– Половина одиннадцатого. – Бросает взгляд на наручные Маргрет.
Я выуживаю из кармана мятую, влажную купюру и протягиваю им:
– Спасибо, что подвезли.
– Не надо. – Мотает головой мужчина.
– Лучше купи себе поесть, Нея. – Отказывается женщина.
– Но я… – Пытаюсь противиться.
– Не надо. – Улыбается Хенрик. – Тебе они больше пригодятся. Правда, Маргрет?
– Конечно. – Кивает она. – Береги себя, девочка.
– Обязательно!
Я спешно выбираюсь из машины, захлопываю дверцу и иду к зданию. Интересно, Хельвины уже объявили меня в розыск? Стоит ли накинуть капюшон, чтобы не светить лицо? Вряд ли они станут искать меня по полицейским каналам, им нечего мне вменить. Разве что незаконное обращение на территории округа – но это не в компетенции земных служб правопорядка.
Если они захотят меня найти, то сделают это при помощи своих сверхъестественных сил. Афишировать не будут, привлекать полицейских тоже. И все равно нужно быть осторожной, держаться подальше от крупных дорог, найти цыган и затаиться на время. А кто знает – может, эта Гили поможет мне совладать с моим «даром»?
И снова на ум приходит Ингрид. От воспоминаний о прошлой ночи во мне закипает ярость. Благодаря ей Бьорн чуть не покинул нас навсегда. Благодаря ей я сейчас в том дерьме, в котором оказалась.
Толкаю дверь и вхожу в помещение заправочной станции. Кассир обслуживает клиентов. Воспользовавшись этим, я просачиваюсь мимо торговых прилавков прямо к уборным, заворачиваю за угол, вхожу в женский туалет и закрываю за собой дверь на щеколду.
Боже…
Прислоняюсь спиной к двери и смотрю на свои дрожащие руки.
Только что они душили Бьорна. Только что я его чуть не убила.
– Прости, – шепчу я, сглатывая слезы.
У меня не получается это контролировать. Если себя я могу привязать, то собственное подсознание – нет. Ничего не выйдет. Мне нужно переключиться, нужно думать о чем-то другом, о ком-то другом… Мне нельзя спать! Нельзя!
Я подбегаю к раковине и включаю воду.
Кран кашляет, а затем выдает слабый напор. Развязываю зубами повязку и подставляю рану под струю. Засохшая кровь размывается, и место разреза отзывается тупой болью. Я набираю в ладони воды, наклоняюсь и умываюсь. Несколько раз. А затем набираю снова и жадно пью – точно собачонка. Лакаю языком, тяну губами, захлебываюсь.
И никак не могу напиться. Припадаю к крану губами и пью еще. Вода здесь противная – желтая, с привкусом ржавчины, и меня едва не рвет от нее в раковину. А, может, дело вовсе не в воде. Может, мой организм сам себя отторгает. Я уже ничему не удивляюсь.
Смыв слезы, выпрямляюсь, и… на мгновение дыхание обрывается. Мне с трудом удается узнать того, кто смотрит на меня из отражения в зеркале. Серое, изможденное лицо, темные круги под глазами, сажа на виске и подбородке, что-то черное налипло над бровью.
Но пугает меня даже не это, а широкая седая прядь на правой половине головы – идеально белая по всей длине, ослепительная, точно первый снег в октябре. Я поднимаю руку и осторожно касаюсь ее пальцами. На ощупь седой волос кажется жестким, грубым и чужим. Теперь понятно, что имела в виду Маргрет.
Я поседела в эту ночь. И произошло это не равномерно – как бывает при увядании. Смерть оставила на мне свою метку. Часть души, отданная Бьорну, лишила меня части сил или, может, пары десятков лет – об этом остается лишь гадать.
Быстро приведя себя в порядок, я покидаю здание заправки. Вместо того, чтобы выйти на дорогу, обхожу территорию и спускаюсь вниз с холма. Снимаю сапоги, беру их в руку и иду босиком. Солнце набирает силу, повсюду стрекочут цикады и поют птицы. На одной из полян решаю остановиться.
Снимаю плащ и стелю на траву. Одежда должна до конца просохнуть, поэтому я снимаю ее и развешиваю на ветвях. Если честно, она никуда не годна – грязная, рваная, перепачканная кровью. Но выхода у меня пока нет. Усаживаюсь на плащ и осматриваю синяки и ссадины на своем теле. Это все ерунда по сравнению с раной Сары: надеюсь, ее ногу осмотрели и залатали.
Лес наполнен жизнью, шумит насекомыми и ветвями деревьев, и этот шум похож на музыку. Она убаюкивает. «Нет, нельзя расслабляться, иначе уснешь» Я вижу, как по ткани плаща ползет какой-то рогатый жучок, и вдруг ловлю себя на мысли: неплохо было бы заиметь будильник. Так можно спать минут по пятнадцать, а затем продолжать путь.
До каких пор? До какой точки?
А, Моненфлод. Точно. Цыгане.
Мои мысли путаются…
Просто солнце слишком припекает, и меня разморило.
Я трясу головой. Нужно идти дальше. Собираю вещи, надеваю юбку, блузку – завязываю ее узлом на животе, чтобы бурые пятна не бросались в глаза посторонним. А, вообще, неплохо было бы раздобыть новую одежду. И поесть – живот урчит, ужас.
Я подхватываю сапоги, плащ и продолжаю свой путь вдоль лесной полосы параллельно автодороге, но на приличном отдалении. Так можно идти, не привлекая внимания, и не рискуя заблудиться.
