Детский дом, из которого, судя по документам, обнаруженным в столе Карла Вагнера при обыске, приемный отец забрал Романа, находился в Волосовском районе, в деревне Каложицы. Это оказалось совсем маленькое поселение, расположенное недалеко от Кингисеппа, совсем рядом с эстонской границей. На въезде их встретила маленькая симпатичная часовенка, стоящая прямо на искусственно вырытом прудике. Старое трехэтажное здание детского дома требовало ремонта, рядом стояли всего три жилых дома и – больше ничего. Лере пришла в голову мысль, что сейчас, летом, здесь вроде бы неплохо, а вот осенью и зимой, наверное, одиноко и пустынно! Охрана на входе отсутствовала, и Лера с Севадой беспрепятственно прошли внутрь. Отыскать кабинет директора на первом этаже не составило труда.
– А где дети-то? – недоуменно поинтересовался Севада, прежде чем постучать в дверь.
– Так лето же, – ответила Лера. – Может, куда-то поехали?
– Куда им ехать, это же детдом!
– Войдите! – раздался голос за дверью.
Из-за стола навстречу визитерам поднялась немолодая женщина в темно-коричневом платье, походившем на школьную форму советских времен – только белого воротничка недоставало! Лера и Севан представились. Директриса детдома выглядела удивленной – еще бы, наверняка люди из СК нечасто сюда заезжают!
– Это по поводу кого-то из наших воспитанников? – с беспокойством спросила она. – Вроде никто не сбегал…
– Нет-нет, – поспешила успокоить ее Лера, – вопрос и в самом деле касается одного вашего парня, только дело это давнее.
– Неужели? – удивилась директриса, приглашая их присесть. – Насколько давнее? Я директорствую семь лет…
– А кто был до вас? – не позволив женщине закончить, спросила Лера.
– Познякова Вера Ивановна.
– Ну, тогда, значит, нам к ней.
– Боюсь, это невозможно.
– Почему?
– Она умерла в прошлом году. Рак.
– Вот черт! – вырвалось у Севады, прежде чем успел себя остановить. Лера осуждающе поглядела на него, но не стала ничего говорить: она и сама чуть не ляпнула то же самое.
– Да вы скажите лучше, о ком речь, – предложила директриса. – Я возглавляю наш дом семь лет, а до этого тоже работала здесь. Сначала простым преподавателем, потом завучем.
– А! – обрадовалась уже упавшая было духом Лера. – Значит, вы можете помнить одного мальчика, Романа Вагнера.
– Ро… – начала было директриса и осеклась. Ее руки, лежащие на столе, вдруг сцепились в замок.
– Что такое? – насторожилась Лера.
– Почему вы спрашиваете о Роме?
– Его отец… приемный отец, погиб. Убит, точнее говоря. Роман – один из подозреваемых. Вы знали его?
– Карла Вагнера? Видела один раз. В тот день, когда он забирал Рому. Вера Ивановна встречалась с ним чаще.
– Вам неприятно об этом говорить? – поинтересовался Севада, наблюдая за тем, как сухие руки директрисы сжимаются и разжимаются, словно сводимые судорогой. – Почему?
– Не то чтобы неприятно, однако история… тяжелая.
– Тяжелая?
– С детьми, попадающими в казенное детское учреждение в сознательном возрасте, всегда непросто – особенно с теми, у кого есть родственники.
– Разве у Романа есть родные? – удивилась Лера. – Мне казалось…
– У него был дед. Он умер.
– И Роман попал в детдом? – спросил Севада.
– Нет, мальчик попал к нам за несколько лет до смерти дедушки.
– Дед сдал его вам?
– У него не было выхода – с Ромой возникло слишком много проблем.
– Вы о его психиатрическом диагнозе?
– Именно.
– А какой у Романа диагноз? – затаив дыхание, задала Лера так интересующий ее вопрос.
– Эпилепсия.
– Эпи… Погодите, разве она имеет отношение к психиатрии?
– А что, нет? – Директриса выглядела искренне удивленной. – Во всяком случае, Рома часто попадал в детское психиатрическое учреждение…
– Ребенка клали в психушку? – переспросил искренне возмущенный Севада. – Из-за эпилепсии?!
– Ну, там не только в припадках было дело… На самом деле вам лучше поговорить с одной из наших воспитательниц, Евгенией Патрушевой.
– Почему с ней?
– Во-первых, она занималась группой Ромы до того самого момента, пока его не усыновил Вагнер. Во-вторых, она из-за него поругалась с Поздняковой, и дело чуть до увольнения не дошло.
– Где ее найти?
– Она сейчас на больничном, вам придется сходить к ней домой. Это совсем рядом – видели кирпичные дома, когда подъезжали?
