Рюмасов скривился.
– За кого вы нас принимаете? Конечно, устраивали. Не раз. Нескольких стражников после них так и не нашли.
– Были какие-то выделяющиеся случаи за эти годы?
– Да вроде не особо. Но один раз в ночь исчезло сразу трое взрослых мужчин. Года два назад это было. Там какая ситуация. – Рюмасов чуть помедлил и покосился на отца Герментия. – Вы, Виктор Порфирьевич, про золото сектантское, конечно, знаете?
– Откуда? Я у вас в городе только пару раз бывал, и то проездом.
– А, ну да. У нас какая история, тут же до Петра сектанты жили, сибирским богам поклоны били да на капищах людей резали.
– А главным у них был сам слепой старец Антрацит, – добавил всезнающий отец Герментий. – И вот по указанию этого старца столько крови пролилось, что даже до Петра вести об этом дошли. И когда он шведов в этих местах громил, послал он туда сподвижника своего, Василия Грезецкого, да дал ему в помощь батальон семеновцев.
А в ту пору у сектантов как раз праздник большой был. Грезецкий о том прознал, спрятал своих солдат в лесочке да и подождал, пока еретики перепьются. Ну а потом развернул семеновцев цепью да и скомандовал атаку. Жалеть никого не стали – знали прекрасно, что сектанты творят, а потому на бережке всех их и порешили. Старца же Антрацита да жрецов его близких солдаты пытать принялись, ибо слухи ходили, что у сектантов этих столько монет золотых и серебряных прирыто, что даже Дьябол бы сосчитать их не смог.
Старец Антрацит крепким оказался – не выдал ничего. А другие жрецы клялись, что места клада не знают, лишь говорили, что на капище у них где-то золото зарыто. Три дня люди Грезецкого пытались что-то вызнать, да бестолку. Тогда старца Антрацита и остальных жрецов да жриц повязали веревками, кинули в яму, смолой залитую, соломой набитую, да и подожгли. Огонь, говорят, до самых небес был. Вот такое дело. – Отец Герментий широко, по-доброму улыбнулся. – В общем, тогда все сектанты в этих местах и сгинули. Только одну лишь жрицу пощадили. Красивая она была страшно, молодая, черноглазая, черноволосая, кожа у нее была как молоко с кровью человечьей, что она на ритуалах пила. Где клад, и она не знала, но Василий ее пожалел, понравилась она Грезецкому. А потому он забрал ее с собой. Тогда времена простые были, прачка императрицей стать могла, что уж говорить. Так что стала та жрица Василю Грезецкому женой. Вот с тех пор господь на Грезецких и прогневался, да на дом их и наложил проклятие. Все Грезецкие с тех пор безумны – правду говорю.
А землю на берегу Петр Первый Грезецким как подарок свадебный пожаловал, там они усадьбу и поставили. А на месте капища сад разбили терновый. Терн, он же, всем известно – от темных сил защищает. Поэтому им землю по настоянию той жрицы и засадили. Да и полезное же дерево – наливка с него наилучшая.
Батюшка с наслаждением налил себе еще одну рюмочку.
Исправник же подвел итог:
– В общем, все верно отец Герментий сказал – с тех пор поверье и есть, что в глубине сада тернового все еще скрыты сокровища старца Антрацита. Все, кто в Искрорецке живут, верят в это. Пару лет назад трем работягам мошенник какой-то карту продал, мол, нашел случайно рундучок железный, а в нем бумага эта была. А работяги простые были, поверили этой истории, ну и начали по ночам в сад Грезецких лезть. Я их пару раз ловил, выставлял – они ж ям накопали немерено. А потом жены их приходят ко мне и говорят, мол, не вернулись под утро мужья их. Мы в сад – а там ни следочка. Только одну лопату нашли погнутую, да и все. Трое за одну ночь пропало. Упокой господь их души.
Рюмасов широко перекрестился на мрачные, закопченные лики висящих в углу кабинета икон. Пламя заполненной нефтью лампадки задрожало в ответ.
Следующие часы мы потратили на чтение дел и опрос родственников пропавших. Пройдя по грязным рабочим баракам и покосившимся избам, еще остававшимся у стен разрастающихся фабрик, мы опросили более дюжины человек, но не получили абсолютно никаких ответов.
Когда алый шар солнца стал клониться к горизонту, мы вдоль берега направились обратно к усадьбе Грезецких.
Снова дорожка из битого кирпича. Снова запах мазута, дыма и цветущего вдоль берега терна, пахнущего словно горький миндаль.
Берег был пустынен – люди трудились на фабриках или рыбачили в заливе, но возле тропки, что уводила на ведущую к усадьбе аллею, виднелись знакомые фигуры.
Ника стояла под высоким терновым деревом. На глазах девушки уже не было слез, лицо ее было серьезным и сосредоточенным. Легкое платье сменилось строгим, свинцового цвета рабочим мундиром, какие носили чиновники Сибирской коллегии. В руках девушка держала компас и карту звездного неба. Рядом с ней на здоровенной, сваренной из рельс стремянке стоял Шестерний. Повинуясь указаниям хозяйки, он вешал на макушку цветущего дерева собранный из костей амулет.
– Выше, еще выше! А то отец Герментий опять сорвет. Ты же его знаешь. Ага – вот на эту ветку, хорошо. Так, теперь левее поворачивай. Шестик – левее, а не правее. Ага. Так, теперь кровью кропи.
