– Конечно, в курсе! – не моргнув глазом ответил Виктор. – Я и не предполагал, что Вагнер доверит вам ключ: скорее всего, он в его апартаментах! И вот еще что: не вздумайте звонить ему по внутренней связи, ясно?
Консьерж ничего не ответил, но опер не сомневался, что он его понял. На самом деле в таком предупреждении не было необходимости: вряд ли Вагнер решит сделать ноги, ведь бежать ему некуда! Наследство он получит только через полгода, и сомнительно, что у него полно наличных, чтобы скрыться достаточно далеко. Виктор чувствовал необъяснимую неприязнь к Роману. Ему очень хотелось вывести его из себя, заставить изворачиваться, просить о пощаде и в конечном итоге доказать его виновность и «закрыть» по обвинению в убийстве.
– Я могу позвонить адвокату? – только и спросил Роман, когда Логинов предъявил ему ордер на обыск и сообщил, что он задержан на двадцать четыре часа по обвинению в убийстве Луизы Вагнер.
– Адвокату семьи? – уточнил опер.
– Нет, моему адвокату. Ее зовут Марина Бондаренко.
– Разумеется, – кивнул Виктор. – Как только приедем в контору, у вас появится возможность сделать звонок. Да, вот еще что: передайте мне ключи от вашей мастерской добровольно, иначе…
– Не трудитесь угрожать, – прервал его Роман. – Ключи я отдам – вы же все равно их найдете!
В сопровождении Логинова, который следовал за ним по пятам, словно боясь, что подозреваемый юркнет в какую-нибудь щель в стене и исчезнет, Вагнер прошел в кабинет, открыл верхний ящик стола и вытащил связку ключей.
– Здесь все, – сказал он, протягивая ее Виктору. – Вот этот – от мастерской. Она находится в цокольном этаже – консьерж вас проводит. Только очень вас прошу: не повредите оборудование. Оно дорогое и очень чувствительное!
– Ваши вещи не пострадают, – пообещал Логинов, теряясь в догадках о том, что, черт подери, это за мастерская такая, но делая вид, что ему все известно. Ничего, через некоторое время все выяснится!
Пока Леонид выводил задержанного, Виктор с интересом осматривался. Ни за что на свете он не признался бы даже самому себе, что смертельно завидует молодому парню, который неожиданно сорвал джекпот, хотя ему светила незавидная участь выпускника детдома с пометкой в личном деле о психиатрическом диагнозе. И как же вышло, что его нашел Карл?! В ожидании приезда Леры (она всегда настаивала на личном присутствии, хотя на практике опера зачастую проводят обыск без следователя) Логинов прошелся по апартаментам.
– Да-а, шикарная хата! – пробормотал он себе под нос. Здесь не было никаких излишеств – все, казалось, сделано для удобства жильцов. Вернее, одного жильца: немудрено, что Луиза Вагнер возмущалась, что ее муж переписал квартиру на приемного сына, ведь она, пожалуй, не уступает их дому! А ведь Карл Вагнер – настоящий аристократ, дворянин, ведущий свою родословную от Василия Вагнера, перешедшего в православие в середине восемнадцатого века. Герб рода Вагнеров даже внесен в Общий гербовник дворянских родов Всероссийской империи, и именно он обычно ставился на все изделия фирмы Карла, рядом со знаком пробы. Виктор изучил всю информацию, какую только можно было добыть на убитого. Его привлекали люди «благородного» происхождения – возможно, потому, что сам-то он как раз вышел из низов общества и мог по праву гордиться своими достижениями. Мать Виктора не отличалась примерным поведением и к тридцати годам успела нарожать шестерых детей, на троих из которых ее лишили родительских прав, и они попали в систему усыновления: Логинов понятия не имел, где они и что с ними сталось. Кем был его отец, он также не знал – как, собственно, и его мамаша, которая благополучно скончалась в возрасте пятидесяти четырех лет, отравившись паленой водкой вместе с очередным собутыльником. Так вышло, что именно Виктор выехал тогда на происшествие. Это случилось в самом начала его карьеры, и адрес не вызвал у него ассоциаций: мать к тому времени скиталась по разным хатам в поисках выпивки и товарищей «по интересам». Он даже удивился, что вид мертвого тела, пролежавшего в квартире больше трех суток, не вызвал у него никаких чувств, кроме, пожалуй, отвращения. И облегчения: с этого момента ничто не связывало его с прошлой жизнью, полуголодным детством, постоянным стыдом, испытываемым в школе из-за того, что он и его сестры хуже всех одеты. Они никогда не ездили на экскурсии, организованные школой, так как не приходилось и помышлять о том, чтобы мать сдала деньги на поездку: все уходило на выпивку и закуску для ее многочисленных приятелей. Иногда среди них попадались и неплохие люди. Виктор хорошо запомнил одного, ветерана Афганистана по имени Жека, всего в татуировках. В отличие от матери Вити он понимал, что детям требуются продукты питания, хотя бы время от времени, поэтому иногда подкармливал детишек, принося с собой, помимо бутылок с горячительным, сладости, о существовании которых они и не знали бы без него. Жека прожил с матерью около года, и Виктор вспоминал то время, как одно из самых счастливых в жизни. А потом он погиб в пьяной драке. Мать горевала недолго и почти сразу нашла себе другого сожителя, который