И вот на наших глазах творится чудо, и все мы, восковые и бледные, его свидетельствуем. Мы только вернулись из вылазки. С раннего утра на ногах, давшие один за другим два боя, и напряжение битвы, державшее наши не выспавшиеся, изведенные голодом тела, уже схлынуло вместе с эйфорией победы, оставив нас один на один со смертельной усталостью. И вот, разговор, свидетельство о котором прогоняет усталость…
– Только вот незадача… – с какой-то лучистой иронией продолжал командир. – Мне-то «расти» уже некуда: ведь я майор кубинской революции, а на Кубе это высшее воинское звание. А у тебя, майор Санчес, всё ещё впереди. Куда прорастёшь? Для тебя, Санчес, восхождение только начинается. Помни только о первом, самом простом и потому, самом сложном законе горных восхождений, законе, мимо которого не пройти: подниматься легче, чем спускаться. Иди с Богом, Санчес…
И Санчес побрел, как оглушенный, как контуженный после взрыва, а следом за ним – его двое солдат. И его револьвер болтался в его бессильной руке, как никчемная безделушка…
Уже там, по ту сторону сельвы, Санчес начал своё восхождение. Он прошёл через несколько волн тяжелейших допросов и сумел сохранить и передать в «Пренсу Либре» – газету, выходившую в Кочабамбе – обращение партизан к народу Боливии, составленное Рамоном. Спустя четыре года он возглавил военный переворот, с группой военных-единомышленников провозгласив идеи, сформулированные в том самом, написанном рукой Рамона обращении…
Уже тогда майор уходил от нас другим человеком. Скорее всего, он даже ещё и не знал об этом, и никто из нас не догадывался. Лишь Рамон, наш командир, команданте революции… Откуда? Вот вопрос, на который не дано найти ответ человеку. Но искать следует. Санчес уже начал движение по пути восхождения. Это он спас Француза в Камири. Солдаты пытали его, щелкали в висок незаряженным пистолетом. Только он в тот момент не знал, что пистолет не заряжен. Они брали молоток и почти без замаха, чтоб не сделать дырку в черепе, били его по лбу. Они выбивали из рафинированного социалиста признания. «Кто стоит во главе партизан? Неужто сам Че Гевара?» Что ж, оставить без ответа вопрос, который вбивают в тебя молотком, способен не каждый. Они хотели добить его, и Санчес спас ему жизнь. Как ему спас жизнь наш командир…
А ведь многие – Роландо, и Коко, и Маймура, и другие – не хотели, чтобы пленных отпускали живыми. И Лоро – Хорхе Васкес Виянья, бесшабашный, отчаянный Лоро.
А Че терпеливо убеждал нас, что именно милосердие – истинный меч революции. «Да, не мир, но меч. Но… В ножнах из чистых помыслов», – говорил он со свойственным ему будничным пафосом.
Тогда, когда наша война уже началась, слова командира звучали сухо и отрывисто, как взмахи стального мачете. Он уже не приправлял обильно истину язвительным юмором, как это бывало раньше.
Так чаще бывало, когда он отчитывал Лоро. Раз, ещё в Каламине, он застукал того вернувшимся с очередного свидания. Лоро умудрился и в аскетических буднях партизанской войны завести себе в Лагунильясе деваху. На все руки мастер, он решал в своих вылазках вопросы обеспечения отряда провизией и целую массу прочих. Заодно и мял в амбаре дочку одного из зажиточных крестьян. Надо признать, до сих пор отчётливо помню его сочные, одуряющие рассказы в мелькающем свете пламени ночного костра: о том, какая у его ненаглядной Пресенсии упругая грудь, какая роскошная попка, какая она гибкая и ненасытная, жадная до неистовой ласки, словно черная пума… Он был мастер рассказывать, Васкес Вианья… бесшабашный, отчаянный Лоро…
С того дня, как он пропал, отряду перестало везти. Так твердил Камба, точно каркал, предрекая нам новые трудности. Они втроем – Камба, Лоро и Дариэль Аларкон – шли впереди, прорубая остальным дорогу своими мачете. Мачетерос обычно выдвигались метров на тридцать вперед арьергарда. Так было и в тот день, когда мы совершали очередной нескончаемый переход, по шагам отсчитывая время до привала. Его время вот-вот должно было подойти.
Вдруг раздались истошные крики, потом выстрелы. Наша цепочка, действуя по давно отработанной схеме, тут же затаилась, залегла там, где кого застал переполох. Помню это исчезновение, не раз, словно по волшебству, происходившее на моих глазах. Вот наша цепь, как нескончаемая, громоздкая гусеница, из последних сил ползет и ползет вперед, монотонно оглашая путь звоном котелков и чашек, как караван в пустыне. И вдруг… сигнал дозорного, или выстрел, или ещё что-нибудь и… Тишина. Ты лежишь, вжавшись в устланную, словно зеленым ковром из листьев и веток, землю, и вокруг только зелень травы и кустов, и покрытых мхами деревьев, и никого. Только муравьи и клещи ползают по твоему потному, грязному лицу.
Так случилось и в этот раз. Мы затаились и ждали. Минут через десять, показавшихся нам бесконечными часами, оттуда, где слышались крики и выстрелы, показался Камба, чуть позже – Бениньо. Они оба молчали, не глядя друг другу в глаза.
– А Лоро? – спросил их Мигель. Рамон назначил его командующим авангардом, вместо смещенного разгильдяя Пинареса.
