Остлунд.
– Остлунд?..
Я вижу, как меняется его лицо. Крылья носа напряженно дрожат, когда он втягивает в себя воздух.
– Да, мне говорили… – На его лбу появляется морщинка. – Вы… вы дочь Карин?
– Совершенно верно. – Я испытываю его терпение полуулыбкой. – Я учусь с вашим племянником, мы с ним – ровесники. В смысле, мне скоро восемнадцать. – От меня не укрывается, как вздымается его грудь на вдохе, и как глаза принимаются плясать по земле, пока он что-то подсчитывает в уме. Решаю его добить: – Вы знали мою мать?
Пастор слегка зажмуривается, а затем поднимает взгляд на меня.
– Карин? Да. Да, конечно. Я знал. Как она… – он прочищает горло. – Как она п-поживает?
Сказать ему, что она умерла, и посмотреть, как он пойдет пятнами? Или рассказать про психушку?
– Все замечательно. – Отвечаю я, и вижу, что он облегченно выдыхает, (но, если уж быть честной, не расслабляется до конца). – Передает вам привет.
– В-вот как. – Пастор кажется растерянным.
Этот рослый и крепкий мужчина своим видом нечаянно выдает потаенные слабости: его определенно что-то связывало с моей матерью.
– Да, – подтверждаю свои слова кивком, – сейчас она на лечении, но, думаю, как выпишется, будет рада, если вы ее навестите.
Он сглатывает. Улыбка больше не держится, точно приклеенная, на его лице. Хельвин не очень-то верит словам о том, что моя мать будет ему рада.
– Я заеду. – Задумчиво говорит он. – Заеду, да. Когда она вернется? Вы же живете в доме Вильмы?
– Да, в доме бабушки. – Отвечаю я лишь на вторую часть вопроса. Делаю паузу, надеясь, что он решится спросить что-то еще: например, есть ли у меня отец. Но пастор не торопится. И тут меня осеняет: – Кстати. – Я запускаю грязную руку в карман, где лежит телефон, нащупываю то, что мне нужно, и выуживаю оттуда двумя пальцами. – Она просила вам передать. – Протягиваю ему маленькое картонное сердечко, которое утром сняла с дверцы шкафа. – Это же ваше, да?
Пастор берет валентинку, посредине которой выведена и многократно обведена буква «А», и подносит ее к глазам. Его руки дрожат, а губы мертвенно бледнеют.
– Ваше. – Окончательно утверждаюсь я.
По нему видно – узнал. Ошибки быть не может. Моя мамаша мутила с этим блондинчиком в те давние времена, когда он еще не был святошей и настоятелем церкви. А, значит, вероятность того, что они занимались сексом и могли зачать меня, стремится к процентам, этак, к ста.
Мы стоим друг напротив друга, ветер нетерпеливо треплет наши одежды, а тишина становится верным хранителем невысказанного, но столь очевидного.
– Как вы сказали… – Едва слышно произносит пастор, поднимая на меня взгляд.
– Нея. – Отвечаю я, ныряя в бездну его светлых глаз, так сильно похожих на глаза Бьорна. – Линнея.
Я сотни раз представляла, как встречусь со своим отцом, и как посмотрю ему в лицо. Мне казалось, что в этот момент меня затопят невообразимое тепло, радость и счастье от того, что давно потерянное теперь найдено и возвращено на место. Но все, о чем я могу думать сейчас, это орущее в подсознании: «Пожалуйста, нет, умоляю, только не это, в моих жилах не может течь кровь Хельвинов, это ужасно несправедливо!»
– Когда вы сказали, я могу увидеть Карин?
– Никогда. – Выдыхаю я, вдруг теряя самообладание. – Она даже не узнает вас, если увидит. Карин в психушке, она тронулась умом. Уже давно.
Разворачиваюсь и ухожу, не давая ему сказать ни слова.
Даже если он – мой отец, я не хочу этого слышать. Он для меня чужой. Он – никто. Я не хочу, чтобы эти слова разбили мою жизнь опять.
Я. Не. Хочу.
И прижав к груди пакетик с землей, я убегаю.
Бегу, пока не выбегаю за ограду. Оглядываюсь, вижу убежище в тени раскидистых дубов и несусь туда. А, оказавшись там, прячусь за широкий ствол одного из деревьев, зажмуриваюсь и приказываю себе не рыдать. Не рыдать!
Глава 10
– Запрыгивай! – Велит мне Бьорн, когда машина тормозит у края дороги.
Он кажется веселым, и я не сразу понимаю от чего. И тут замечаю Улле, сидящего рядом с ним на пассажирском сидении. Мне пришлось ждать их возле кладбища не меньше пары часов, но, видимо, оно того стоило: оба парня выглядят довольными.
– Все прошло хорошо? – Звучит мой первый вопрос, едва я оказываюсь в салоне.
И в этот момент вижу, как что-то копошится на коленях Ульрика в холщовом мешке. Парень удерживает мешок за плотно сомкнутую горловину и старается не приближать к лицу. То, что внутри, яростно подпрыгивает, трепыхается и кричит: звуки выходят странными, отрывистыми, и вдруг я понимаю, что это птица.
– Можно было управиться и быстрее. – Отзывается Бьорн. – Но эта желна никак не хотела поддаваться, а других птиц поблизости не обнаружилось.
Я вижу, что его ладони и запястья слегка оцарапаны ветками, а к рукавам школьной рубашки, закатанным до локтя, налипли паутина и мельчайшие частицы древесной коры. Видимо, парню пришлось полазать по вековым соснам и елям.
