– Да, спасибо. – Голос собеседницы дрожал. – Это очень здорово, что ты появилась в нашем доме. Если бы ты тогда не позвонила в нашу дверь, я даже не представляю, как бы все было. Видишь ли, Дина, я боюсь – (тут ее голос так упал, что Дине пришлось напрячь слух, чтобы расслышать дальнейшие слова), – что Веня имеет какое-то отношение к тому, что случилось в нашем подъезде.
– Что-о-о? – конечно, самой Дине сосед тоже уже давно казался подозрительным. Одна книга Агинского чего стоила, но что такие мысли придут в хорошенькую, но явно не очень умненькую голову Лены, ей было удивительно. – Ты хочешь сказать, что твой муж совершил три убийства?
– Нет, я такого не говорила, – тут же испугалась Лена. – Я просто думаю, что он знает, кто это сделал. Веня вряд ли мог убить, что ты. Он такой хороший.
– И кто, по-твоему, мог это сделать?
– Я думаю, что это сделал коллега твоего Бориса. Такой высокий красавчик, который часто к вам приходил. Ты знаешь, я же видела его в тот день, когда ограбили вашу квартиру.
– Макса? Ты? Где?
– В нашем коридоре. Я была одна дома, Веня ушел в магазин, из-за двери послышался шум, а первое убийство уже произошло, я была напугана, поэтому прокралась к двери и посмотрела в глазок. Там был этот самый человек. Он копался в тумбочке, в которой лежат ключи, а потом пропал из моего поля зрения, и стало тихо.
– Ну да, это уже не новость, – мрачно сказала Дина. – Борис выяснил, что именно Макс влез в нашу квартиру, чтобы украсть экспериментальную партию сапфиров. Только у него не получилось. Правда, я не понимаю, при чем тут убийства и твой муж.
– Я нашла у Вени какой-то очень древний документ. Старинный. Там еще не по-русски написано, закорючками какими-то. Я спросила, что это, но он вырвал папку с бумагой у меня из рук и накричал на меня. Он впервые в жизни так грубо со мной разговаривал, представляешь. – Лена снова заплакала. – Он сказал, что один человек попросил его оценить эту бумагу у Ефимия Александровича, но он просто не успел, потому что профессора не стало. А когда я спросила, кто попросил, то он ответил, что это не важно и я этого человека все равно не знаю. Но он произнес то же самое имя – Макс.
Перед глазами Дины тут же встала старинная, чуть пожелтевшая бумага, покрытая непонятной вязью – словами на иврите. Точнее, на древнем арамейском языке, от которого и произошел современный иврит. Так сказал ей Боря. Та бумага, что выпала из портфеля Павла Попова тогда, в поезде. Ну да, для непонимающего человека это выглядело именно как закорючки. Получается, Лена видела ктубу? Ту самую ктубу, привезенную Павлом из Череповца и бесследно пропавшую после его гибели? То есть бумага у Вени. Простецкого, обожающего спортзал и беременную жену Вени, который так помог Дине. И с дверью, и вообще. Он знаком с Максимом. И, видимо, свел его с профессором Бондаренко. Получается, это Макс был тем человеком, который последним видел профессора. Это после разговора с Максом профессор умер.
– Дина, ты куда пропала? – встревоженно спросил голос Лены в трубке, потому что Дина молчала, ошеломленная сделанным открытием. Макс предал Бориса, хотел продать секрет сапфиров конкурентам и, конечно же, не мог пройти мимо старинного документа, который сулил фантастический барыш. Вот только откуда он знал, что у Павла есть такой документ и что он именно в этот день и час окажется в подъезде профессора Бондаренко? Пожалуй, ответы именно на эти вопросы мог знать Вениамин.
Еще мгновение, и Дина приняла решение. Оно было интуитивное и, скорее всего, неправильное, но поступить сейчас иначе она просто не могла.
– Лена, скажи, я правильно понимаю, что ты сейчас одна дома? – спросила она.
– Да, Веня уехал за стройматериалами, будет не раньше четырех.
Часы показывали половину десятого, времени вполне достаточно. Можно успеть. Точнее, нужно.
– Вот что, я сейчас приеду, и ты мне все расскажешь. А еще покажешь эту бумагу с загогулинами, – сказала она твердо, чтобы Лене даже в голову не пришло ей отказать. – Говори адрес и объясняй, как мне до вас добраться. На такси можно?
– Да, конечно, – торопливо сказала Лена. – Мы же вообще в городской черте живем, до Строгино доехать, а там уже рукой подать. Одно название, что деревня, а так почти город. Зато тишина, отдельные участки, птички поют. Не то что в многоквартирных домах. Вот еще дом новый построим, вообще красота будет.
Сейчас Дине было вовсе не до красот Лениного будущего дома.
– Диктуй адрес, – скомандовала она. – Мне нужно полчаса, чтобы собраться, и я вызываю такси. Если твой муж позвонит, ни о чем ему не говори. Поняла? А то влетит тебе еще.
– Да, конечно, я не скажу, – испуганно согласилась Лена, – я ведь понимаю. Мне так страшно, когда я думаю, что он мог куда-то вляпаться. Он же такой безотказный, всегда всем помогает.
Это Дина, пожалуй, тоже знала.
