– А мама вернется, когда ей станет лучше. – Затем сажает ребенка на высокий стул, достает расческу, распускает ей волосы и расчесывает их. – Больше никаких косичек, они только сдерживают твою силу.
– Мама говорит, прическа должна быть опрятной. – Раздумывает девочка. – Хорошие девочки заплетают красивые косы.
– Мама тебя совсем не знает, детка. – Улыбается женщина, водя гребнем сверху вниз, сверху вниз. – А тетя Ингрид знает.
Воспоминание растворяется.
Теперь я в лесу.
Туман меж сосен густеет и шевелится. Опасность становится практически осязаемой: ощущается в дыхании ветра, в прохладе, в шуме ветвей и серой грязи под ногами, испещренной отпечатками крупных лап.
Я делаю шаг, и что-то за деревом сопит и щелкает. Что-то хрустит сухими ветками и листвой. А затем отделяется тенью и выходит под первые рассветные лучи.
Это Ингрид. В том же одеянии, в каком была прошлой ночью. Только ткань местами разодрана и покрыта бурыми разводами. Ее волосы вываляны в грязи и висят сосульками, на плече рваная рана. Сейчас она в человеческом обличье, но из-под юбки, точно змея перед броском, взвивается длинный хвост.
Ее удивительная красота, пленявшая всех мужчин без разбора, теперь выглядит отталкивающе.
– Видишь, что ты наделала? – Говорит она, двигаясь плавно меж деревьев и касаясь изящными пальцами стволов. – Обрекла меня на боль и скитания. – Поворачивается ко мне раненым плечом, давая подробнее рассмотреть повреждения. – Но я прощу тебе, Нея, твою неблагодарность. – Ее лицо озаряется нежной, снисходительной улыбкой. – Ты не виновата в том, что унаследовала куриные мозги своей матери, так? Это не твоя вина. – Качает головой. – Да и мне следовало быть с тобой откровенной с самого первого дня. Так мы избежали бы ненужных недоразумений.
– Ты так это называешь? – Не узнаю я свой осипший голос. – Недоразумения?
Ингрид ступает босыми ногами по траве, ставит ноги в одну линию, медленно склоняет голову, ловким движением откидывает волосы. С такой грациозностью двигаются танцовщицы балета, а не хладнокровные убийцы.
– Давай все исправим, Нея. – Сладко напевает она. Ее голос звучит мелодично, напевно, точно переливы десятков колокольчиков. – Теперь они охотятся за нами обеими – самое время объединиться против врага. – Карие глаза вспыхивают. – Я ведь твоя любимая тетушка, помнишь?
Да. А еще ты лишила жизни того, кто мне был очень дорог.
– Я пришла, чтобы убить тебя, Ингрид. – Решительно и твердо сообщаю я. – Ты сама создала меня для этого. Помнишь?
Мои кулаки сжимаются. Не терпится вонзить пальцы в ее горло.
– Неужели, ты думала, что я, создавшая тебя, не смогу от тебя защититься? – Спрашивает она, прокручивая перстень на пальце. И вдруг разражается диким смехом. – Глупая девчонка! – Закатывает глаза, продолжая хохотать. – Ты никогда не найдешь меня! И никогда не сможешь причинить мне вред!
Довольно с меня ее самовлюбленной рожи!
– Разве? – Ухмыляюсь я.
И прежде, чем броситься вперед, ловлю в ее глазах испуг. А затем срываюсь с места, кидаюсь на нее, вцепляюсь руками в шею и…
В ошеломлении обнаруживаю себя лежащей на мокрой от росы траве. Вскакиваю на ноги и оглядываюсь вокруг. Никого. Но где-то по лесу еще разносится эхом ее смех.
– Ингрид! – Ору я, распаляясь от злости. – Ингрид!
Мой крик взмывает к верхушкам деревьев, листва начинает шелестеть, и тут я просыпаюсь. Вся в поту, на подушке, заляпанной слюной, а в лицо мне тычется носом Ханси.
– Боже… – Выдыхаю я.
И, поднявшись, обнаруживаю, что на улице уже рассвело.
«Значит, она жива. Значит, Ингрид жива» – гудит в голове.
Глава 23
– Доброе утро, – я обнаруживаю хозяйку дома во дворе.
Она колет дрова.
– О, я тебя разбудила. – Женщина коротким ударом втыкает топор в тюльку, вытирает пот с лица и наклоняется, чтобы потрепать за загривок пса, который, выбежав из дома, бросается к ней.
– Нет. – Спешу ее успокоить. – Я спала… крепко.
– Завтрак на столе в кухне. – Оглядывая меня с головы до ног, она кусает щеку изнутри.
Одергиваю рубашку. В этой одежде я выгляжу совсем по-другому – значительно моложе. Мне будто лет пятнадцать, не больше.
– Мне пора. Я, наверное, пойду. – Говорю со стеснением.
– Тогда я заверну тебе бутерброды в дорогу. – Похлопав пса по спине, женщина направляется к дому.
– Не стоит, – пытаюсь сопротивляться я.
– Возражения не принимаются. – Хмурится она.
Я отступаю, и хозяйка дома проходит мимо меня. Но тут же останавливается и, обернувшись, бросает взгляд на мои ноги:
– Сейчас принесу носки и кроссовки.
– Э… спасибо. – Благодарно киваю я.
Они были бы кстати.
Вернувшись в гостиную, подхожу к зеркалу и переплетаю косу – чтобы смотрелась аккуратнее. Ингрид постоянно настаивала на том, чтобы я носила распущенные волосы и не стригла кончики. Если плетение кос хоть сколько-то сдерживает моих внутренних демонов, то грех не воспользоваться этой подсказкой и не навести порядок на голове.
