Пухлый, розовощекий и очень жизнелюбивый, он сидел в своем кабинетике и наслаждался игрой патефона, заодно изучая каталоги Военной коллегии и размышляя, что бы еще можно было выписать для нужд нашего отделения.
– Алексей Петрович, милейший, а что у нас по оружию? – с порога осведомился я.
– А что нужно? – Курощупов-Савойский оживился.
– Да расследование у меня в усадьбе, полной роботов. Сфинксы бронированные и слуга в два с половиной метра из арденского чугуна. Если убийца кто-то из хозяев, как бы на нас все это добро не посыпалось.
Курощупов-Савойский поскреб голову и, погремев ключами, пошел открывать оружейную. Затем указал на одну из полок:
– Не хочешь испытать? Я только вчера выписал – экспериментальный крупнокалиберный револьвер системы Подкорягина! Пуля с вишню размером. А сбоку от ствола на случай рукопашной что? Правильно! Выкидной штык. А внутри рукояти – что? Правильно, еще один выкидной штык! А под стволом крепится что? Верно – подствольник. Который стреляет чем?
– Только не говорите, что штыками.
– Ими, родимыми!
– Нет, спасибо, я никогда больше ничего конструкции Подкорягина у вас не возьму. Его патентованного циркулярного пистолета мне хватило.
Курощупов-Савойский, которому конструктор Подкорягин приходился тестем, с обидой покосился на меня: —Это же опытный образец был. Да, заряд чуть слабоват оказался, но в целом-то отличнейший пистолет.
– Нет-нет. Меня нервирует, когда бандиты убегают от меня с диском от циркулярки во лбу. И револьвер я тоже не возьму. Нужно посильнее что-нибудь.
– Ну, есть бронебойное ружье.
– Перебор, – только и сказал я, глядя на двухметровую винтовку у стены.
– Магнитная граната?
– Боюсь, хозяева усадьбы меня не поймут, если я с ней начну там разгуливать. Я ж не студент-анархист, в конце концов.
– Шоковый разрядник тогда? Есть двухзарядная модель даже.
Я посмотрел тяжелое, напоминающее пистолет оружие. Пользовались мы ими в сыске редко – они были весьма неудобны, да и работали разрядники через раз – или оглушали, или останавливали сердце. В общем, не лучшая вещь для задержания человека, но вот против робота могла сгодиться. Пары разрядов из него хватило бы, чтобы на время вывести из строя даже Ариадну. К сожалению, и сфинксы, и даже Шестерний были явно крупнее моей невысокой напарницы. Но все лучше, чем бесполезный против бронированных роботов револьвер.
Убрав шоковый разрядник под мундир, я набрал побольше запасных батарей и отправился за Ариадной. Вот теперь можно было выдвигаться в Искрорецк.
Мы пронеслись по украшенному зелеными флагами Петрополису. Сегодня наступала Майская ночь, и город бурлил в ее предвкушении.
Миновав привычную дорогу вдоль залива, мы мельком посмотрели на восстанавливаемый военными инженерами мост и, воспользовавшись паромом, прибыли в фабричный городок.
Главного механика усадьбы нашли на винокурне: приземистое одноэтажное здание с несколькими дымовыми трубами было сегодня открыто. Внутри стояло несколько медных перегонных кубов и здоровенные, вмурованные в стены железные цистерны, где хранился полученный из терна спирт, питающий двигатели механизмов в усадьбе Грезецких.
С чердака слышались разговоры. Личность Родиона мне не понравилась заочно, и я решил проявить бдительность. Я оглядел остальные комнаты на первом этаже – мастерская, еще пара кладовых с канистрами, полными спирта, дверь в подвал. Толкнув ее, я спустился вниз.
На стеллажах в прохладе покоились длинные ряды бутылок с терновой наливкой, у дальней стены в беспорядке высилась до потолка гора какой-то рухляди – сломанные сундуки, колченогие стулья, облезшее чучело здоровенного дронта, дырявые корзины, доски, тряпки.
В общем, ничего предосудительного. Обменявшись с Ариадной взглядами, мы направились наверх, допрашивать главного механика усадьбы.
В мансардной комнате на стене висела недорогая копия с картины Шишигина «Утро в сибирском сосновом лесу». Честно говоря, она мне никогда не нравилась. Все эти мучительно искривленные алые деревья, кровавый снег, четыре обросших металлом чертопса, воющих на красно-зеленые сибирские небеса, искаженные падением кометы. Нет уж, хоть я и очень любил школу имперской реалистической живописи, но Шишигин был совсем не в моем вкусе.
В углу комнаты обнаружился стол с какими-то чертежами, большой арифмометр, несколько книжных полок. На большинстве затрепанные томики технической литературы.
Сам Родион Окалин нашелся в спальне, в компании Варвары Стимофеевны.
Главный механик усадьбы был раздет по пояс. Крепкое, поджарое тело было покрыто множеством синяков и ссадин. Экономка, охая, обрабатывала их йодом. От меня не укрылось, с какой нежной заботой она эта делала. Да и комната, через которую мы прошли, явно была крайне опрятна и носила след заботливой женской руки. Так что, скорее всего, связывали этих двоих отнюдь не рабочие отношения.
Я постучал об открытую дверь, привлекая внимание парочки. Они вздрогнули. Варвара Стимофеевна распрямилась, не замечая, как проливает йод на застилающий полы ковер.
