обрать у них оружие…
И чтобы теперь он, Хорхе Васкес Вианья, собственноручно бросил свой «гаранд»? Не-ет! Вот вам, вот, а не мой «гаранд»!..
Разве можно будет потом объяснить командиру причину, по которой он это сделал: оставил винтовку на съедение сельве? Гневный зеленый огонь его зрачков прожигает насквозь, и кому, как не Лоро знать холодное пламя этого взгляда. При одном воспоминании об это взгляде мурашки пробегали по исцарапанной, слоем грязи и пота покрытой коже Лоро. «На мне такой слой жира, – вслух рассуждал Вианья, – что и для винтовки сгодится, заместо личинок «боро».
Не-ет, он будет тащить эту чертову винтовку, пока снова не выйдет к своим. Почва стала более каменистой, и заросли уже не сплетались в сплошную, непроходимую стену. Два последних дня его мучило нечто более тяжелое, чем ствол за спиной: жажда и рана в ноге. С голодом он понемногу боролся, отрезая полоску за полоской от покрытого червями куска вяленой конины. Но без воды стало совсем тяжело. Но даже и сейчас, с дыркой в правом бедре, походка Лоро сохраняла подобие расслабленной беззаботности. Ему повезло, что пуля прошла навылет. Да, тем двум раззявам, на которых он натолкнулся под Таперильяс, повезло значительно меньше. Так что нечего пенять на судьбу: его дырка в ноге против двух аккуратных смертельных дырочек в их тушах – это чистая лотерея. И кровотечение прекратилось достаточно быстро. Не зря тебя кличут везунчиком, Васкес Вианья. Не зря бабы так и липнут к тебе. Врёшь, проклятая сельва, от Вианьи уныния не дождешься.
Вчера, когда он почувствовал, что от жажды, ранения и голода мозги его начинают заплетаться в этих чертовых ядовито-зеленых хитросплетениях, чтобы подбодрить себя, он стал разговаривать с этой проклятой сельвой.
Что ж, дело пошло на лад. Сельва, глупая, безмозглая хищница, выслушала всю правду, горькую, как матэ командира, о себе и о чертовых армейских патрулях, когда он набрел на источник. Он чуть не прошел мимо. Хорошо, что голос его ослабел, и поток ругательств, которые он шептал, стиснув зубы, не заглушил еле слышного, драгоценного журчания под большим валуном. Ага! Ха-ха-ха… Он растянулся прямо возле источника, маленького серебряного ключика, и так и лежал, припав к ледяной, сводившей зубы и морозившей глотку воде, не мог оторваться от ее вкуснейшей вкуса. Вкус у этого серебряного ключика – как у лимонада, шипящего желтыми пузырьками в стакане из толстого запотевшего стекла, с трещиной наискосок.
Этот стакан купил ему, пятилетнему мальчугану, отец в баре Кочабамбы. На пыльной, прожаренной солнцем улице колом стоял одуряющий зной, а он боялся попросить у отца пить. Отец был строг с маленьким Васкесом и со всеми его братьями и сестрами. Он как сейчас помнил широкую, заскорузлую, словно покрытую изнутри лаком, ладонь отца, натруженную работой ладонь, в которой лежала его маленькая ладошка. И вдруг отец остановил его посреди этого пыльного, убитого зноем города, и спросил: «Хочешь воды, сынок?» Странно, почему теперь взгляд отца так напоминал взор командира. Это Рамон смотрел ему прямо в глаза и спрашивал одними глазами: «Хочешь воды, сынок?» Нет, взрослому не понять… Нельзя большими словами передать восторга и счастья детского сердца и ощущенья горящим лицом внезапной прохлады просторного бара, и лицо прекрасной улыбающейся женщины. Удивительно, как она походила на Таню… И голос отца: «Дайте нам лимонаду…» И запотевший стакан, протянутый через стойку обнаженной, прекрасной, белой и полной рукой, унизанной кольцами и браслетом. Он принял стакан и чуть не выронил его от неожиданности: такой он показался холодный. Как кусок льда с самой макушки заснеженной Анкоумы. «Пей по чуть-чуть. Он холодный», – совсем не строго произнес отец. А ладонь женщины провела по его вихрастой макушке. Многих женщин знал в жизни Лоро, но, как не искал, так и не нашел ни у одной из них таких рук – белых, прекрасных…
Когда Лоро очнулся, уже стемнело. Оказывается, он заснул прямо возле источника. Лоро никуда не спешил. Он умыл лицо и растерся ледяной водой до пояса, снова припал к роднику и неторопливо, глубокими глотками напился, наполнил флягу и лишь после этого тронулся дальше. «Теперь-то я быстро выберусь к нашим», – говорил сам себе вслух, бодро ковыляя по каменистой расщелине.
Лоро не сразу понял, что случилось. Ему показалось, что его собственная винтовка ударила его прикладом в затылок. Это, действительно, был приклад, но автомата «М-2». Принадлежал он, видимо, солдату в этих стоптанных ботинках, которые почти упирались в глаза поверженному ударом на землю Лоро. Удар получился сильным, но пришелся вскользь и не лишил Лоро сознания. Поэтому он, не мешкая и не особо вникая в обстановку, прямо так, из положения лёжа, ударил мачете по этой ноге, прямо поверх ботинка. С визгливым криком фигура в хаки стала валиться на землю, и Лоро неожиданно резко, даже для себя, вскочив на ноги, всадил своё лезвие в живот падающего. Рядом стоял ещё один солдат. От неожиданности он растерялся, и лицо его, с округлившимися от страха глазами, даже не изменило своего выражения, когда Лоро наискось, наотмашь, полоснул его своим мачете аккурат по горлу. Он даже сам в душе удивился и похвалил себя, насколько быстро и ловко у него это вышло. Он нашинковал их точно, как лианы и ветки, мешавшие ему возвращаться к своим. Это была последняя мысль, посетившая Лоро перед тем, как ядовито-зеленый мрак накрыл его с головой…
Очнулся Васкес Вианья от боли, рвавшей на части все его тело. Шея с трудом повернулась. Он лежал в сыром, закрытом, слабо освещенном помещении. Солнечные лучики тонкими соломинками проникали в полумрак через узкое зарешеченное окошко.
