напрягать. Нет ничего хуже слишком засидевшегося гостя. Прости, я должна была сама об этом догадаться, а не ждать, пока ты мне намекнешь. Впрочем, мама всегда говорит, что у меня не слишком развито чувство такта.
– Дина, я вовсе не выгоняю тебя из дома, – в его голосе появился уже слышанный Диной металл, который, как она догадывалась, не сулил собеседнику ничего хорошего. – Ты, конечно, взрослый человек и можешь принимать любые решения, даже самые дурацкие. Но, как взрослый человек, ты сама и будешь отвечать за их последствия.
– Какие могут быть последствия у того, что я перееду в гостиницу? – в запальчивости крикнула Дина громко. Так громко, что Борис даже поморщился. – Ты откажешь мне от дома и больше никогда не будешь со мной разговаривать? Нажалуешься моим родителям или бабушке с дедом? Выпорешь? Или, может, убьешь?
– Идиотка, – с отвращением в голосе сказал Борис. – Кретинка. Вот выпорол бы я тебя с удовольствием, да связываться неохота. Можешь убираться на все четыре стороны. Только, пожалуйста, когда ты снова влипнешь в неприятности, а ты в этом просто спец, не звони мне. Прикрывать твою задницу я больше не буду.
– А мне и не надо, подумаешь, благодетель выискался. – Дина прошагала в комнату, которую привыкла считать своей, и начала судорожно кидать вещи в раззявленный чемодан. – И вот что я тебе скажу, Борис Посадский, ты очень много о себе думаешь. И прав твой друг и заместитель Максим, которого ты бесишь, хоть он это и скрывает. Ты кого угодно взбесишь своим высоко задранным носом.
Ответом ей была захлопнувшаяся за Борисом дверь спальни.
Собрав чемодан и переодевшись, Дина залезла в интернет и уже через пять минут стала обладательницей одноместного номера в гостинице «Славянка». Располагалась она недалеко от квартиры Бориса. Конечно, лучше было бы вообще переехать на другой конец Москвы, но Дина понимала, что следователь от нее так просто не отстанет, а значит, надо все-таки держаться неподалеку от места событий.
Она вызвала такси и, держа голову высоко поднятой, проследовала из комнаты в коридор. Дверь в спальню по-прежнему была закрыта, оттуда не доносилось ни звука.
– Я ухожу! – громко крикнула Дина, но ответом ей была все та же напряженная тишина.
Подумайте, какие мы гордые. Положив на тумбочку ключи от чужой квартиры, Дина захлопнула за собой дверь, вышла на лестничную площадку и нажала на кнопку лифта. Заплакать она себе позволила только внутри.
В гостиничном номере было холодно, или это просто Дину знобило от расстройства. Позвонив родителям, она быстро приняла горячий душ, нырнула под одеяло, уткнулась лицом в подушку и уснула, словно впала в беспамятство. За окном шумела чужая, холодная, равнодушная Москва, которой не было никакого дела до Дины и ее проблем.
Проснулась она посередине ночи, не очень понимая, где находится. Из-за окна доносился шум машин, неслышный в прошлые ночи. Да и комната выглядела совсем по-другому. Ах да, она же в гостинице, она же с Борисом поссорилась.
Обиды не было. Дина прислушивалась к себе, пытаясь найти хотя бы капельку, но нет. Посадский не хотел ее обидеть, это она взбрыкнула, непонятно отчего. Хотя почему, непонятно? Последняя неделя выдалась не самой спокойной и доброй в ее жизни. Нервы на пределе, вот и взбрыкнула. Как норовистая лошадь на конюшне, куда они с Борисом ездили в субботу. Ну надо же, всего три дня прошло, а кажется, что целая вечность.
Дина лежала и вспоминала денники, тренировочные корты, грациозных лошадей, Игоря Петрова, тогда еще живого, рассказывающего о своей лошади, кажется, Вербе. Впрочем, это сейчас не важно. Важно придумать, как помириться с Борькой. Не придешь же обратно, как будто ничего не случилось. Тем более что ключи Дина в квартире оставила. И звонить просто так не будешь. Какая-никакая, а гордость у нее все-таки есть. Так что для звонка нужно найти повод, и не какой-нибудь, а весомый, серьезный.