Робот покопался в стоящем на стремянке железном ящике и вытащил банку с чем-то темно-коричневым внутри.
Ника покачала головой и чуть улыбнулась:
– Шестик, ну какой ты у меня глупенький. Это человеческая желчь. Ты кровью, кровью кропи.
Робот достал банку с темно-красным содержимым. Дождавшись одобрительного кивка Ники, он обмакнул в нее кисть и широко размахнулся. На белые цветы легли багровые капли.
Лишь после этого девушка повернулась в нашу сторону.
– Простите. Надо защищать эту землю от зла. Оно явно стало сильнее. Жоржик погиб не в дымную ночь, значит, оно уже не боится света звезд. Это очень плохо.
Я покачал головой. Откуда у Ники человеческая кровь и желчь, спрашивать я, конечно, не стал, на ящике были прекрасно видны затейливые печати Сибирской коллегии. Чего-чего, а подобных материалов у ученых, которые изучали то, что творится за рекой Обь, было в избытке.
Тем не менее с заявлением Ники я не согласился:
– Я не думаю, что Жоржика убила какая-то нелюдь. Подобные твари обычно не отправляют ни посылок, ни уж тем более записок, отбитых на печатной машинке.
Ника лишь отмахнулась.
Ариадна же, к моему удивлению, кивнула, соглашаясь с девушкой.
– Не стоит недооценивать нелюдей, Виктор. Запомните это.
Она подняла взгляд, смотря на еще не сошедшего со стремянки Шестерния, стоящего среди цветущих терновых ветвей.
Раздался скрежет. Робот наклонился вниз, нависая над Ариадной.
– То есть вы намекаете, что Жоржика я убил?
– Почему вы так решили? – с полуулыбкой спросила Ариадна. – Я ведь ничего про вас не говорила.
Шестерний издал что-то похожее на вздох, а затем вдруг передразнил мою напарницу:
– Это же очевидно. Вы, роботы, удивительно просты и предсказуемы.
Ариадна скрежетнула.
Чугунный гигант продолжил:
– То есть вы на меня посмотрели и подумали: если он запрограммирован быть человечным, то ему должно быть жалко цветущий сад. И чтобы сад не вырубили, он убил Жоржика. Ариадна, ну что с вами не так? Я самообучающаяся машина. Я пятьдесят восемь тысяч художественных людских книг прочел. Вы правда считаете, что у меня приоритет сохранения безмозглой органики может быть выше приоритета сохранения человеческой жизни? Да?
Шестерний открыл технический лючок и вытащил кусок мела. Ловко им орудуя, он нарисовал себе над окулярами нахмуренные брови.
– Итак, как вы видите, я очень рассержен вашим заявлением.
Шестерний чуть подумал, а затем с помощью мела добавил себе длинные усы и витую бородку. Потом пририсовал бакенбарды.
– Это для солидности. Чтоб вы, Ариадна, видели, насколько серьезного человека вы разозлили, – важно пояснил робот.
Ариадна холодно посмотрела на чугунного великана:
– Какой еще человек? Прекратите! Вы обычный устаревший, кустарно сделанный, плохо запрограммированный механизм. Не более.
Шестерний ошарашенно замер. Внутри у него что-то грохотнуло. Он внимательно посмотрел на свои чугунные руки, точно увидел их впервые, а затем вдруг пожал плечами.
– Как же я не человек? Быть того не может. Нет, я очень много работал над тем, чтобы человеком стать. И стал им. Хотите я вам докажу?
Ариадна прищурилась:
– Что ж, попробуйте.
Шестерний со всей дури постучал себя по голове. Над берегом раздался тяжелый гул.
– Ну, услышали? Убедились?
– В чем?
– Человек – это звучит гордо. И я звучу гордо. Значит, я человек. – Шестерний вновь сжал кулак. – А вот если я вам по голове сейчас постучу, какой звук будет?
Аридна выпустила лезвия:
– Будет звук моих клинков, входящих в ваши сочленения. Вот какой будет звук.
– А вы злюка, – осуждающе покачал головой чугунный робот. – Я же от таких ваших действий испорчусь. Возможно, навсегда. Вы об этом не подумали? Конечно, не подумали. Куда вам – бесчувственному роботу.
Ариадна, не убирая лезвий, шагнула к Шестернию.
– Какой же вы невыносимый.
Шестерний, не разжимая кулака, наклонился еще ниже к Ариадне.
– Я невыносимый? Да во мне весу всего тридцать пудов, и габариты у меня нормальные, отлично я отовсюду выносимый!
– Самоходное механическое посмешище, – припечатала моя напарница.
– Злюка. И даже, простите за такое площадное слово, не просто злюка, но еще и порядочная закорюка. Надеюсь, я вас не обидел.
Ариадна со щелчком улыбнулась и вдруг пожала плечами:
– Обидеться можно только на равного. А мы с вами находимся на совершенно разных уровнях.
– Я могу слезть со стремянки. Тогда на одном будем.
Ариадна скрежетнула так, что мне показалось, сейчас полетят искры.
– Вы еще подеритесь тут! – Ника всплеснула руками и кинулась к роботам. – Шестик, ну что за поведение? Это же наши гости! А ну извинись!
– Но она первая начала! Она меня роботом обзывает!
– Извинись, я сказала!
– Простите. – Чугунный исполин чуть наклонил голову и шаркнул гигантской ногой. – Будучи человеком, я опять сильно собой загордился. Ведь гордость – это человеческое чувство. А я человек.