Сколько времени он был без сознания. Достаточно долго, чтобы из сердца сельвы перенестись сюда. Последние мгновения перед тем, как он потерял сознание, вдруг яркими вспышками осветили его изнутри.
Солдат на тропинке оказалось слишком много. Первый подскочивший со всей силы ткнул его прикладом в ухо, и на этот раз удар пришёлся в точку. Потом Лоро, упавшего рядом с зарезанными им солдатами, били, топтали армейскими ботинками, валяли и терзали его безжизненное тело по земле, но он уже этого не чувствовал.
Вся эта боль разом захлестнула его теперь, когда он очнулся. Горело и ныло все тело и, особенно лицо, заплывшее, превратившееся в сплошной кровоподтек, который еле-еле пропускал капельки тусклого света в прорези глаз.
Раздался резкий и неожиданный скрип распахивающейся двери. Несколько темных фигур надвинувшись, нависли над лежащим Лоро.
– Да, здорово его отделали ваши ребята, господин полковник, – произнес один из них, скрипящий, как не знавшие ваксы офицерские сапоги.
– Поздравляю с уловом, полковник Сентено, – раздался голос третьего, до тошноты подобострастный, скользкий, ужом извивающийся. – Командование и сеньор президент, наверняка, нашли наглядное подтверждение правильности принятых назначений. В вашем лице 8-я дивизия обрела преданного патриота и бесстрашного полководца. Не успели вы, господин полковник, возглавить дивизию, и сразу такая удача…
– Перестаньте, Кинтанилья, лить вашу патоку… – вдруг прервал его другой голос, почти окрик, невыносимо резкий, как щелчки бича из воловьей кожи. – О какой удаче вы говорите? Мерзавец, пока его взяли, изловчился зарезать двоих моих парней. Этот оборванец, кожа да кости, как свиней на бойне, прикончил двух лучших в разведроте, согласно представленному капитаном Реке рапорту. Почему наши солдаты не дерутся как львы? Почему какая-то горстка заморышей наводит страх на целую армию? Я вас спрашиваю, черт побери!?.. Разные слухи ходят по поводу их главаря. Вы слышали, что передают независимые радиостанции. А газеты? Вы читали «Пресенсию»? Откуда эти писаки раздобыли воззвание этой чертовой армии революционеров НОАБ? А их главарь!.. Вы слышали, что говорят в Ла-Пасе? Будто ими руководит сам… Вот когда я поймаю того, кто стоит за этой немыслимой шайкой, тогда вы поздравите меня с уловом.
– Да, полковник Сентено, это будет крупная рыба… – вновь принялся извиваться скользкий. – А кто у них главный, мы узнаем у этого оборвыша… Правда, доблестный герильеро?..
Резкий удар пронзил лежащего Лоро справа. Кованый носок сапога пришёлся по почке, и как Лоро не стискивал, до скрежета, зубы, сквозь них прорвался, из самого нутра, тяжкий стон.
– Ага, нравится?!
Тут же, без паузы, последовал второй удар, потом третий…
– Прекратите, Кинтанилья… – снова раздался щелчок хлыста. – У него нога простреляна. Где ему могут сделать операцию? Нужно непременно под наркозом. Я должен знать наверняка, против кого мы воюем в этих чертовых джунглях…
– Ближайшая анестезия – здесь, в Камири, в больнице государственной нефтяной корпорации…
– Отправьте его туда. Срочно…
Еле ощутимое дуновение сквозь щель в дверном косяке земляного пола создавала иллюзию прохлады. Они кормили его сильно перченой едой всухомятку и только вечером приносили чашку. Так было вчера и позавчера, и… Лоро потерял счет дням. Они все превратились для него в одну нескончаемую пытку.
Вытянувшись, раскинув руки и ноги, Васкес Вианья неподвижно лежал на полу. Ни кровати, никакой другой мебели здесь не было. Ему казалось, что он распластан не на земляном полу казармы, а на тлеющих углях, которые медленно его поджаривают. Но у него уже не было сил, чтобы подняться и подобраться к узкому зарешеченному окошку.
Горела и страшно зудела рана под бинтами. Горело внутри, и этот мучительный жар растекался по всему телу, достигая мозга, полыхая там неотступными воспаленными мыслями о воде. Тот источник, к которому он припадал перед самым пленом…
Его журчание теперь неотступно преследовало Васкеса Вианью. Этот звук сочился в уши, выжигая всё изнутри, до самой боли, до крика и стона.
Так же он сорвался, когда ему делали операцию. Лоро наотрез оказался от наркоза. Он понял сразу, чего они добивались: они думали, что, надышавшись эфира, он выболтает о своем командире. Дудки!.. Эскулапы из нефтяной компании скрутили его ремнями, когда доставали из раны пулю. И его мышцы, выворачиваясь на кушетке от дикой боли, больше напоминали перекрученные ремни. И ему так и не удалось удержать в себе крик. Он крепился, до крови закусив себе губы, пока эти коновалы ковырялись в его ране.