естреля сыграть на лиранте, он щедро услаждал слух семейства Стейвена, пока завывания ветра не начали заглушать даже его сильный голос. Буря, обрушившаяся на Страккский лес, пришла с юга. Шум ветра и яростный стук дождя по пропитанной жиром крыше шатра заглушались раскатами грома.
Вернулся Стейвен, помогавший дозорным укреплять лошадиные стойла.
— Странно, — произнес он, выжимая насквозь промокшую куртку и отбрасывая мокрые волосы с той части лица, что не была обезображена шрамом. — Бури с юга приходят к нам крайне редко. Обычно они успевают порастрястись над Маторнскими горами и потрепать крыши итарранских домов.
— С возвращением солнечного света стоит ожидать еще более удивительных перемен, — отозвался Халирон, завязывая последние тесемки на чехле с подкладкой из тончайшей шерсти, в котором он хранил свою лиранту.
Отложив драгоценный инструмент, менестрель принял из рук жены Стейвена чашу с вином.
— Вы так добры, — сказал Халирон, подымая чашу в знак благодарности за гостеприимство, оказанное ему кланом.
Дэния еще не успела снять праздничный наряд и ее густые медно-рыжие волосы были украшены блестками. Услышав эти слова, она просияла.
— Ты оказал нам такую милость. Твое пение — неоценимое сокровище.
Ее искренние слова почему-то опечалили менестреля, который вдруг погрузился в раздумья.
— Понимаю, ты грустишь из-за отсутствия преемника, — догадалась женщина.
Дэния умела узнавать такие вещи, что нередко приводила в недоумение окружающих. Она переглянулась с мужем, который, опустившись на колени перед низким сундуком у стены шатра, доставал сухую рубашку.
Халирон вздохнул.
— И дело не в том, дорогая хозяйка, что я не пытался найти преемника. Я прослушал несколько тысяч певцов. У многих был несомненный талант. И все же я остался неудовлетворенным. Всем им чего-то недоставало; чего-то неуловимого, о чем не скажешь словами.
Он попытался изгнать горечь из голоса, но так и не сумел.
— Я снискал себе репутацию старого придиры. Возможно, люди правы.
Слова словами, а лицо Халирона выражало искреннюю печаль. Дэния поняла, в чем трагедия великого менестреля: он так и не нашел ученика, достойного унаследовать его титул магистра. Наверное, в этом и крылось величайшее в его долгой и талантливой жизни разочарование.
— Дэния, — тихо позвал жену Стейвен. — Принеси еще телировой настойки и наполни чашу нашего гостя.
Женщина поднялась и неслышной походкой, выработанной годами лесной жизни, отправилась за хрустальным графином. Халирона заинтересовали тени, замелькавшие на темной половине шатра. Хозяева тоже обратили на них внимание. Оказалось, что это Джирет проснулся и выбрался из постели.
— Ты, никак, испугался блеска молний? — с легкой иронией спросил Халирон.
— Не мальчишка, а просто Даркарон какой-то, — недовольно пробурчал Стейвен и встал. — Джирет, тебе мало хлопот, что ты задал нам вечером?
Мальчишка молча облизал губы. Когда наконец он решился вступить в полосу света, все увидели его встревоженное, бледное лицо.
— Отец, я видел сон, — дрожа всем телом, сообщил он.
— Эт милосердный, да это же знамение! — воскликнула Дэния.
Блестки сверкнули у нее в волосах; Дэния бросилась к младшему сыну и подхватила его на руки.
— Стейвен, он совсем окоченел. Неси одеяло. Халирон тоже вскочил на ноги, и проворство, с каким он это сделал, никак не вязалось с почтенным возрастом. Он бросил Дэнии свой роскошный плащ и отошел в сторону, пропуская Стейвена, тащившего ворох постельного белья. Бросив эту кучу на пол, предводитель клана осторожно взял сына из рук жены и по самый подбородок завернул его в теплый шерстяной плащ.
Халирон помог потрясенной хозяйке сесть.
— Значит, уважаемая Дэния, твоих сородичей посещают видения?
Смелая женщина, привыкшая к бедам и неожиданностям, Дэния умела владеть мечом. На ее теле были шрамы от ран, полученных во время набегов. Сейчас же она дрожала, как и сын, беспомощно опираясь на плечо менестреля.
— Это по линии Стейвена, — тихо пояснила она. — У мужа тоже бывают видения.
Ее красивые темные глаза тревожно глядели на копну медно-рыжих волос, торчащих из складок плаща.
— Очень часто картины эти бывают ужасными и кровавыми, — добавила Дэния.
Халирон наполнил свою чашу телировой настойкой и вложил в ледяные пальцы хозяйки.
— Тебе самой не помешает одеяло.
Шатер сотрясался от продолжающихся раскатов грома.
— Что ты видел? — стараясь говорить спокойно, спросил у сына Стейвен. — Я знаю, сынок, тебя что-то испугало, но что?
Заплетающимся языком Джирет выговорил, что видел короля, убегавшего из Итарры.
— Эт милосердный, — прошептал Стейвен и зарылся лицом в сыновние волосы, пряча от всех странный блеск в глазах.
После недолгого молчания предводитель спросил:
— А как ты узнал, что это король?
— У него на лбу был серебряный обруч, а на плечах — плащ с гербом Фаленитов. — Будучи наблюдательным мальчиком, Джирет добавил: — У него лицо как на портрете Торбанда... том самом, со скипетром в руках, который ты хранишь в пещере.