– Пожалуйста, ты тоже пока никому не говори, – журчал тем временем голосок в трубке. – Вдруг я это все нафантазировала, а полиция узнает, прицепится, начнут Вене нервы мотать. Он же мне никогда потом не простит, что я посмела его в чем-то заподозрить, в нем усомниться. Дина, я очень тебя прошу. Не говори пока следователю ни о чем.
– Да я и не собиралась.
– И Борису не говори, а то он либо тебя ко мне не отпустит, либо в полицию сообщит. Дина, ты представить себе не можешь, как мне страшно.
И она снова тихо заплакала, практически заскулила, а потом ойкнула.
– Ой, мамочки.
– Что еще? – с тревогой спросила Дина. – Веня вернулся?
– Нет, ребенок. Он толкается. Наверное, что-то чувствует. Дина, я бою-у-усь.
– Может, «скорую» вызвать?
– Нет, что ты, какая «скорая». Дина, пожалуйста, приезжай, как только сможешь. Я не могу тут одна.
– Жди, скоро буду, – пообещала Дина, отключила телефон, соскочила с кровати и заметалась по номеру, экстренно собираясь в путь.
Через двадцать минут вызванное такси уже везло ее в неведомое ей Троице-Лыково.
Дина совершенно не ожидала, что столкнется с подобной красотой. Да, конечно, Лена говорила, что деревня, в которой у них есть старенький дом, тот самый, который они с мужем мечтают заменить на новый, находится фактически в городской черте, но чтобы это было так буквально…
Таксист, который вез Дину, успел рассказать, что деревенька Троице-Лыково административно вошла в состав Москвы еще в 1960 году, но фактически осталась настоящим селом – с присущим ему укладом, храмами, разливающими колокольный перезвон над Строгинским водохранилищем, деревянными заборами и скромными домами, к которым даже газ не проведен.
Несмотря на то что в Москву Дина ездила много лет и считала, что знает ее неплохо, о таком заповедном уголке она слышала впервые.
– Семь минут пешком от метро «Строгино», – говорил таксист. – Я, если б мог, с удовольствием бы там жил. Тут же тебе два в одном: и город, и деревня. Но там участки, само собой, золотые. Еще бы, там в начале двадцатого века только что члены советского правительства не жили. К примеру, семья Орджоникидзе.
Дина покосилась на таксиста. Он уже был в возрасте, за пятьдесят, если не больше, что вполне объясняло знание им такой фамилии. Для Дининых сверстников Орджоникидзе не был даже портретом из учебника, что уж о более молодых говорить.
– До Кольца всего несколько километров, Строгинский залив весь обустроен местами отдыха, из домов, наверное, панельные высотки видно, а внутри – зелень, тишина, деревянные дома с невысокими заборчиками, церкви восстановленные, магазинчики, такие, как раньше были, а не эти все новомодные супермаркеты. Хотя, хочешь в супермаркет, вот он – рядом.
Вообще-то Дина не любила разговоров с посторонними, но сейчас ей было страшно интересно все, что касалось того места, куда лежал ее путь.
– Говорите, тут земля дорогая? – спросила она. – А у меня тут знакомые живут. Я как раз к ним и еду. Совсем обычные люди, простые.
– Так, значит, повезло им домишко тут в наследство получить, – высказал версию таксист. – Тут полно простых людей живет, инженеров бывших, педагогов. Кому-то здесь и родиться довелось, а кому-то жилье получить, давно, сразу после войны, например. Отсюда по доброй воле никто не уезжает. Хотя, если здесь старый дом продать, пожалуй, километров за двести от Москвы хоромы себе построить можно. Каждый участок миллионов тридцать-сорок стоит. Не Сокол, конечно, но тоже внушает уважение. А парк какой? Любо-дорого гулять, просто вдохнешь, и легкие разворачиваются от кислорода. Там усадьба была до революции, Разумовские ею владели, они и парк разбили. А уж при советах тут правительственные дачи были.
– Вы так хорошо знаете историю…
– Что ж, если таксист, так валенок обязательно или лапоть? – Мужчина за рулем, похоже, обиделся. – Я, между прочим, историю в школе преподавал. Потом заболел, уйти пришлось. А когда сил набрался, возвращения моего в школе-то уже и не ждал никто. Не сидеть же у жены на шее, да и скучно дома. Вот, оформил себе льготную учительскую пенсию, да и пошел таксовать потихоньку.
Дине стало неловко, как будто она нарушила чужие границы, чего обычно старалась не делать.
– Вы очень интересно рассказываете, – поспешила сказать она, чтобы сгладить невольную вину. – Сразу видно, что учителем вы были прекрасным. Расскажите еще что-нибудь.
– Так, а что рассказать. В девятнадцатом веке местные в Троице-Лыково зарабатывали тем, что продавали певчих птиц, владели речными перевозками, да и сельское хозяйство развивали, не без этого. Женщины пряли и ткали, да еще в богатые дома в прислуги нанимались и в няньки. Никогда тут бедно не жили, даже в самые суровые годы. Народ рукастый был, к труду приученный. Колхоз тут был. Имени Кирова. Птицефабрика. Школа неполная средняя. После седьмого класса учеников из нее в Серебряный Бор переводили, тех, кто дальше учиться хотел, конечно. А сейчас здесь гимназия работает. Считается, престижная, да.
– И что, неужели в нее местные дети ходят? Из простых семей.