– Лоро шел первым, – наконец, начал Бениньо. – Мы прорубились к поляне. Надо бы выждать, осмотреться. Но вы же знаете Лоро. Ему не сидится. У него будто перец в одном месте… Мы еще были по эту сторону поляны, а он почти пересек её, шёл по открытому месту. А навстречу солдаты, не менее десяти. Нам с Камбой и с тридцати шагов было видно, как у них у всех челюсть отпала: партизан, посреди леса, и прет прямо на них, как ни в чем ни бывало.
– Да, это в духе Васкеса Вианьи, – в восхищении цокнул, перекладывая винтовку в руках, Анисето.
– Лоро… Он, видимо, сразу смекнул, что к чему. Так же, вальяжно, с опущенной винтовкой, как на прогулке по джунглям, идя прямо на них, он вдруг вскинул свою «М-1» и. пустив в солдат пулю, с истошным криком бросился в левую сторону. Они все присели от неожиданности, а один, стоявший по центру, повалился, так больше и не поднявшись. Лишь после секундного замешательства все они скопом бросились следом за Лоро…
– Он сразу во всем разобрался и решил увести солдат подальше от нас, от отряда, – произнес Коко.
Но никто и не думал, что больше мы никогда не увидим нашего Лоро. Честное слово, он больше походил на кубинца: такой же внешне безалаберный, бесшабашно-веселый, с трудом втискивающий свою кипучую энергию в рамки строгих предписаний командира. Но перед Рамоном он благоговел, и в сердце своём он был предан нашему общему делу, как, наверное, мало кто из боливийцев в отряде.
А ведь Лоро был одним из самых опытных, старых бойцов нашей герильи. Он участвовал в подготовке подпольной сети Ла-Паса вместе с Таней, Риккардо и братьями Передо.
– Вот увидите, как Вианья обведет этих олухов вокруг пальца, – не унывая, заметил вечно улыбающийся Ньято.
– Да уж, Лоро голыми руками не возьмешь…
Все наперебой начали вспоминать, из каких передряг выбирался везунчик Лоро. И, конечно же, своя порция воспоминаний досталась и незабвенной Пресенсии, со слов самого Васкеса Вианьи смачными красками запечатленная в нашем сознании.
«Только прикажите, командир», – бывало, говорил он, и в прозрачной глубине его веселых глаз плескалось такое озорное бесстрашие, что все понимали: какой бы невыполнимый приказ не отдал Рамон – хоть захватить Баррьентоса или завоевать Вашингтон – Лоро его обязательно выполнит.
А командир, стоя чуть поодаль, в сумрачной тени непроглядного полога из лиан и листвы, молча дымил своей трубкой.
Кто знает, может, он уже предвидел страшный, героический конец нашего Лоро? Неужели он предчувствовал, что Васкес Вианья уже ступил на тропу своего восхождения, уже устремился на ту недосягаемую высоту, где он вступит в полное владение самим собой? Или он, герильеро, выполнял сверхсложный приказ своего командира? Кто знает…
Лоро
Он брел по тропинке. Вернее, продирался, помогая себе мачете по некоему подобию тропинки в непролазных дебрях. Винтовка болталась за спиной бесполезным грузом, который с каждым шагом становился всё тяжелее. Патронов у него не было. Последний он потратил вчера перед самым закатом солнца, когда попытался застрелить обезьяну. Но та без единой царапины скрылась в листве недосягаемой кроны, оставив его без съестных и боеприпасов.
Лоро поклялся себе, что не оставит винтовку. Собственно, непрерывное произнесение клятвы в разных её вариантах и заполняло сознание Васкеса Вианьи.
Винтовку вам?! А этого не желаете? То-то же… не дождетесь. Вам не достанется этот чертов неподъемный кусок железа, который отбил уже все лопатки… Лоро не сразу обнаружил, что говорит это вслух, будто бы призывая собственный голос себе же в товарищи. Практически каждую фразу он сопровождал очередным взмахом мачете, словно разившим воображаемых и реальных врагов. Все они были воплощены сейчас для Лоро в этих гнусных зарослях, которые, как ползучие гады, тянули к нему свои колючие ветки.
Вот вам. Ишь ты, винтовочку им захотелось. Мою милую, за которой ухаживал бережнее и нежнее, чем за любой из девушек. А вот… вот так получите… Ведь именно с его подачи партизаны приспособились смазывать оружие жиром от раздавленных личинок «боро». Периодически то один, то другой из партизан становился обладателем целых залежей оружейной смазки. Кровососущая муха «боро» по ночам в обмен на кровь партизан оставляла у них под кожей свои личинки.
Товарищи ухохатывались, когда Лоро вопил, словно продавец в сельской лавке: «Чистый белок! Кому отличное оружейное масло?!»
Командир тоже улыбался, шутливо комментируя изобретение Лоро. Вот, говорил он, настоящий натуральный обмен и факт прямой поддержки революции самими джунглями: кровь в обмен на безотказное оружие. Личинок, белых, растущих как на дрожжах, они выковыривали и собирали в жестяную коробочку, предоставленную доктором Моро, а потом с помощью гильзы от патрона превращали их в масло, которое делалось прозрачным и отвратительно пахло. Если не смазывать винтовку, она моментально покрывалась ржавчиной – сначала тонким, еле заметным слоем, который быстро становился бурым, как засохшая кровь. Так случилось у «переростков», ещё в самом начале, пока Рамон не приказал от