Платон Альбертович кинул быстрый предупредительный взгляд на Феникса. Младший брат едва заметно кивнул, и в то же мгновение профессор любезно мне улыбнулся.
– Ничего. Это был обычный ужин, – с расстановкой ответил старший Грезецкий.
– Абсолютно обычный, – подтвердил Феникс и спрятал глаза.
– Мы просто немного выпили, поговорили, а потом, ближе к полуночи, он ушел в заводскую контору. Его там ждал локомобиль, чтобы отвезти в особняк Кротовихиной. – При произнесении этой фамилии ноздри Платона Альбертовича раздулись. На лице на миг проступила острая неприязнь.
– Он ушел пешком? В полночь? Один? – Я внимательно посмотрел на братьев.
– Да это ж Жоржик, – раздраженно пожал плечами Платон Альбертович. – Он когда мадеры перепьет, его всегда на прогулки тянет. Уж сколько раз мы говорили, не стоит ходить ночью по терновому саду – примета плохая. Но нет, он не слушал никогда.
Феникс вмешался:
– Но вообще мистика какая-то. Отсюда до завода с полверсты, не больше. И ведь ночь была бездымная, и луна в небе полная, и фонари на аллее я включил. Жоржик хоть и выпил, но ведь всего три бутылки мадеры в нем было, он на ногах крепко держался. Да и пистолет у него с собой всегда имелся. Он ведь знал: места тут неспокойные, люди порой исчезают.
Платон Альбертович холодно посмотрел на брата:
– Да что ты наговариваешь такое? Все у нас нормально. И люди у нас никогда не исчезали, так, мужики порой с заводов пропадают. А с людьми благородными у нас в Искрорецке никогда неприятностей не случалось. Ни разу.
Я холодно посмотрел на хозяина усадьбы, но продолжил задавать вопросы:
– У кого-то в доме были конфликты с убитым?
Платон Альбертович нахмурился и нехорошо посмотрел на меня:
– На что это вы намекаете? Что мы, представители благородного рода Грезецких, имеем отношение к убийству? Это абсурд! Мы древний дворянский род! Род ученых и изобретателей!
– Историей своей мы восходим к самой княгине Ольге! – поддержал Феникс. – Как среди нас может быть убийца?
– Вы дворянство при Петре получили, – холодно перебил я.
– Так это дворянство, а история нашего рода начинается с самых древних времен. Все знают, как княгиня Ольга сожгла древлян, но кто изобрел для нее легковоспламеняющихся голубей? Конечно же, ее дружинник Неждан Грезецкий!
Я наклонил голову, не понимая, изволил ли Феникс пошутить или он верит в это всерьез.
– Такого не было в учебниках, – попытался вставить я, но Феникса уже понесло:
– Все знают, что Иван Калита собирал дань для Орды, но кто сделал арифмометр, на котором князь вел подсчеты? Конечно же, кузнец Наум Грезецкий!
– Какой арифмометр? Какой кузнец?
– А Иван Грозный? Кто собрал для царя знаменитого потешного робота, известного как Железный мужик? Андрон Грезецкий его собрал! Кстати, именно в честь этого человекоподобных роботов и называют андронами.
Я был вынужден кивнуть:
– Да, вот об этом факте читал, это признаю.
– То-то же! Мы великий род изобретателей и никак не можем быть связаны ни с какими убийствами.
– Да-да, именно. Не можем, – подтвердил Платон Альбертович.
Я отвлекся от Феникса и внимательно посмотрел на бегающие глазки профессора.
– Я никого не обвиняю. Пока что. Это мысли вслух. Но давайте сделаем так. Перед тем как продолжить расспросы, я хочу узнать: у вас есть оранжереи?
– За домом имеются, – откликнулся Феникс. – Еще есть открытые цветники.
– Лилии не несли следов кислотных дождей. Так что нас интересуют лишь оранжереи. Сейчас мы их осмотрим. А после уже договорим.
0101
Оранжерей у Грезецких было целых три: в первой нас встретили персиковые и вишневые деревья, во второй росли ананасы и огурцы. Но зато в третьей, самой большой из всех, нас ожидала удача – здесь под высокими стеклянными сводами находились цветы. Горели огнем гвоздики и маки, тянулись к висящим под потолком лампам мальвы и люпины, вокруг железных колонн, подпирающих чугунные ребра оранжереи, пышно вились гортензии и плетистые розы. Лилии тоже были здесь. Белые и розовые, желтые и красные, оранжевые и тигровые, они занимали весь дальний конец оранжереи.
Я шагнул внутрь. Влажный, спертый воздух пах цветами столь одуряюще, что мне как жителю Петрополиса инстинктивно захотелось надеть респиратор. Несколько раз чихнув, я все же немного попривык к ароматам и вслед за Ариадной прошел к буйным зарослям рыжих лилий.
Мы принялись внимательно осматривать цветы. Вскоре среди них обнаружились стебли со срезами.
Я оглянулся на сопровождающих нас братьев.
– Срезы совсем свежие. Сорт и цвет совпадают с теми, что прислали Галатее Харитоновне.
Платон Альбертович нервно оправил лабораторный халат. Похоже, хозяин усадьбы только сейчас понял всю серьезность ситуации.
– То есть вы предполагаете… – Профессор помедлил, подбирая слова, и, наконец понизив голос, произнес: – …что у меня в усадьбе находится… Убийца?