Стейвен сглотнул комок и, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал непринужденно, сказал сыну:
— Представь, что ты — дозорный, докладывающий о том, что видел. Я хочу знать все подробности. Не упусти ни одной мелочи.
— Его величество был один, — начал Джирет. — У него на поясе висел всего один меч, а ростом он был пониже, чем Каол. Король очень торопился. Лошадь, на которой он скакал, шаталась от усталости. И еще: правая ладонь у него была слегка ранена. И за ним гнались.
Джирет замолчал, и его вновь начало трясти.
— Кто гнался? — не отставал Стейвен.
Он ободряюще похлопал сына по спине, но глаза его были жесткими и суровыми.
— Двадцать всадников с копьями. Их послал командующий гарнизоном Итарры, — неохотно сообщил Джирет.
— Выходит, твой сон был настоящим видением.
Стейвен осторожно поставил мальчика на ноги.
— А ты не помнишь, когда король скакал, был дождь?
Дэния затаила дыхание. Халирон взял ее за руку. Джирет нахмурил лоб, сосредоточенно вспоминая. Потом он поднял на взрослых глаза, такие же серьезные, как у отца, и сказал:
— Забавная штука: я видел снегопад. Но на деревьях были зеленые листочки. — Джирет дерзко вскинул подбородок. — Я не вру. Все, что я видел во сне, правда.
— Тогда оденься и приведи сюда Каола, — велел сыну Стейвен.
В ответ на удивленный возглас Дэнии он невесело улыбнулся:
— Женушка, неужели ты хочешь, чтобы король застал нас спящими? Если среди весны выпадает снег, а итарранские псы отправляются на охоту, жди беды. Нужно предостеречь все кланы Фаллемера и удвоить число дозорных, следящих за дорогой.
Лизаэр усилием воли проснулся. Простыни, на которых он лежал, были влажными и сбились в комок. Кошмар, терзавший его во сне, еще довлел над ним — безграничный ужас, источник которого лежал вне пределов сознания. В ярости от собственного бессилия Лизаэр отшвырнул пуховую подушку. Магическая защита, созданная Содружеством, могла отводить осязаемые угрозы, однако вторгшееся в его сон было неосязаемым. После победы над Деш-Тиром Лизаэр уже не первый раз просыпался в поту и с бешено стучащим сердцем.
Не зная, как унять противную дрожь во всем теле, Лизаэр вскочил с постели. Хотя за окнами не было еще и намека на рассвет, он поспешно оделся. Ему отчаянно захотелось выйти наружу. Даже в темноте роскошь спальни гнетуще действовала на него. Зная, что кто-то из бестелесных духов несет неусыпную вахту, Лизаэр сказал:
— Выйду-ка я на свежий воздух. Может, прогуляюсь по саду.
— Тогда лучше накинуть плащ. Там густой туман, — ответил ему голос Люэйна.
Лизаэр удивленно вскинул брови.
— И вы допускаете такую мерзкую погоду накануне коронации Аритона?
— Над Итаррой вообще должен был пролиться обильный дождь, — коротко объяснил Люэйн.
Понимая, что накануне коронации важно не допустить разгула стихии, Люэйн все же не решился вмешиваться в законы природы.
— Харадмон повернул надвигавшуюся бурю на север, — добавил бестелесный маг. — К полудню от тумана не останется и следа.
Направляясь к шкафу, где висел его плащ, Лизаэр увидел, что и другие постели остались нетронутыми. Дакар наверняка где-нибудь пьянствует. После всех заявлений о жутком итарранском эле Безумный Пророк явно решил утешить себя более крепкими напитками. А если наследный принц Ратанский, перед тем как надеть на себя ярмо пожизненного владычества здешним непредсказуемым королевством, решил утопить свою последнюю свободную ночь в вине, никто его не станет осуждать.
Лизаэру и сейчас было жарко, однако он все же накинул плащ и тихо скользнул за дверь.
Сад, примыкавший к помещениям для высоких гостей и отгороженный со стороны улицы высокими стенами, серебрился в росе. От соприкосновения с сыростью разгоряченное тело Лизаэра мгновенно покрылось гусиной кожей. Воздух не освежал. От факелов, заменявших уличные фонари, в сад ползли струи густого дыма, разъедавшего глаза. Назойливые благовония, которыми стремились перебить смрад сточных канав, заодно перебивали и природные запахи земли, а также слабый аромат распускавшейся сирени. Где-то вдалеке рычали собаки, видимо не поделившие кость. Потом раздался визгливый женский голос, выкрикивающий проклятия. И уже совсем близко, чуть ли не за самым забором, прогрохотали тяжелые сапоги ночной стражи. Лизаэр любил городскую жизнь, но Итарра отталкивала его своей безнравственностью и неуловимостью. Чем глубже он стремился проникнуть в суть здешних интриг и понять замыслы гильдейских управителей, тем сильнее ощущал, что погружается в какое-то скользкое болото. Как ни проклинал Лизаэр запустение Итамона, здесь ему было еще неуютнее, чем среди развалин мертвого города.
Ночная сырость все же пробрала принца, и он поплотнее укутался в плащ. Если совсем недавно ему было нестерпимо жарко, сейчас он дрожал от холода. Нет, он не испытывал ни малейшей зависти к Аритону, которому предстояло управлять королевством далеких предков.