добротой и чуткостью не отличался. В подростковом возрасте Виктор все чаще задумывался о военной стезе: в конце концов, в училищах трехразовое питание, есть где жить и не надо думать о будущем. Однако для поступления требовалось сдать экзамены, а оценки у Вити были, мягко говоря, не самые высокие. Короче, светила ему тюрьма: в четырнадцать лет он связался с бандой малолеток, руководимой восемнадцатилетним «авторитетом», и в их компании грабил ларьки и одиноких подвыпивших граждан. Если бы однажды его не поймал капитан Пономарев, оказался бы парень в колонии для несовершеннолетних, откуда для большинства существует лишь один путь – дальше по наклонной до логического конца. Пономарев каким-то образом почуял, что для Виктора еще не все потеряно, и взял его под крыло. С того дня будущее парня было предрешено: он пошел в школу милиции, повторяя путь своего куратора, который, неожиданно для Вити и себя самого, в него поверил. Однако нищее детство наложило на Логинова неизгладимый отпечаток: он всей душой стремился сделать карьеру, но склочный и взрывной характер сильно мешал ему в этом. Карьера нужна была не столько для улучшения собственного материального положения, сколько для упрочения положения в обществе, обретения статуса, которого Виктор жаждал больше всего на свете. А Роман Вагнер, можно сказать, в лотерею выиграл: среди всех детей выбор Карла пал именно на него, и он одним махом вознесся с самого дна на вершину социальной пирамиды, ничем этого не заслужив! Вот почему так сильна была неприязнь Виктора Логинова к этому красивому, надменному парню, который не имел никакого права находиться там, где он был. А еще он – хладнокровный убийца, и на его совести две жизни, в чем Логинов ни секунды не сомневался!
Идя по коридору, вдоль стен которого тянулись едва заметные встроенные шкафы, Логинов заглядывал во все комнаты. Кухня, совмещенная со столовой (такая просторная, что в ней могла бы поместиться вся ипотечная квартира Виктора!), гостиная, вершина комфорта, впускающая столько света через раздвинутые «французские» окна, что каждый предмет мебели, казалось, сиял своим собственным светом. Логинов не смог отказать себе в удовольствии выйти на балкон, и у него захватило дух от открывшегося вида. Перед ним простирался город во всем своем великолепии. Купола церквей и соборов ловили солнечные лучи, слепя глаза, между домами вились дороги с бегущим по ним транспортом, а буйная зелень парков служила разделительной полосой между кварталами плотной застройки. По мнению опера, за такой вид можно отдать жизнь… Или убить.
Вернувшись в коридор, он заглянул еще в несколько комнат. Последняя из них оказалась темной, без окон, как и гардеробная, которую он уже осматривал. Библиотека. Логинову всегда казалось, что, если у кого-то в доме есть помещение, целиком отведенное под книги, то это признак принадлежности к категории избранных, тех, кто презирает обычных смертных в силу того, что знает намного больше среднестатистического гражданина, берущегося за книжку лишь из нужды или от нечего делать. То же в полной мере относилось и к Виктору. Есть, конечно, книгочеи, обожающие печатную продукцию без всякой видимой причины, но у таких, как правило, нет библиотек: их книги хранятся в пыльных шкафах, лежат на столах, на полу, на стульях и подоконниках. А Роман Вагнер владел настоящей библиотекой – круглым помещением, вдоль стен которого расположились шкафы высотой от пола до потолка. Они раздвигались, и за ними находились новые полки – и так три ряда. Чтобы дотянуться до книг, стоящих наверху, не требовалось вставать на стул или стремянку, так как по всему периметру двигалась специальная лесенка, позволяющая без труда снять с полки любой фолиант (Виктор видел такое только в кино!). А это были именно фолианты – толстые, увесистые тома с надписями на русском, английском и немецком языках, а также, кажется, на греческом, латыни и еще какие-то, с иероглифами на корешках. Интересно, кому принадлежит столь внушительное собрание – Роману или Карлу? Логинов решил, что последнему – не мог же двадцатишестилетний парень, бывший детдомовец, дворняжка, случайно затесавшаяся в высшее общество, владеть всеми этими языками! Вот Карл – другое дело: белая кость, голубая кровь…
– Привет!
Логинов вздрогнул при звуке женского голоса, не сразу сообразив, что он принадлежит Лере.
– Опаздываешь! – пробормотал он, с трудом отрывая взгляд от полок с книгами.
– Пришлось кое-куда заехать, – небрежно ответила она. Тон ему не понравился, и он решил ее подколоть:
– В бутик за шмотками?
– Угадал!
Виктор развернулся к следачке и окинул взглядом ее высокую, стройную фигуру. Она напоминала бы долговязого подростка, если бы не исключительно женственное, узкое, скуластое лицо-сердечко, обрамленное копной непослушных светлых волос. В ней определенно была своя прелесть, но Логинов не намеревался очаровываться Лерой. Они ведь, в некотором роде, соперники, и, хотя формально она не командует операми, Виктору иногда казалось, что Севада и Леонид с большим удовольствием подчиняются ее инструкциям, нежели его, и это ранило его самолюбие.