Ариадна со щелчком улыбнулась и кивнула профессору:
– Удивительно точное и верное логическое построение. Я вижу, свое профессорское звание вы получили не зря.
Хозяин усадьбы промолчал. Удостоив Ариадну тяжелым взглядом, он лишь покрепче сжал медную трость. Моя напарница это, впрочем, совершенно проигнорировала.
Я же, не пожалев брюк, опустился на колени и принялся осматривать клумбу со срезанными цветами. Ариадна последовала моему примеру.
Первая находка не заставила себя ждать: разведя лилии в стороны, я увидел рассыпанный буро-рыжий порошок. Его было много. Пылью он покрывал землю и темные листья лилий. Ногтем я поддел крупинки порошка, осторожно принюхался. Чихнул – похоже, это был самый обычный перец, рассыпанный явно недавно. Вскоре мое предположение подтвердилось. Мы нашли смятый, небрежно разорванный пакетик из дешевой коричневатой бумаги: «Перец красный. Молотый. Жгучий», гласили оттиснутые на нем буквы. Под ними было грубое изображение нескольких лежащих на тарелке крупных стручков.
Прошла еще минута осмотра. Последовала новая находка – из глубины зарослей Ариадна вытащила маленькую плоскую жестянку из-под леденцов. На яркой крышке коробочки была искусно нарисованная юная девушка, облаченная в тонкое, нисколько не скрывающее фигуры платье. Красавица держала в руках огромный, пылающий огнем цветок. Позади юной девушки чернел густой сказочный лес, из которого на красавицу лукаво смотрело огромное желтоглазое чудище.
Поверх рисунка шли вытесненные золоченые медали выставочных наград и большие буквы «Аленький цветочек. Леденцы экстра». Ниже был указан и хорошо знакомый мне изготовитель: «Паровая фабрика наследников В. Л. Кошкина». Я криво улыбнулся – что же, выходит, дело Василия Львовича жило до сих пор.
Я еще раз осмотрел коробочку. Она выглядела весьма дорогой, но затертости по краям говорили, что хозяин использует ее давно. Поддев крышку, я не обнаружил внутри ни леденцов, ни каких-то других сладостей, лишь бархатно блестящую антрацитово-черную пыль. Я чуть-чуть приблизил коробочку к себе и очень аккуратно принюхался: пыль пахла узнаваемо – гарью и подгнившими фруктами. Я обернулся к Грезецким:
– Кардифин. Очень хороший альбионский кардифин, весьма редкий и дорогой наркотик. Кто-то в усадьбе употребляет его?
Братья спешно обменялись взглядами.
– Первый раз слышу это название, – пояснил Платон Альбертович. – Что это вообще за штука?
– Весьма опасная вещь. Одна понюшка на несколько часов дает забвение и блаженство. По крайней мере, в первые несколько лет употребления. Потом требуется больше, затем еще больше, а дальше все уже зависит от организма. Пять–десять лет, и все – смерть. Но перед этим безумие. Из побочных эффектов: внезапная раздражительность, потеря сна, паранойя, светобоязнь. На поздних стадиях галлюцинации и многочисленные внутренние кровотечения. На самом деле в Петрополисе кардифин почти не встречается, все же народ у нас патриотичный, больше «бурым» дышат, из подмосковных лабораторий, да и цена у него такая, что немногие себе позволить могут.
Я защелкнул коробочку и вернул находку Ариадне, та спрятала ее в карман. Больше в оранжерее найти ничего не удалось, следов тоже не было – дорожки, к нашему сожалению, были выложены плиткой.
Однако после всех этих находок хозяин усадьбы мигом стал сговорчивее. Я принялся за расспросы. Выяснилось, что Платон Альбертович отправился работать в свой кабинет за полчаса до ухода Жоржика, в это же время покинул усадьбу и отец Герментий. Феникс после ужина пошел в ангар трудиться над своим воздухоплавательным снарядом. Их сестра Ника о чем-то говорила с Жоржиком перед его уходом, а затем отправилась в подвалы усадьбы, где у нее была лаборатория. Еще на территории усадьбы было с десяток слуг, включая экономку Варвару Стимофеевну и старшего механика усадьбы Родиона Окалина. Кроме того, присутствовал за ужином и их двоюродный брат, шеф жандармов, князь Аврелий Арсеньевич Белоруков. Именно он провожал Жоржика к выходу из усадьбы и видел его последним.
Этой же ночью, когда срезали цветы, в усадьбе находились все те же люди. Разве что не было отца Герментия.
– Что-то к вам Белоруков зачастил, – непроизвольно отметил я, весьма хорошо представляя, насколько должен быть загружен делами шеф имперских жандармов.
– У брата с ним какой-то проект, – ответил Феникс, но Платон Альбертович посмотрел на него так, что младший Грезецкий мгновенно замолк.
– Что ж, до него дело еще дойдет. Пока мы опросим Нику, а затем возьмемся за слуг, – постановил я.
– Может, не стоит? Она сейчас расстроена очень из-за всего этого, может, с ней чуть попозже переговорить? – заботливо спросил Феникс напоследок, но я лишь покачал головой – служба обязывала.
– Она в парке, я сейчас Шестерния позову, это наш робот, обслуживающий усадьбу, он вас проводит, – предложил Платон Альбертович.
Феникс покачал головой:
– Так он с ней ушел.
Профессор вздрогнул.
– Как ушел, зачем?
– Утешить. Он же увидел, как она новость восприняла.