– Дядя сказал, что настаивал на аборте. – Тихо говорит Бьорн.
– А Карин хотела родить. – Вздыхаю я и оборачиваюсь к нему. – А Ингрид знала, как использовать ребенка в своих целях.
– Ты ни в чем не виновата, Нея. – Он тоже поднимается и смотрит теперь на меня сверху вниз. – Ты не могла понять, кто она, потому что тоже была под воздействием ее чар. Ты – такая же жертва, как и все остальные. Ингрид хотела отомстить моей семье.
– И она не остановится. – От осознания этого у меня стынет кровь в жилах. – Она подняла из могилы драуга, чтобы отвлечь вас в то время, как я должна была набраться сил. Она сделала отца Микке вампиром, чтобы тот убил Кайю. Ей нужен дхампири. Но не только ради мести.
– Зачем тогда?
– Ингрид хочет пробудить ламию, принеся в жертву дхампири – так она сказала. Ингрид хочет изничтожить весь ваш… наш род, чтобы владеть землями Реннвинда и их магией. Кто такая ламия, Бьорн?
– Могущественный демон-вампир… – Он бледнеет. – Одержимый местью. Беспощадный.
– И если она планирует ее пробудить…
Я сглатываю.
– Она должна будет убить кого-то из нас.
– Нельзя допустить этого. – Я обхватываю себя руками. – Нельзя… Господи, Бьорн, и как я не заметила, что рядом со мной чудовище?
– Никто из нас не заметил. – Он кладет руку мне на плечо. – Хватит уже винить себя!
– А Микке? Причем здесь его отец? И его дядя?
Бьорн прочищает горло.
– Темные силы не в первый раз объединяются, чтобы захватить власть над источниками энергии.
– Но он же… но сам Микке… он не такой, я не верю в это!
– Может, и нет. – Скептически хмыкнув, парень опускает руку. Придерживает простынь, точно хитон. – Но он саам, и его родные связывались с темными духами для врачевания, за что и были сосланы с наших земель.
– Уверена, Микаэль тут ни при чем. Он не в ответе за родных!
– Как и ты. – Замечает Бьорн. – Я вовсе не хотел…
– Неважно. – Отхожу к противоположной стене и беру рюкзак. – Жди меня здесь, я иду в город, чтобы раздобыть тебе одежду.
– Нея, я не хотел. – Бьорн опускается на кровать. – Зря я вообще начал про него.
Я оборачиваюсь и с трудом отдираю язык от неба.
– Когда я вернусь, будь здесь. И желательно в облике человека.
Пытаюсь улыбнуться.
Увидев улыбку, Бьорн с облегчением выдыхает.
– Только не бери мне платье в горошек. Не люблю горошек!
– Возьму в полоску, – киваю я.
Глава 32
С появлением Бьорна у меня открывается новое дыхание. В руках и ногах снова появилась сила, мозг словно получил мощный импульс: я теперь думаю не только о том, что рассыпаюсь на части, гадая, как бы продержаться в бодрствовании еще пару часов и еще.
Выхода по-прежнему не видится, и тучи сгущаются, но вот этот короткий миг спокойствия, это время наедине, когда мы можем поговорить обо всем честно – возможно, это единственное, что мы имеем. Больше таких волшебных минут наедине и не будет. Так что нужно использовать их по полной и запомнить навсегда.
Я оказываюсь в пригороде Моненфлода, когда начинает смеркаться. Едва уговариваю работников супермаркета пустить меня в помещение, хотя на часах уже меньше минуты до закрытия. Быстро хватаю трикотажные шорты, футболку и худи с капюшоном, которые попадаются на глаза в отделе «Лучший выбор для мужчин» – разумеется, он не лучший, но времени копаться у меня нет, а размер L Хельвину должен подойти.
Расплачиваюсь деньгами из суммы, подаренной хозяйкой фермы, и подсчитываю остаток. Пару купюр прячу в карман, а на третью набираю вредного фастфуда в соседнем кафе и несу по лесу, прижав к груди.
Природа в здешних мест не столь сурова, как в Реннвинде, и часто радует солнцем, поэтому и вечера наполнены парящим теплым воздухом и рассеянным светом. И даже закаты какие-то особенные: сиреневато-розовые, оранжевые, заполняющие небо полупрозрачными кружевными завитками.
Я добираюсь до домика, любуясь ими.
Оседая на верхушках деревьев, закатные разводы напоминают взбитые сливки. Мне хочется запечатлеть их в памяти. Кажется, в этот момент я остро ощущаю счастье. Обманчивое впечатление, зато такое яркое, что щемит душу.
Войдя в избушку, привычно скидываю обувь и ступаю на цветастый половик. В помещении тихо, но можно различить мерное, спокойное дыхание. Я ставлю пакеты с покупками на стул и на ощупь зажигаю свечу. Бьорн лежит на кровати: тело прикрыто одеялом, одна нога спущена на пол, голова откинута назад, а рот приоткрыт.
Совсем как ребенок – такой милый. Вот только свет играет бликами на грубых шрамах и тугих, литых мышцах. Он очень устал. Вырубился, пока ждал меня. Даже не услышал, как вошла.
Я с улыбкой скольжу взглядом по его телу. Оно было совершенным, а стало еще мужественнее, крепче, мощнее. Разве такое возможно?
Отворачиваюсь.
Неправильно. Плохо. Ужасно.
