И ещё этот слизняк, который называл себя доктором… «Зови меня доктор Гонсалес». С зализанными назад бриолином, блестящими, словно слизь, черными волосами и такими же черными, мерзкими усиками под носом, он удивительно напоминал Кинтанилью – мерзкую полицейскую ищейку, который сопровождал его до казарм, а потом в больницу… Доктор Гонсалес все время проторчал возле операционного стола, и даже не надел операционную маску. Так не терпелось ему услышать заветное имя. Ха-ха… Ну и пусть… Пусть они услышали его стон. Но им никогда не услышать имени командира. Они ведь не знают его тайны. Лоро обрел эту тайну там, возле маленького родничка, журчащего из-под каменной глыбы в окрестностях…
Взгляд командира… Его зеленое пламя теперь неотступно следовало вместе с Лоро. Это его целебные отсветы заменили ему наркоз на операционном столе, это оно освещало Лоро внутренним оберегающим светом все бесконечные часы нескончаемых допросов, которые устроил ему после операции доктор Гонсалес. О, нет, он не бил и не дрался. Он обещал райскую жизнь, виллу, женщин и роскошь на берегу Флориды. В обмен на «ма-аленькую» информацию. Слащавая патока лилась из его надушенного рта таким нескончаемым потоком, что Лоро несколько раз выворачивало прямо на пол. Этот лощеный сеньор с явным кубинским акцентом и замашками янки с театральным участием и заботой спросил его: «Тебе плохо?» И тогда Лоро выцедил прямо в гладко выбритую, сверкающую и благоухающую физиономию сеньора доктора: «Как только выблевал всё твоё дерьмо про Флориды и виллы, сразу полегчало. Просто заново родился…»
Доктор попытался изобразить подобие улыбки, но желваки ходуном заходили, натягивая на щеках его надушенную, гладко выбритую кожу, и мелкие бисеринки пота выступили на его блестящем лбу. Доктор сдержался, он ушел, так и не тронув пальцем Лоро. Видимо, он чурался грязной работы. Но «рецепт лечения» оставил своему сподручному Кинтанилье – исполнительному сотруднику министерства внутренних дел с повадками слизняка. Действительно, каждое порученное ему дело Кинтанилья исполнял как свое собственное, «внутреннее» дело. А никудышних дел ему – признанному виртуозу в своей области – не поручали. Он основательно набил руку в выбивании показаний, проводя «ковровые» допросы крестьян в районах Ньянкауасу и к югу Карагуатаренды. «Ковровыми» их прозвали армейские друзья Кинтанильи, по аналогии с «ковровыми» бомбардировками американцев во Вьетнаме. Бомбардировщики янки размечали карту Вьетконга на квадраты и затем с методичной старательностью ткали свои «ковры смерти», в многокилометровой канве которых не оставалось ничего живого – ни джунглей, ни партизанских баз, ни рисовых полей, ни деревень с живущими в них стариками, женщинами, детьми.
Такой же принцип взял за правило и Кинтанилья. Сам он называл свой подход «методом китового уса» и втолковывал его своим сподручным на пальцах: «Олухи, и на что вы только годитесь! Всё гениальное просто: если в этом районе завелись партизаны, если они орудуют во всю, значит, кто-то их поддерживает. Так или нет? Та-ак. А как мы узнаем, кто из крестьян пособничает красным? Как? Разве у нас есть время на сбор агентурных сведений в то время, когда гибнут храбрые солдаты доблестной боливийской армии? Нету у нас времени. Поэтому мы побеседуем с каждым, да так побеседуем, «по душам», что те, кому есть что сказать, уж они-то обязательно сознаются». Это сам Кинтанилья так называл свою работу «собеседование по душам». Во время этих «бесед» сознавались и те, кому сказать было совершенно нечего. Уж очень душещипательно вел свои собеседования сеньор Кинтанилья.
А вот с Лоро не заладилось. Сначала слизняк применил рецепт доктора Гонсалеса. Этот рецепт очень понравился Кинтанилье. Он им восхищался! Ну и хитер же был этот американский чертик с явным кубинским акцентом. И как он ловко придумал сейчас с этим несговорчивым партизаном!
Кинтанилья вошел в камеру к Лоро, словно в гости к старому другу. Добродушнейшая улыбка растекалась по его обслюнявленным, точно слизью покрытым губам. Васкес Вианья, увидев вошедшего, попытался принять сидячее положение. Удалось ему это с превеликим трудом.
– Ты молодчина, – облизнувшись, начал Кинтанилья. – Ты принял правильное решение.
Лоро почувствовал, что этот мерзкий тип готовит ему какой-то подвох. С чего это он заслужил вдруг похвалу этой двигающейся слизи? Нет, лучше молчать.
– Нет, нет, ты же умный парень. У тебя же есть мозги в голове. А доктор Гонсалес очень ценит таких людей. Уж поверь мне…
Кинтанилья умолк, словно желая удостовериться, достигают ли его слова своей цели. Лоро продолжал молчать. И тогда слизняк продолжил:
– Ведь мы кое-что знаем. Мы знаем, что ты помогал создавать городскую подпольную сеть. Мы много о тебе знаем… Но чуть меньше, чем знаешь ты. Понимаешь, в этом всё дело… Но ты сделал правильный выбор.
– Не понимаю, о чем вы… – наконец, произнес Лоро.
Его голос прозвучал глуше, чем ему хотелось, и Лоро откашлялся. То немногое, что он скажет этим слизнякам, прозвучит четко и твердо.
– Ну, ну… К чему эта секретность… – Кинтанилья достал из кармана рубашки магнитофонную кассету и, словно дразня, помахал ею перед самым носом Лоро.