Пока хозяйка гремит посудой на кухне, я беру с полки фотоальбом. На одном из снимков вижу ее в компании маленькой темноволосой девчушки, на следующем девочка уже постарше, на остальных – уже школьного возраста. Я догадываюсь, что это Алис. Они очень похожи с женщиной.
Вот Алис выступает со школьным оркестром, вот получает грамоту, а тут ей покупают щенка. Это Ханси, у него забавно висят уши. А на следующих снимках эта парочка уже неразлучна: гуляют вместе, играют, несутся по полю – она на велосипеде, а пес за ней. А здесь Алис уже подросток: завивает кончики волос, первый раз красится на выступление на сцене. А тут она с гитарой в этой самой клетчатой рубашке, а дальше фото нет. Нет совсем.
Я сглатываю. Откладываю альбом на полку и на ватных ногах добираюсь до дивана. Что бы ни произошло с дочерью хозяйки, не представляю, насколько ей трудно видеть меня в ее одежде.
– Возьми их себе, – раздается за спиной ее голос.
– А… я… – вскакиваю с места. Перехватываю ее взгляд, направленный на электронные часы, которые зажаты в моей руке. Я теребила ремешок, задумавшись. – Я просто…
– Возьми их. – Настаивает она. – Мне они ни к чему, а тебе пригодятся.
– Хорошо. – Отвечаю хрипло.
– Давай, помогу. – Женщина надевает часы на мою руку и застегивает ремешок. – Вот так. Они с будильником. – Ее губы трогает легкая улыбка. – Можно ставить на нужное время, чтобы не опоздать, например, в школу. Вот эти кнопки сбоку, гляди.
– Полезная функция. – Толчками вдыхаю воздух.
Можно спать по десять-пятнадцать минут – так вряд ли кого-то убьешь, а будильник поможет проснуться вовремя.
– Они вибрируют. – Подсказывает женщина.
Ну, тем более.
– Спасибо вам.
– Не за что. – Она отводит взгляд. – А вот тут кроссовки с носками. – Приносит обувь и ставит передо мной. – Вроде должны подойти. – А тут… – Уходит в коридор и возвращается с рюкзаком. – Собрала тебе бутерброды и сложила твою одежду.
– Тяжелый. – Замечаю я, приняв его.
– Резиновые сапоги. – Поясняет она.
– Точно. – Вспоминаю я.
Ставлю рюкзак на пол, натягиваю носки и примеряю кроссовки. Подходят идеально.
– Не давят?
– Нет, очень удобные.
Поднимаю взгляд и замечаю, как женщина смаргивает слезу.
– Спасибо вам. – Говорю я еще раз.
– Угу, – ей трудно сдерживать чувства.
И смотреть на меня больно.
– Нет, я серьезно. – Взваливаю рюкзак на плечи. – Спасибо, что не пристрелили. И за тепло, и за одежду, и за еду – спасибо.
Мне хочется ее обнять, но, боюсь, это будет неуместно, к тому же, доведет ее до слез.
– Береги себя.
Кивнув, я иду к двери. Открываю ее и наклоняюсь, чтобы погладить пса.
– Нея! – Зовет хозяйка.
Я оборачиваюсь.
– Твои деньги в правом кармашке рюкзака.
– Вы очень любезны. – Вздыхаю.
Она дарит мне вымученную улыбку и складывает руки на груди.
Я ухожу.
Ханси провожает меня до края владений, а затем под дружное мычание коров возвращается обратно во двор.
Спустившись к лесу, я продолжаю путь до самой темноты. Также двигаюсь вдоль дороги, стараясь не отклоняться от маршрута. Если устаю, усаживаюсь на камне или бревне, устраиваюсь в теньке и долго любуюсь красотами природы. Иногда мне кажется, что порывы ветра доносят до меня йойк, разливающийся вдалеке над рекой. В его волшебных звуках перемешан шум водопада, пение птиц и заливистый мужской смех.
Где бы ни был Микке, и чем бы ни был занят, он думает обо мне – в этом я уверена. Даже если я не слышу его песни, даже если они мне просто снятся – я ощущаю его присутствие. Нам стоило бы объясниться прежде, чем…
Я вскакиваю.
Не спать! Не спать!
Бегу к реке и умываюсь. Блестящая гладь воды отражает алый закат. Хорошо бы добраться до Моненфлода до того, как силы покинут меня совсем. Возможно, там мне смогут помочь. Возможно, старуха Гили научит, как поступить.
Съев бутерброд, я запиваю его водой из маленькой бутылочки, что положила мне хозяйка фермы. Возвращаюсь к дороге и продолжаю свой путь. Когда темнеет, стараюсь держаться подальше от высоких сосен – ближе к дороге мне спокойнее: дикие звери вряд ли нападут возле оживленного шоссе.
Но и тут кроются свои опасности.
– Эй, малышка! – Орет водитель грузовика, притормозив у обочины. – Иди сюда, развлечемся!
И мне не остается ничего, кроме как скрыться за деревьями.
«Перестань бояться. Нужно сесть на рейсовый автобус – проехать столько, на сколько хватит денег».
«Нет, в автобусе меня укачает, и я усну. Нужно идти».
Идти, идти, идти…
И так я бреду всю ночь – через заросли, через лес, по дороге в обход болот, по узким тропкам через колючий кустарник. И падаю под каким-то деревом уже на рассвете: почти не соображая, ставлю будильник – он разбудит меня через пятнадцать минут – и проваливаюсь в сон.
Темная комната. Светлые стены, решетка на узком окне, кровать. Черное пятно в углу на кровати. Что-то хрупкое съежилось, обняло колени. Видны лишь глаза – большие, испуганные.