Нельзя позволять себе думать о нем в таком ключе. В наших жилах течет одна кровь – кровь Хельвинов. Именно поэтому нам хорошо вместе. Поэтому мы так понимаем друг друга. Поэтому нас влечет…
Я вдыхаю пропитанный мятой воздух и снова чувствую его запах. Густой, терпкий. Такой приятный и родной. После душа ли он, после речной воды или после обращения в животное – я узнаю этот аромат из тысячи. Он причиняет мне почти физическую боль. И удовольствие.
Когда я ощущаю его, сердце наливается теплом, а на лицо пробирается улыбка. Это мой самый любимый запах из всех существующих. Почему так? Мне неизвестно. Разве же природа объясняет, почему создает нас такими? Нет, никогда. Вот и я не могу объяснить происходящего со мной – оно мне неподвластно. Эти чувства просто есть, и они не подчиняются ни мозгу, ни законам общества, ни понятиям морали.
Я поворачиваюсь и подхожу к постели.
Просто послушать его дыхание, просто поправить одеяло.
Сажусь на краешек и смотрю в его безмятежное лицо.
– Как же ты долго. – Вдруг произносят его губы.
Бьорн открывает глаза.
– Принесла тебе поесть. – Бормочу я.
И делаю попытку встать. Но он удерживает меня за руку. Усаживает обратно.
– Я даже знаю что: картошка, тортилья и жареная курица. Могу назвать все ингредиенты.
– А, твое обоняние. – Смущенно шепчу я.
Мне не нравится его взгляд. Нельзя так смотреть. Никто в целом мире больше на меня так не смотрит. Никто мне так не улыбается.
– Нея…
И никто не произносит мое имя с такой нежностью.
– Не надо. – Предупреждаю я, напрягаясь всем телом.
Бьорн расправляет мою ладонь и подносит к своим губам. Когда он целует шрам на моей руке, я вздрагиваю и закрываю глаза.
– Не надо, пожалуйста. – бормочу я, ощущая, как его горячие губы касаются кожи на моей ладони. Эти слова срываются с губ помимо воли, язык больше не подчиняется мозгу. – Мы это уже обсуждали. Мы с тобой… нам нельзя… а остальное неважно.
– Нея, – чуть не всхлипывает он, приподнимаясь на локтях. Знаю, как ему хочется посмотреть мне в глаза, но я не могу их открыть. Только так у меня еще есть силы сопротивляться. – Я тебя люблю. Разве это не важно?
– Не говори так, – шепчу умоляюще.
– Но я не могу тебе врать. – Его пальцы сжимаются на моей руке. Он прикладывает мою ладонь к своему сердцу. – Только не тебе.
Его сердце делает толчок. И еще один. И еще. Оно бьется так сильно и ровно, словно полно смелости для того, чтобы преодолеть любое препятствие. Бьорн тоже ничего не может поделать с собой. Это так несправедливо. Все в этом мире несправедливо.
– Я не могу. – Отвечаю.
Будто не слышала все, что он сказал до этого. Тогда Бьорн кладет свои ладони мне на лицо.
– Неправда. – Твердит он.
Я стряхиваю его руки. Но парень снова возвращает их на место. Я продолжаю стряхивать его ладони каждый раз, когда он касается моего лица. Отмахиваюсь так, будто он – рой злобных пчел, собирающихся меня ужалить.
– Правда!
– Неправда! – Вопит он.
Я открываю глаза и вижу в его глазах невыносимую боль.
– Это неправильно. – Мой голос обрывается. – Если кто-то узнает…
Пальцы Бьорна снова оказываются на моем лице. Он притягивает меня к себе. Теперь между нами почти не осталось воздуха.
– А разве это касается кого-то еще, кроме нас? Разве это не наше с тобой дело? – Выдыхает он мне в лицо. – А что, если только это и правильно во всем гребаном мире? Только ты и я, и больше ничего? Что, если все вокруг – ошибка, а мы – нет?
Мой разум стонет: Нет, нет, нет…
Но сердцу сейчас наплевать. Наплевать на все. Весь мир вне этого затерянного в лесу домика становится нераспознаваемым, нечетким, ненастоящим. Все реальное – здесь. Оно между нами. Мир с его глупыми законами и несправедливыми событиями исчезает. Его просто нет. Как нет правильного и неправильного, хорошего и плохого. Мы исчезаем из этого мира, и нас больше нет нигде.
– Бьорн…
Притягивая его к себе и целуя, я не ощущаю смущения или страха. Когда его язык размыкает мои губы и соприкасается с кончиком моего языка, я чувствую лишь любовь – и она настолько сильна, что размывает все остальные чувства.
Бьорн обнимает меня, укладывает на себя, и мы целуемся так страстно, что у меня внутри все вспыхивает. И этот пожар распространяется по всему телу – все ниже и ниже.
Я забираюсь пальцами под одеяло и чувствую горячее прикосновение его кожи. Бьорн снимает с меня рубашку, топ, затем стягивает лифчик. Наши поцелуи становятся глубже, чем уровень в той реке, в которой мы сегодня купались. Мои руки больше не подчиняются мозгу, они творят, что хотят – скидывают с парня одеяло, мечутся по его телу, точно в горячке.
Движения Бьорна тоже становятся увереннее: его пальцы путаются в моих волосах, а губы прокладывают обжигающие дорожки на моей шее, исследуют грудь, и вот я уже дрожу всем телом, помогая ему избавить меня от брюк и нижнего белья.
– Да. – Шепчу я вместо «нет», путая слова.
Я вижу, как парень жадно пожирает глазами изгибы моего тела, и закрываю веки, когда он нежно касается моей кожи руками. И сладко стону, когда Бьорн гладит мою грудь и ласкает ее языком. Я никогда еще не заходила так далеко, и потому мне непривычно, но мое тело подается ему навстречу и умоляет касаться его везде.