– Это ужасно!
– Ужасно, когда кажется, будто ты рожаешь грузовик, а потом оказывается, что грузовик – это ты. Одежда лопается, разлетается в стороны, мозг затягивает туманом, и тебе так больно, что ты не способен соображать. Но это на считанные секунды, а затем тобой овладевает такая ярость, что хочется рвать на части каждого, кто попадется на пути. Рвать и смотреть, как вытекает кровь. Пить эту кровь, жадно лакать. Грызть зубами.
Я вижу, как тяжело задышал Бьорн, и кладу руку на его плечо.
– Как отец остановил это?
– Никак. – Огрызается парень. – Они с дядей заперли меня в доме, дав выпустить пар.
– И ты разнес всю мебель?
– Да, но я этого не помню. Начал понимать, что происходит, когда остановился у постели сестры. Тогда я все вспомнил, и произошел оборот.
– Ты был напуган?
– Да я рыдал как девчонка! – Нервно смеется Бьорн.
– Прости. – Я провожу ладонью по его руке. – Прости, что заставила пережить все это.
Он задерживает взгляд на моей ладони, и в его глазах отражается боль. Я отдергиваю руку, словно обожглась. Лучше нам не касаться друг друга.
– Что еще с тобой происходит? Расскажи. Сохранились ли твои способности дхампири?
Мы продолжаем путь.
– Я все еще силен и ловок, и все еще прекрасно вижу в темноте. Призраки ко мне пока не являлись, но, думаю, и эта способность сохранилась. Что меня больше беспокоит, так это необходимость сдерживать ярость. Раньше, когда я злился, меня выдавали глаза, теперь же – стоит мне распсиховаться, я превращаюсь в безумного гризли!
– И ты боишься, что можешь убить кого-то?
– Не то слово. – Бьорн сопровождает свои слова неизменной улыбкой. – Представь, я начну обращаться прямо во время игры! Вот не поздоровится тем, кто пришел поболеть за Хемлиг, да?
– Думаю, стоит начинать с болельщиков, которые пришли поддержать соперников. – Подсказываю я.
– Ах, ты моя кровожадная, – толкает меня плечом парень.
Мы хохочем. Я успокаиваюсь первой.
– Тебе нужно учиться контролировать этот процесс. А что говорит отец?
– Он в бешенстве, вообще-то. – Хмыкает Бьорн. – Если его сын отведает человечины, он будет вынужден пристрелить меня из любимого ружья.
– Но если ты научишься контролировать свои силы, то сможешь охотиться на нечисть в обличье медведя. Чем плох такой вариант?
– Тем, что мне придется научиться делать это. – Он толкает меня плечом еще раз. – Ровно, как и тебе.
– В моем случае нет выхода.
– Или ты просто его еще не нашла.
– Или так. – Соглашаюсь я. – Но времени все меньше и меньше.
– Но я не дам тебе сдаться. – Твердо говорит он.
Я решаю перевести тему обратно.
– Так что, каково это – быть медведем-оборотнем?
– Каково? – Задумывается Бьорн. – Блохи заедают!
– Я серьезно!
Парень взбирается по древесным корням на холмик и подает мне руку. Второй рукой придерживает корзинку.
– Аппетит усилился значительно. – Начинает перечислять он, когда я забираюсь наверх. – Обоняние тоже. От тебя, знаешь ли, так вкусно пахнет мятой и персиковым мылом, что у меня текут слюни и кружится голова.
– Персиковое мыло мне купила Роза, а мятный чай был единственным, что я нашла в шкафу у старухи Гили.
Черт, я опять краснею.
– Кто такие Роза и Гили?
– Я живу в домике на окраине леса, который принадлежал старушке Гили – она уже двадцать лет как умерла, а Роза приносит мне еды и воды. Они каале.
– Ясно. А они не будут против, что ты приведешь в дом голого мужика? – Он так лукаво прищуривает глаза, что я в очередной раз забываю, что мне нельзя таять от его взглядов.
– Нет. В этой избушке живут только беглые цыгане, и сейчас я одна из таких. Никто тебя там не увидит.
– А одежда там есть?
– Только фартук старухи Гили.
– Обожаю фартуки! – Радостно заявляет Бьорн. – Он с оборками?
– Так и знала. – Смеюсь я. – Ну, так что там с твоими трансформациями?
– Ах, да. – Спохватывается парень. – Волос на теле стало больше. Ты это заметила?
– Не так, чтобы особенно. – Смущенно отвечаю я. – Вполне нормально для твоего возраста.
– А запах? От меня несет медвежатиной? – Он подходит вплотную и наклоняется ко мне.
– А как должно пахнуть медведем? – Осторожно тяну носом аромат его кожи. Привычного запаха парфюма нет, зато от него терпко пахнет мужчиной. А вот от волос ощущается легкий аромат речной воды. Приятно, и ни капли не отталкивающе. – Я не эксперт, но, кажется, от тебя пахнет тобой. – Сообщаю я.
– Отлично. Значит, легенды врали. – Довольно улыбается он. – Первое время я переживал, что придется спать в зверином обличье: моя кровать такое вряд ли, знаешь ли, выдержит. Но – о, чудо – ночью со мной этого не происходит. Осталось дождаться осени и удостовериться, что я не впадаю в спячку, а то будет невесело проспать все веселье – нечисть-то зимой не спит!
– Хорошо, что ты так все воспринимаешь.
– Да я всю жизнь мечтал превращаться в какую-нибудь зверюшку! – Шутит Бьорн. – Минусов-то практически никаких. Только страшная боль, невозможность контролировать агрессию, да одежда разлетается на клочки, и приходится гонять голым – сплошные плюсы!
Я начинаю хохотать, не могу остановиться.