Родион уставился на нас с откровенным страхом. Глаза его заметались, однако затем он справился с собой и вымученно улыбнулся. Я рассмотрел его лучше. Лет сорока пяти, прекрасно сложенный, он был замечательно хорош собой, если, конечно, не говорить о ссадинах и синяках на теле. На боках и плечах были видны старые шрамы от плетей, оставшихся еще со времен пребывания механика в Юргутском остроге.
– Виктор Остроумов и Ариадна Стим. Сыскное отделение, – представился я.
– Рад вас видеть, – произнес мужчина. Но никакой радости в его голосе я не услышал.
Он привстал, и мы пожали руки.
– Что у вас случилось? – Я кивнул на следы побоев.
– Играл сегодня ночью в карты. И меня избили. Обвинили в шулерстве.
– Да? А синяки совсем свежими выглядят. Думаю, нанесли их пару часов назад, не более. – Я внимательно посмотрел в глаза механика.
– У Роди плохо заживают раны. Его избили ночью, – твердо сказала Варвара Стимофеевна. Она попыталась загородить мужчину.
– Не могу вам поверить, простите. Шулеров, как правило, по лицу бьют. А тут только на теле следы. Точно кто-то не хотел, чтобы побои в глаза бросались.
– А что вы привязались к Роде? У нас что, быть избитым запрещено? – Варвара Стимофеевна зло посмотрела на меня. – Ведете себя, как жандарм какой-то, честное слово.
Видя, что откровенничать со мной не собираются, я решил зайти с другой стороны.
– Я хотел поговорить с вами насчет ночи, когда пропал Жоржик. Где вы были, Родион?
Варвара Стимофеевна вновь шагнула вперед, будто стремясь заслонить собой механика.
– Мы были здесь, на винокурне. Вместе. И что с того? Родя свободный человек. Он имеет право пригласить меня после работы к себе. – Задрав острый подбородок, женщина с вызовом уставилась на меня.
– Варечка… – Механик мягко коснулся руки женщины. – Не вставай в такую позу. Я готов поспорить, что господа сыщики не желают мне зла.
Экономка обернулась на Родиона. Он успокаивающе кивнул, и она отошла.
– Простите Варю, видите ли, она вбила себе в голову, что меня требуется срочно от вас спасать. Ибо я по какой-то невероятной причине должен быть у вас на подозрении. Правда, я так и не могу понять, в чем может быть причина, кроме моих ошибок юности.
Механик вымученно улыбнулся, однако глаза его стали бегать еще сильнее.
– У Жоржика при себе было много ценностей, а вы не умерены в карточной игре и постоянно в долгах.
Варвара Стимофеевна вновь подала голос:
– Если бы каждый, кто был в долгах, совершал подобные преступления, работа столичной почты бы встала – столько посылок с отрезанными головами нужно было бы пересылать.
Я тяжело посмотрел на экономку. Та замолчала. В итоге мы поговорили с четверть часа, однако ничего важного выяснить я не смог.
Судя по их словам, они действительно за полчаса до ухода Жоржика пришли на винокурню. В свой домик, стоящий неподалеку от флигеля прислуги, Варвара Стимофеевна ушла в два часа ночи. Вот только насколько можно было доверять словам экономки, явно питавшей чувства к механику?
Когда мы вышли наружу, то обнаружили на пороге винокурни Шестерния. Дымя и лязгая, он усердно читал какую-то книгу.
При виде нас он отложил ее и шагнул к Ариадне.
Та подняла руку, намекая, что сейчас выпустит лезвия.
Робот в ответ лишь наклонил голову.
– Ариадна. Я подумал о нашем прошлом разговоре. Я бы хотел извиниться. Я перегнул галку.
– Может быть, вы хотели сказать, палку?
– Нет, палку перегибать можно. Она от этого сломается, и будет две палки. А вот галку перегибать нельзя. Она от этого портится. Так что я извиняюсь. И, собственно, почему я здесь. Меня прислала Ника. Она просит вас присоединиться к обеду. Приходите в усадьбу в четыре часа пополудни. Будет уха. И Ника. Ника вас очень хочет видеть, Виктор.
Робот поклонился, а затем вновь подхватил книгу.
Я кинул взгляд на обложку и с удивлением увидел на ней изображение позолоченного креста.
– Шестерний, это что у тебя? Библия? Не ожидал.
Робот непонимающе пожал плечами.
– Почему не ожидали? Я же человек, с какой книгой мне ходить еще? Да и к тому же вы только посмотрите, какие тут картиночки!
Шестерний повернул книгу, и я увидел очень недурную гравюру. На ней вознесший пылающий меч ангел изгонял Адама и Еву из райского сада.
Шестерний вновь повернул книгу к себе.
– Знаете, я вот смотрю на этого ангела и полностью его понимаю. Нет, ну вот как так можно? Ну уж если вы одежду с себя всю сняли, то вы или мыться идите, или репродуктивные дела свои улаживать. Зачем же в таком виде по саду гулять? Это же непорядок, честное человеческое слово. Вот если б у нас по терновому саду голые люди ходить стали, что бы началось? У нас же тут приличные люди гуляют. Ника вот каждый вечер в саду проводит. А она ведь скромная девушка, ей такие вещи только в брачную ночь увидеть можно будет. Вы же меня поддерживаете, Виктор?