Прическа Бьорна тоже видоизменилась: растрепанные светлые волосы от затылка свободно спадают на плечи, а основная их масса сверху теперь наспех прихвачена в небрежную гульку на макушке. Судя по капелькам пота на его шее, парень задержался из-за того, что прыткий дятел гонял его по лесу, издеваясь, не меньше часа.
– Ты не мог посадить ее в клетку? – Ворчит Улле, отставляя от себя мешок подальше.
Хельвин разражается нервным смехом.
– Где я тебе клетку-то возьму?
– Ну, не знаю! В зоомагазине! – Ржет Ульрик.
Птица, трепыхнувшись, бьется о приборную панель автомобиля, и ненадолго затихает.
– А ты как справился, Улле? – Спрашиваю я. – Нашел что-нибудь?
– Разумеется! – Парень гордо вздергивает подбородок.
– Супер! А то я переживала. – Ловлю в зеркале заднего вида взгляд Бьорна.
– Что я тебе, идиот, что ли, какой-то? – Ульрик выуживает свободной рукой расческу из внутреннего кармана. – Вот!
Она розовая, с блестящей ручкой, на щетине – несколько длинных волос.
– Как хорошо, что ты пошутил про трусики. – Выдыхает Бьорн, ударяя ладонью по рулю. – А я, уж было, поверил.
– Почему пошутил? – Сводит брови Ульрик. – Трусики я тоже прихватил, было слишком заманчиво, чтобы не соблазниться!
Мы с Хельвином снова смотрим друг на друга, и в салоне воцаряется молчание.
Но в следующий момент Ульрик разражается таким звонким и заразительным смехом, что всю неловкость как рукой снимает.
– Трусики покойницы? И вы поверили? Серьезно? – Хохочет он.
Бьорн ударяет его кулаком в плечо.
– Шутник хренов.
– А вдруг бы это оказались трусики не Эллы, а ее мамули? – Продолжает Улле. – Или того хуже – папулины?
– Прекрати, – я тоже толкаю его сидение локтем.
Возможно, мы с этими ребятами могли бы дружить, сложись все иначе.
– Хватит меня бить! У меня есть девушка! – Стонет Ульрик, отбиваясь от новых ударов Хельвина. – Меня интересуют исключительно ее трусики!
– Боже, – отворачивается Бьорн.
– Кстати, о моей девушке. Ты не мог бы надавить на газ? Вокруг нее кружат какие-то бестелесные типы, и я слегка, знаешь ли, ревную.
Несмотря на шутку, на нас обрушивается напоминание о том, что все очень серьезно. Пока мы тут смеемся, Сара там изнемогает в ожидании. Ей очень страшно, и времени остается все меньше. Поэтому мы все с облегчением выдыхаем, когда Бьорн давит на газ, заставляя автомобиль ускориться.
– Наконец-то! – Встречает нас Анна. – Так трудно было поймать какую-то птицу?
Она открывает дверь шире, позволяя нам войти в трейлер.
– Совсем нетрудно, я же делаю это каждый день, – хмыкает Бьорн.
Ульрик передает ей мешок и расческу, найденную в комнате Эллы.
– А где Сара? – Интересуюсь я с ходу.
В гостиной все готово к ритуалу, кругом разложены свечи, амулеты, какие-то книги, на полу расстелены джутовые коврики, а на столе рассыпан пепел. Но вот подруги своей я нигде не вижу.
– Я велела ей прилечь. – Анна указывает рукой за ширму.
– Сара? – Я кладу на стол могильную землю и отправляюсь туда.
Обхожу ширму и заглядываю в уголок, служащий подруге спальней. Трудно назвать это полноценным местом отдыха: на двух квадратных метрах размещаются постель, выдвижной столик, на котором можно делать уроки, полки с книгами, настольная лампа и штанга под потолком, держащая вешалки с немногочисленной одеждой. У нас в съемной квартире во Флодберге балкон был в два раза больше, чем эта клеть за ширмой.
– Сара? – Наклоняюсь и отдергиваю одеяло.
В следующую секунду в меня вонзаются тысячи ледяных иголок: пусто, на постели никого нет.
– Сара! – Я оглядываю комнатушку, ударяю руками по скромным нарядам на вешалке, наклоняюсь под стол. Это глупо, человеку там не спрятаться: просто меня охватывает паника. – Сара!
Бросаюсь в уборную: трейлерный туалет не шире того, что бывает в поезде или самолете, но спрятаться там можно. Дергаю дверь, и застываю в изумлении. Подруги внутри не оказывается, зато маленькое окошечко распахнуто настежь. Если встать на унитаз ногами, подтянуться…
– Что… – Бьорн спотыкается на полуслове.
Влетев за мной следом в уборную, он застывает в изумлении, а затем выплевывает ругательство и выбегает обратно.
– Сара! – Кричу я, забираясь на злосчастный унитаз.
Из гостиной слышатся крики, ругань.
– Сара-а! – Ору я, повиснув на раме.
И вижу, как мимо меня в сторону леса пробегает Ульрик, а за ним Бьорн и Анна.
– Черт…
Я застреваю, не зная, куда лучше сдвинуться – назад или вперед. Пока решаю, их фигуры уже скрываются в лесу. Отталкиваюсь локтями и… кубарем лечу с окна. Палки, камни, мусор – я собираю, кажется, все. Ударяюсь о деревянное полено и замираю на земле, ощутив боль в плече.
Черт!
Встаю и бегу вслед за остальными в заросли деревьев. Затем останавливаюсь. «Нет, нам нужно разделиться, нужно осмотреть всю территорию – Сара не могла удрать далеко».