– Здесь всё записано. Твоё чистосердечное признание сеньору доктору. Ты молодчина, в самом деле… Теперь ты ответишь ещё на несколько вопросов. Всего пару вопросов, для уточнения кое-каких деталей: конспиративные квартиры вашей сети и имя твоего командира. А потом мы сделаем всё, как обещал доктор. Мы имитируем твоё бегство. Ни одна душа не узнает, что ты помог нам. Ты так и останешься в истории героем Лоро, хе-хе… А сам будешь припеваючи жить-поживать себе в Мюнхене. Или в Бонне. Мы поможем переправиться тебе в Германию. Это обещание доктора Гонсалеса. Ты знаешь доктора?.. Да-а, ты успел с ним познакомиться. Для него нет ничего невозможного. Ведь за ним – сама Америка, а она сильнее самого дьявола… Ты будешь как сыр в масле жить в своей Германии, доктор Гонсалес обещал дать тебе адреса молодых красивых немок. Ты знаешь, как они стонут и что они вытворяют в постели? Нигде в Боливии ты не встретишь такое за всю свою жизнь. Я сам видел: доктор Гонсалес любезно подарил нашему отделу несколько интереснейших европейских фильмов… Ха-ха. Я искренне тебе завидую, Лоро. Повезло же тебе… Я сам бы хотел оказаться на твоем месте…
Лоро, несмотря на сильную слабость и жажду, не мог сдержать смеха. Смеха, сверкающего изумрудными искрами.
– Я ни в чем вашему доктору не признавался…
Слюнявая физиономия Кинтанильи изобразила крайнюю степень досады.
– Ну, а я-то думал, у нас душевный разговор… А мы в кошки-мышки играем, да? Зря ты так развеселился. Думаю, придется тебе горько плакать…
Лицо его вдруг разом изменилось. Слюнявый рот Кинтанильи омерзительно ощерился, глазёны прищурились, и из пасти его с шипением воздуха вышло:
– Ты признался во всём, как последняя, трусливая мразь. И мы обнародуем эту пленку. И все твои товарищи узнают, что славный Васкес Вианья – их надежнейший друг, несгибаемый борец за свободу и справедливость – оказался последним трусом, который дрожа за свою шкуру, сдал конспиративные квартиры в Ла-Пасе, и в Кочабамбе, и в Камири… Да, да, Лоро. Это сделал именно ты и не под пытками, а добровольно, по собственной воле… Именно так об этом напишут газеты. А главное…
Сказав это, Кинтанилья, как дешевый актер, закатил глаза и, передернувшись, перешел на шепот:
– Б-р-р… Даже произносить страшно. Ты назвал настоящее имя вашего ко-ман-ди-ра… Коротенькое такое. Всего-то один слог. А позора на века. Ведь так, доблестный Васкес Вианья. Именно тебя как гнусного труса и предателя будут проклинать твои товарищи по оружию, и их дети, и дети их детей…
Дрожь сотрясала иссушенное тело Лоро. Пламя гнева и отчаяния жгло его изнутри. И тогда Лоро закрыл глаза и взор, изумрудно-зеленый, как весенняя сельва, предстал перед ним. Это Он взирал сейчас в душу своего бойца, своего бесшабашного, верного Васкеса Вианью. И Лоро успокоился.
– Вы очень заботливы, – тихо вымолвил он. – Вы рассказываете мне сказку, наверное, чтобы я лучше спал. Придумай ещё сотню сказок вроде этой. Но тебе ни-ко-гда не услышать от меня имени моего командира…
Лоро перевел дыхание и продолжил ещё спокойнее:
– Вы морите меня жаждой… Как бы хотелось мне сейчас выпить стакан чистой холодной воды… Но не из-за жажды… – он сделал паузу и собрался, как перед броском. – А чтоб наскрести хоть чуточку влаги для того, чтобы плюнуть в твою похабную рожу!..
Последние слова, Лоро, собрав все силы, выкрикнул во весь голос, подавшись вперед, так, что Кинтанилья, не сдержав испуга, отшатнулся.
– Так кто из нас гнусный трус? А, сеньор слизняк?..
Ответные меры Кинтанильи в отношении Лоро состояли в следующем: сначала он сломал ему правую руку – перебил пополам лучевую кость. В качестве подручного инструмента он использовал свой «китовый ус» – обрезок трубы, полость которой для основательности была залита свинцом. Затем он выложил левую руку Лоро на два кирпича, специально доставленными в камеру «олухами» по приказу начальника. Левая рука Васкеса Вианьи далась не сразу. Упрямые мышцы, жгутами укрывшие кости предплечья, сопротивлялись кованому каблуку Кинтанильи до последнего. Тому пришлось несколько раз с силой прыгнуть ногой на руку, прежде чем он услышал вожделенный хруст. Беспомощно волоча перебитые руки по полу камеры, как альбатрос – свои крылья по палубе, Лоро слабо пытался увернуться от беспорядочных ударов руками, ногами, которыми осыпали его Кинтанилья и его ошалевшие от происходящего подчиненные. Скорее эти попытки инстинктивно предпринимало его тело, а сознание, практически не воспринимая боли, балансировало на грани света и тени, озаряемое изумрудно-зелеными всполохами. Эти всполохи и поддерживали его, заботливо, бережно, не давая окончательно кануть в немую тьму…
– Так, ну всё… Ему объяснили доходчиво. Теперь тащите его на плац, к вертолёту. Только перед тем, как грузить его в вертолет, окатите его водой. Пусть очухает