Проходит пара часов прежде, чем я натыкаюсь на какую-то ферму. Небольшой дом, загон для скота, пастбище, огороженное низким забором. Пёс во дворе – его я замечаю последним. Сначала он мирно прогуливается возле входа, а спустя минуту хозяйка загоняет его в дом. Устроившись за загоном, я продолжаю наблюдать за домом в щель: вон там, на заднем дворе, на веревках сушится белье и одежда, а там – в отдалении – на грядке растет клубника.
Когда стемнеет, можно будет наведаться. Жаль только, ждать еще долго.
Но мне везет: после обеда женщина садится в пикап вместе с собакой и куда-то уезжает. Под дружное мычание коров я крадусь к клубничным грядкам. Бросив плащ с сапогами под куст, опускаюсь на колени и начинаю срывать ягоды и одну за другой класть в рот. Клубничная сердцевинка лопается на языке и тает во рту нежной сладостью. Божественно! А запах тут стоит какой!
Не помня себя, я ползаю меж грядок, рву ягоды и закидываю в рот. Некоторые попадаются прямо с землей, другие – неспелые. Мне все равно, я словно слетаю с катушек: набиваю рот ягодами и размазываю сок по губам. Коровы возмущаются, бьют хвостами, нервно топчутся у изгороди и мычат.
Наконец, я поднимаюсь с земли, отряхиваюсь и показываю им язык. Нужно успеть раздобыть одежду. Бросаюсь к веревкам, выбираю какие-то темные джинсы – пойдет! Затем синюю рубаху, под нее желтую футболку – выцветшую, чтобы не лишать хозяев новых дорогих вещей.
«Хорошо бы разжиться удобной обувью» – мелькает мысль. Я оборачиваюсь и застываю на месте.
– Руки! – Приказывает женщина, направляя на меня дуло охотничьего ружья.
Глава 21
Вещи падают на траву к моим ногам.
– Руки! – Повторяет незнакомка.
Пёс, замерший подле ее ног, подает голос, и я вздрагиваю. Поднимаю руки вверх и таращусь на него. Собака скалится, показывая, что готова атаковать, если хозяйка подаст сигнал, и мне с трудом удается сглотнуть.
– Если есть хоть одна причина, по которой я не должна тебя пристрелить, лучше сообщи ее сразу. – Хмурится женщина.
Я перевожу взгляд на черное дуло ружья. Не знала, что сердце обрушивается в пятки при виде него.
– П-простите… – Произношу я.
И икаю.
Чертовы ягоды! Наверное, у меня все лицо перемазано соком.
– Деньги. Там. – Киваю головой на чурку, на которую сразу, как пришла, положила все имеющиеся у меня купюры и придавила камнем, чтобы не разлетелись от ветра. – Мне необходима была ваша одежда, и я оставила вам за нее все, что у меня с собой было.
Не опуская ружья, женщина бросает взгляд на деньги. Качает головой.
– Здесь тебе не магазин, чтобы брать все, что хочешь, и оставлять деньги.
– Знаю, но… – Закрываю глаза, пытаюсь отдышаться.
– Что с рукой? – Грубо интересуется она. Ствол ружья покачивается в ее руках, заставляя меня съеживаться. – И с одеждой?
Я опускаю взгляд на свою школьную форму. Юбка измята, а блузка в темно-коричневых пятнах. Что тут ответить?
– Мне вызвать полицию? – Женщина повышает голос.
Собака рычит.
– Нет, пожалуйста, нет! – Трясу руками. – Не нужно полиции.
– Ты что-то натворила? Скрываешься от кого-то?
Я медленно тяну носом воздух. Мне нечего ей сказать.
– Хемлиг? – Вдруг спрашивает она.
– Что?
Женщина указывает на мою грудь. Я опускаю взгляд и вижу шеврон.
– Гимназия Реннвинда. Ты оттуда?
– Да. – Сознаюсь. – Но обратно мне нельзя. Пожалуйста, не вызывайте полицию. Просто отпустите меня, я ведь ничего не взяла…
– Руки. – Холодно отрезает она.
Я поднимаю ладони выше.
– Клянусь, я не сделала ничего плохого! Просто сейчас мне нужно скрыться от людей, которые хотят причинить мне вред.
– Хм. – Женщина, наконец, опускает ружье. – Я тоже училась в Хемлиг. Форма у них дурацкая.
– Точно. – Выдыхаю я.
– Тебе нужно обработать раны и помыться. Как тебя? – Она прищуривается.
– Нея.
Пёс, словно почувствовав перемену в настроении хозяйки, позволяет себе подойти ближе и обнюхивает меня. Я прячу руки под мышки.
– Так вот, Нея. Сейчас ты примешь душ, я накормлю тебя, дам одежду, а затем ты уйдешь отсюда и больше не вернешься, поняла?
– Спасибо! – Восклицаю я радостно. – Спасибо вам…
– Мое имя тебе знать не обязательно. – Хмуро бросает она и идет в сторону дома.
Помедлив, я бросаюсь следом. Пёс не отходит от меня ни на шаг.
– Можешь остаться на ночь, если хочешь. – Говорит женщина, когда я намазываю рисовые лепешки джемом и отправляю в рот. – Только спать придется на диване в гостиной. Ханси останется с тобой.
– Спасибо. – Киваю ей. – Я очень признательна.
Видимо, пса она оставляет рядом со мной, чтобы следить, как бы не уперла чего из ее дома.
– Что бы там у тебя не случилось, ты все еще можешь сказать мне, и мы обратимся в полицию и опеку.
Перестаю жевать.
– Н-нет, спасибо. Не сейчас.
– Хорошо. – Она придвигает мне чашку травяного чая.
По спине бегут мурашки. Не думала, что буду так реагировать на этот напиток, но он теперь прочно ассоциируется с Ингрид. У меня до сих пор в голове не укладывается, как можно выращивать кого-то на убой. Ну, в смысле, как бойца отмщения. Воина в твоей личной войне.