– Рад, что тебе весело. – Замечает он.
– Прости. – Всхлипываю я, пытаясь успокоиться. – За это ты точно должен был меня съесть.
– Точно.
– Однозначно!
Бьорн замедляет шаг.
– Я и сам не знаю, кто я теперь. – Говорит он, опуская взгляд. – Раньше я жил, зная, что мне нельзя заводить отношения, потому что моя будущая супруга умрет, подарив мне дитя. Теперь все намного сложнее. Неизвестно, смогу ли я дать потомство, и каким оно будет. Я был последним из дхампири, Нея. Последним, кто мог и должен был продолжить наш род. А теперь…
– Мы уже пришли. – Указываю я на домик, спрятанный в низине меж деревьев. – Идем, напою тебя мятным чаем.
Глава 31
Бьорн не врал, аппетит у него действительно медвежий. В ход пошли все запасы, которыми снабдила меня Роза, и даже неказистые лепешки, которые я испекла сама.
– Старуха Гили против того, чтобы я брал ее фартук. – Замечает он, уминая нехитрый ужин. – Поэтому останусь в этой простыни.
– Откуда ты знаешь? – Ловлю его взгляд, направленный в угол помещения. – Она что, сейчас здесь? Ты видишь ее?
– Да. – С серьезным видом говорит парень. – Она ругается, что ты пила из ее чашки. Что? – Морщится он. – А, да, конечно. – Кивает кому-то невидимому. – Она просит тебя поставить корзинку на почетное место на верхнюю полку.
– Что?
– А еще она не такая уж старуха. Милая женщина в платке и с седыми волосами. Мне в последнее время почему-то очень нравятся седоволосые. Побочный эффект мутации?
– Прекрати! – Толкаю его в плечо и усаживаюсь на кровать. Больше-то стульев нет. – Я так и знала, что ты все врешь! Никого здесь нет!
А сама бросаю косой взгляд в угол.
– Она заигрывает со мной. – Как бы между прочим, добавляет Бьорн.
Теперь я в возмущении уставляюсь на то место, где должен быть дух этой самой бабки.
– Говорит, что не против того, чтобы я заворачивался в ее простыню. Ну, точно. Строит глазки! – Он заворачивает мясо в лепешку, откусывает и запивает чаем. – Фто? – Кашляет, прожевывает и продолжает: – Нет уж, бабуся, мои, как вы выразились, «булочки» не для вас!
– Перестань! – Я больше не могу сдерживаться.
Швыряю в него вышитую подушку и разражаюсь смехом.
– Какая наглая бабка! – Возмущается он. – Как вам не стыдно? Да я вам во внуки гожусь!
– Все, перестань! – В него летит вторая подушка. – Бьорн!
Он отставляет кружку и долго смотрит на меня.
– Люблю, когда ты произносишь мое имя.
У меня пересыхает в горле.
– Люблю, когда ты шутишь. – Моя улыбка выходит горькой. Я прочищаю горло. Не представляю, как можно выглядеть таким брутальным и таким милым, будучи обернутым простыней. Нужно срочно переводить тему с этих опасных рельс на что-то другое. – Как там вообще? В городе?
– Девушек никто не убивает. – Его голос звучит приглушенно.
– Но Ингрид жива, да?
– Угу. – Он кивает.
– Она снилась мне, поэтому я поняла.
– Дядя ранил ее, но ей удалось сбежать.
– Если бы я только знала… – Закрываю лицо руками.
Слышу, как Бьорн встает и садится рядом со мной.
– Ты даже не догадывалась?
– Никогда. – Убираю ладони от лица. – Тетя всегда была такой… – у меня не получается сразу подобрать слова, – светлой, доброй, веселой, ласковой. Она же натуропат. Я связывала все ее увлечения травами, настоями и сборами с целительством. У нее была лечебная травка на любой случай жизни. Я… я не знала, что она колдует. Не знала, что она… не человек!
– Хульдра. – Произносит Бьорн. – Лесовица, дитя природы. Злобное и коварное создание. Их осталось не так уж много.
– Но как же я не заметила? – Взрываюсь я.
– Звонкий голос, завлекающий смех, природное обаяние, магнетизм. Это ведь все про таких, как она. – Он кладет руку мне на плечо. – В старые времена хульдры заманивали мужчин в лес своим пением. Подобно сиренам они околдовывали их, повелевали ими, подчиняли и удерживали своей природной магией. А позже – нашли способ жить среди людей.
– Как она меняла свою внешность? Почему я никогда не видела ее… – всплескиваю руками, – такой?
– Когда в лесах стали появляться части человеческих тел, развешенные на деревьях, отец предположил, что это может быть хульдра. Вырезая и высушивая человеческие органы, они создают снадобья и порошки, которые помогают им сохранять человеческий вид. Вот только хульдру в наших краях в последний раз видели около девятнадцати лет назад – правда, так и не смогли одолеть. Эти твари очень быстрые и ловкие. А еще агрессивные.
Я вдруг выпрямляюсь.
– Ингрид говорила, что Хельвины убили ее мать – как раз до моего рождения.
– Но они…
– Нет! Она сказала, что ее мать была ранена в обличье лесного зверя, но смогла добраться до дома и издохла уже у нее на руках. Ингрид сказала, что вынуждена была поджечь дом, иначе бы Хельвины поняли, кем была ее мать! И соответственно, поняли бы, кем являлась Ингрид! – Я встаю. – Асмунд был единственным мужчиной, на которого не действовали ее чары обаяния. Дхампири, который не польстился на ее красоту, предпочел ей ее лучшую подругу – мою мать… Конечно же, она хотела отомстить, поэтому увезла Карин из Реннвинда. Поэтому… – Мне не хватает дыхания. – Поэтому и проделала все это со мной…