– Ты ведь тоже впервые начала чувствовать потустороннее после ссоры с Ульриком. Там, в кафе, помнишь?
– Выходит, так. – Соглашается Сара. – А теперь мой дар эволюционирует благодаря уже физической боли.
– Поэтому ты и отказываешься пить таблетки? – Догадываюсь я.
Она кивает.
– Эта боль. Она служит проводником. Открывает какие-то двери в сознании и позволяет чувствовать больше, сильнее. Она усиляет дар. – Подруга отпивает мятного чаю и вздыхает. – Знаешь, я ведь в больнице не выпускала карт из рук. Изучала их, слушала, пыталась с ними разговаривать. Просила мать научить меня всему.
Сара достает из кармана таро и проводит пальцами по завиткам рисунков на «рубашках».
– А мать ответила, что никакой науки нет. Только не у цыган. – Она ставит карты на стол и кладет ладонь на сердце. – Магия вот тут. И ей нельзя обучиться. Ты просто видишь или нет. И видишь так, как только ты можешь. Знаками, картинками, вспышками, волнами, вибрациями, интуицией, или как там еще бывает. И дело совсем не в картах.
– А в чем?
Она шумно выдыхает.
– Не знаю, как это работает. Я будто смотрю на тебя через вуаль, а когда включается эта штука внутри меня – дар – я будто вижу пристальнее. И то, что растворено в слоях воздуха: между мной и тобой, между прошлым и будущим, между здесь и вдали. Это как медитация. Или транс. Или какая-то другая чушь из умных книжек.
– Транс?
– Да. Какое-то отстраненное состояние, будто выходишь из тела. – Подруга снова роется в карманах, затем вываливает на стол груду разных вещиц. – Я перепробовала все: четки, фенечки, карты, бусины, узелки на веревке, лакричные конфеты. Ты просто перебираешь косточки на четках или многократно потираешь пальцами друг о друга, просто повторяешь какие-то монотонные движения, и это тебя сначала успокаивает, позволяет сосредоточиться, а потом просто… бум! И ты видишь какие-то вещи, которых нет.
– Например?
– Женщина с собакой. – Задумчиво произносит Сара. – Я лежала в больничной палате после операции, и все, что могла делать, это мерно постукивать пальцами по постели. Вот так. – Она показывает, ударяя пальцами по столу. – А потом увидела тебя на какой-то ферме. И там была женщина с собакой. Я не знала, что это значит, но ощутила умиротворение. Значит, ты жива, и с тобой все хорошо. А через неделю карты четко показали мне, что ты в убежище. Так я поняла, что ты в хижине старухи Гили.
– Невероятно…
– Да. – Кивает подруга. – Теперь я по-другому анализирую все ритуалы, которые проводит мать. Дело не в пепле или птичьих кишках, знаешь ли. А в том, что помогает ей «оторваться» от земли и увидеть больше, глубже. Важно не то, что ты произносишь своим голосом, а то как ты это делаешь и зачем – вибрации усиливают погружение в транс. Это не магия, а лишь возможность увидеть, услышать и понять.
– Ты знала, как поступить с Бьорном. – Вдруг осеняет меня.
– Да. – Соглашается Сара, обнимая пальцами кружку.
– Откуда?
Она задумывается.
– Он мне сказал. – Отвечает после паузы. – Звучит безумно, знаю. Но я как будто слышала его голос. Я не знаю, что это. Похоже, боль реально работает, и мне не хочется лишаться способностей, которые приходят вместе с ней. Хоть это меня и убивает.
– Выходит, она помогает тебе беседовать с мертвыми?
– Мне только предстоит разобраться в этом. В любом случае, мне страшно и интересно одновременно. Порой хочется кричать о своих новых способностях, а иногда я боюсь, что о них узнает кто-то посторонний. Люди стремятся уничтожить то, что их пугает. А пугает их то, что они не понимают.
– А я боюсь убить тебя во сне. – С горькой улыбкой признаюсь я.
– Есть сны и похуже. – Тихо шепчет подруга. – Бывает, мне снится драуг. Я в лесу совершенно одна, вокруг темно, и от его рева звенит в ушах. Почему-то во сне я не могу убежать. Сажусь под дерево и закрываю глаза ладонями. А когда ты закрываешь глаза, уже не можешь закрыть уши. И этот звук…
Она качает головой, зажмуриваясь, как от зубной боли.
– Мне очень жаль. – Я протягиваю руку и касаюсь ее ладони.
– Что это? – Заметив шрамы на моей руке, замирает Сара.
Я боязливо отдергиваю руку и натягиваю рукав.
– Ты режешь себя, Нея?
– Чтобы не спать.
– Но это безумие!
– Другого выхода нет. Я не могу позволить себе убить кого-то. – Мои пальцы смыкаются на бабушкиной чашке, на которой вручную нарисован мишка.
– А… что у вас с Бьорном? – Наконец, задает самый сложный вопрос подруга.
Над нашими головами повисает тишина. Проходит не меньше минуты прежде, чем я поднимаю на нее взволнованный взгляд.
– Мы – родственники, Сара.
– А еще этот парень единственный, кто видел тебя во сне в обличье человека, а не старухи с косой. И это не просто так, Нея. Это что-то да значит. Вы с ним связаны.
– Да, кровными узами. – Надтреснуто говорю я.
– Но я вижу вас рядом. – Она оглядывает меня, впитывая каждую деталь моего образа, словно губка.