Виктор Логинов обедал. Еда была для него священнодействием, которым опер никогда не пренебрегал. Если нельзя было поесть как следует, он пропускал прием пищи: это казалось ему более правильным, нежели перекус на ходу чем попало. Виктор знал, что из-за этого его считают странным, но нисколько не беспокоился – его не волновало чужое мнение ни по какому поводу. Хотя нет – пожалуй, было одно исключение из правил: Валерия Медведь. Он не знал, как к ней относиться, и такое случилось с ним впервые, особенно по отношению к представительнице противоположного пола. Он даже не знал, хочет ли затащить ее в постель! Лера не пыталась корчить из себя мужика, и это ему импонировало, но она совершенно не умела пользоваться женским обаянием, которым, несомненно, обладала. Будучи стопроцентным самцом, Логинов отлично сознавал, что кокетливая дама может добиться от него гораздо большего, нежели женщина, полагающая, что они равны и ничем, кроме первичных половых признаков, не отличаются друг от друга. Лера обладала острым умом и умением делать правильные выводы, выстраивая логические цепочки, однако два существенных недостатка серьезно влияли на ее объективность – излишняя эмоциональность и поспешность суждений. Для Логинова женщины являлись милой приятностью, которую жизнь предоставляет таким, как он, и он ни в коем случае не считал их ровней себе. Тем не менее ему было очевидно, что для Медведь – вот уж подходящая для девушки фамилия, ничего не скажешь! – такое отношение неприемлемо. До этого он не работал с женщиной-следователем, более того, он был о них невысокого мнения. До встречи с Лерой единственная женщина, которой Виктор восхищался бы, не будь он прожженным сексистом, была Алла Суркова. Она многого добилась, и Логинов не сомневался, что в будущем добьется гораздо большего и, по всей видимости, когда-нибудь займет место Деда, руководителя Следственного управления Андрона Кириенко. И все же правила хороши своими исключениями, и их не может быть много: одну Суркову вынести можно, можно даже отдать ей должное, но двух – ни за что! Когда Лера, зная о его проблемах на предыдущем месте работы, предложила работать вместе, Виктор и не думал соглашаться: служить под началом бабы казалось ему ниже собственного достоинства! Однако прошло совсем немного времени, и он понял, что другого выхода нет: либо он уходит из органов, либо переводится в СУ. С самого начала работы с Медведь Логинов не мог отделаться от ощущения, что ему приходится постоянно соперничать с ней за лидерство, хотя, по сути, они не являлись соперниками, ведь он был оперативным сотрудником, а она – следователем!
Официантка принесла заказ. Виктор с удовольствием наблюдал за тем, как она расставляет блюда на столе. Он следил за едой, а не за девушкой – та не представляла для него интереса. Вид истекающего соком бараньего шашлыка на фоне греческого салата и блюда вареной «в мундире» картошки, обильно присыпанной укропом, заставил его рот наполниться слюной. Стакан сидра довершил приятную глазу картину, и Логинов уже намеревался вонзить крепкие зубы в румяное мясо, когда зазвонил телефон. Пару секунд он колебался: в конце концов, он же имеет право на обеденный перерыв, во время которого может не думать о работе! Но потом, с тяжелым вздохом, все же решил ответить, хотя телефон был незнакомый.
– Виктор? – раздался в трубке женский голос. – Это Анна, помощник нотариуса…
Если сначала Логинов чувствовал раздражение, то после этих слов ощутил прилив адреналина: кажется, началась движуха!
– Да-да, Анна, я вас, конечно же, помню! – ответил он как можно дружелюбнее. Виктор и в самом деле запомнил ее красивые икры и тонкие лодыжки, хотя в целом женщина не произвела на него впечатления, показавшись слишком уж пресной. – Что-то случилось?
– Даже не знаю, – нерешительно проговорила она. – Вы просили звонить, если я что-то найду или вспомню…
– Вы что-то нашли?
– Нет, и мой босс все еще вне доступа, но…
– Но что?
– Ко мне тут опять кое-кто приходил.
– Эдуард или Луиза?
– Нет, не они. Очень симпатичный молодой человек, представился Романом Вагнером.
– Он тоже хотел узнать, написал ли Карл завещание?
– Нет.
– А зачем же тогда…
– Он спрашивал, кто интересовался завещанием его отца.
– Вот как! – пробормотал Виктор. – Вы сказали ему?
– Да, ведь ни Луиза, ни Эдуард не являются нашими клиентами, а Карл – да. Я совершила ошибку?
– Не думаю – тем более что вы меня предупредили, спасибо.
– Это вам поможет?
– Несомненно!
И как же сие понимать? Если Роман Вагнер хотел получить такого рода информацию, означает ли это, что все его утверждения насчет потери памяти – чистой воды брехня? Можно ли на этом основании утверждать, что он в курсе существования завещания?
Блюда на столе внезапно утратили свою привлекательность, и Логинов, тяжело вздохнув, принялся лениво ковырять вилкой в салате, а его мысли при этом скакали и кувыркались в голове, словно мячики в барабане «Русского лото».
Евгения Олеговна Патрушева проживала в непосредственной близости от места работы, хотя в таком маленьком местечке, как Каложицы, все, по сути, находится рядом. Дверь им открыла девочка-подросток – очевидно, дочь воспитательницы. Патрушева оказалась полной, сравнительно молодой женщиной приятной наружности, и она явно была больна: у нее слезились глаза, она то и дело сморкалась в большой клетчатый платок и сразу предупредила визитеров, что им лучше держаться от нее на расстоянии, если они не желают заразиться.