– Это против природы.
– Природа тоже ошибается. И люди. То, что не вписывается в человеческие рамки и законы, сразу отвергается и объявляется ошибкой. Мы не знаем высших целей того, кто над нами всеми. – Сара поднимает взгляд к потолку. – А тот, кто говорит, что знает его цели, берет на себя большую самонадеянную ответственность. Человек это не Тело, а Душа. Когда мы научимся смотреть прямо в душу, нам не нужно будет оценивать друг друга по внешности, состоянию здоровья или ориентации. Совершенная душа меняет тело, словно одежду. Точно так же, как она не пускает твоих демонов наружу для полного оборота, она лучше знает, что для тебя хорошо, Нея. И если ты любишь Бьорна…
– Однажды все узнают, что мы брат и сестра. Шила в мешке не утаишь.
– Ты любишь его?
– Причем здесь это?
– Притом, что только это и имеет значение. Больше – ничего!
Я замолкаю, цепляясь за ее последнее предложение и пытаясь разгадать его смысл.
– Общество никогда не примет этот союз. – Качаю головой.
– К черту общество! – Всплескивает руками Сара. – Они не принимают всякого, кто хоть сколько-то отличается от них. Они сделали мой народ изгоями только потому, что мы живем по своим правилам: рожаем своих детей и хороним стариков не как они, одеваемся, говорим, даже радуемся и горюем не как они. Устраиваем жилища, видим мир, поем песни и даже любим по-другому! И что? Это не значит, что мы чем-то хуже, что нас нужно изгнать из города или сослать на его окраину. И знаешь еще что?
– Что?
Сара складывает руки на груди.
– Завтра хромая цыганка со странной прической и в истертых башмаках войдет в школу под руку с самым красивым парнем школы! И каждый из них будет шептаться за нашими спинами, обсуждая и этот союз, и наш внешний вид, а я – я буду улыбаться. – Она гордо вскидывает подбородок. – Знаешь, почему? Потому, что в них дерьмо закипит от зависти!
– Ты сделаешь это? – Мое лицо захватывает улыбка.
– Не потому, что хочу их зависти, а потому, что люблю его. – Говорит Сара серьезно. – Ульрик не оставил меня, он хочет быть вместе, и чтобы все об этом знали. А ведь у этого парня богатые родители, спортивная тачка и куча поклонниц. А он желает быть рядом со мной. Представляешь?
– Потому, что ты лучше всех. – Я беру ее за руку и крепко сжимаю.
– Потому, что я его приворожила. – Хрюкает со смеху Сара. – Цыгане, знаешь ли, и не такое могут.
– Подсыпала в его еду приворотной травы. – Подсказываю я.
– Бери выше: капнула в его напиток своего женского сока! – Хохочет подруга. – Лена так и скажет. Уже вижу эту сплетню!
– А Шарлотту порвет на тысячи маленьких Лотт, когда она увидит вас вместе!
– Нашлю на них икоту. – Смеется Сара, делая в воздухе странные пасы. – Или заиканье.
– Кровавый дристун! – Хихикаю я.
– Если бы я была черной ведьмой, так бы и сделала. – Ударяет по столу ладонью подруга. – Жаль, цыгане подобным не промышляют.
– О чем разговор? – Спрашивает Анна, появляясь в дверях.
Мы с Сарой тщетно пытаемся успокоиться, но, то и дело, снова срываемся на смех.
– Все с вами ясно. – Мычит женщина, обходя нас. – Сара, убери со стола все лишнее, я сделаю бутерброды. – Она достает из пакета, который Улле принес вечером из булочной, хлеб, овощи и ветчину и начинает нарезать из них сэндвичи.
Подруга послушно сгребает со стола четки и прочую дребедень и рассовывает по карманам, а когда приходит очередь карт, задумчиво берет их в руки и медленно тасует. Я слежу за ее манипуляциями с откровенным интересом – зрелище и впрямь гипнотическое.
– Что ж ты мнешь их, словно тесто? – Ворчит ее мать. – Где твое почтение, Сара?
– У нас с ними другие отношения, мама. – Закатывая глаза, отзывается подруга. – Им нравится, когда пожестче.
Она хихикает, довольная собственной дерзостью.
– Нельзя трепать их в руках без надобности! Ты же не в «дурака» собралась сыграть!
– А ты вообще – предлагаешь людям выбрать одну карту при встрече. Это шутовской трюк какой-то! Шарлатанский!
– Но он всегда работает. – Замечает Анна, поставив бутерброды на стол. – Не бывает никаких «правильных» или «неправильных» раскладов, Сара. Ритуалы – это лишь способ увидеть. Я могу вообще швырнуть с размаху колоду на стол, и она сообщит мне нужные сведения. Просто не делаю этого, ибо это не ува-жи-тель-но.
– Не думаю, что карты бы обиделись. – Усмехается подруга.
– Ты еще слишком наивна, девочка.
Анна наливает себе чай и садится рядом с нами.
– Возьми одну карту, Нея. – С вызовом глядя на мать, просит Сара.
И протягивает мне раскинутую веером колоду.
– Из середины? – Уточняю я.
– Любую. – Трясет картами подруга.
Я осторожно провожу рукой над колодой и достаю одну карту.
– Вот поэтому цыган и называют аферистами. – Неодобрительно качает головой Анна.
– Не помню, чтобы ты зажигала свечи и накрывала на стол прежде, чем заглянуть в судьбу Улле. – Парирует Сара.