Феникс Альбертович выдохнул от боли и потрогал окровавленный лоб. Я осмотрел его рану и, сочтя ее неприятной, но неопасной, дал ему свой платок и велел присесть. За спиной слабо стонал пытающийся прийти в себя Родион. Послышался топот – в подвал вбежал держащий пистолет слуга. Затем появилось несколько ничего не понимающих вооруженных мужчин. Последними на шум прибежали Ника, сжимающая костяной кинжал, и смертельно бледная Варвара Стимофеевна с тяжеленным, пышущим раскаленными углями утюгом в руках.
Подождав, пока механик окажется под надежным приглядом, я наконец шагнул к разобранной им стене. Опустившись перед зияющей в кирпичной кладке дырой, я включил фонарик и посветил внутрь тайника. В свете ацетилена блеснуло зеленое золото.
Мы вновь расположились в Сибирской гостиной Грезецких. Ника мазала йодом лоб шипящего от боли Феникса, упорно не желавшего расставаться со своим ружьем. Рядом замерла белая как пар Варвара Стимофеевна.
Родион сидел на стуле, отчаянно вжимаясь в его жесткую спинку. Механик глядел на нас загнанным зверем. Было от чего: на столе передо мной лежали извлеченные из тайника механика часы Жоржа. Кроме того, здесь же лежала и найденная там же пачка денег. Я уже пересчитал купюры – здесь было почти три тысячи рублей. Куда больше, чем было при себе у убитого, но это объяснялось довольно легко – помимо денег, в тайнике нашлось множество украшений: мужские и женские кольца, золотые заколки, цепочки, перстни, в том числе сапфировые, что принадлежали Жоржику. Многие вещи были довольно приметными, и я не сомневался, что их описание найдется в делах пропавших в Искрорецке людей. Тяжелый крупнокалиберный револьвер и топорик для рубки мяса дополняли улов.
Аккуратно взявшись за цепочку, я поднял перед глазами Окалина часы убитого.
– Ну вот и все, Родион Леонидович. Есть ли у вас что сказать?
Лицо механика стало бледнее извести.
– М-мне их подкинули.
– Да? – весело осведомился я. – И часы, и кольца, и браслеты, револьвер и топорик, прямо все-все подкинули? Родион Леонидович, я, конечно, ни на что не хочу намекать, но будь мы в комедии «Горе от ума», вы бы горя не знали. Давайте вы не будете так безыскусно лгать. Если бы вы не знали о часах, то не побежали бы первым делом к своему тайнику. Вы знали, что они там, вы же шли их останавливать. Верно?
Родион тяжело опустил голову. Он не проронил ни слова. Я внимательно посмотрел на механика.
– Или, может, Жоржика убили не вы? Может быть, это сделала Варвара Стимофеевна? И она передала вам часы и деньги? Не играйте сейчас в благородство. Вы можете пожизненно отправиться на каторгу, поймите.
Я произнес эти слова, хотя и не рассматривал эту версию всерьез. Сказал я это лишь для того, чтобы краем глаза уследить за реакцией экономки. Увидев на ее лице удивленное непонимание, сменившееся возмущением, я отбросил данный вариант окончательно.
– Нет. Она ни при чем, – подтвердил Родион и уронил голову.
– Ах ты ж чертопсина криворогая, шавка пыжиковая! – Феникс отшвырнул ружье на диван и сжал кулаки. – Мы же к тебе как к родному, а ты… Жоржик же никогда тебе ничего плохого в жизни не делал!
Лицо Феникса перекосилось от ярости, и он шагнул к сжавшемуся Родиону, занося над ним кулак. Как бы я ни относился к сидящему перед нами убийце, но избивать задержанного я позволить не мог. Загородив дорогу Фениксу, я резко приказал ему вернуться на место. Пожалуй, я сделал это зря. Я отвлекся на Грезецкого всего на несколько секунд, но этого оказалось достаточно.
Варвара Стимофеевна медленно отходила в угол комнаты. В руках женщины была зажата так неосмотрительно брошенная Фениксом четырехстволка. Мы замерли.
– Отпустите его, – негромко приказала экономка.
Чуть подняв руки, я вкрадчиво произнес:
– Варвара Стимофеевна, пожалуйста, не глупите.
– Отпустите его, – повторила женщина. Ее руки добела сжались на ружье. – Тогда я ни в кого не выстрелю.
Я чертыхнулся про себя. Вот это было точно не вовремя. Напряженно следя за ходящим ходуном в руках экономки ружьем, я произнес с максимальным спокойствием, на которое был способен:
– Варвара Стимофеевна, он убийца. Притом он убил не только Жоржика. Он убил многих. Под сотню человек.
Лицо Варвары Стимофеевны перекосилось. Любовница механика заговорила, сбивчиво и быстро:
– Вы врете! Врете! Он не мог. Я его знаю. Он хороший. Вы все врете! Я вам его не отдам.
От ее логики я скрипнул зубами.
– Не глупите. Опустите ружье, – сказал я уже со злостью. – Даже если он сбежит, мы его все равно поймаем. Он не стоит того, чтобы вы отправлялись на каторгу.
– Это мой выбор. Родя – беги!
Ружье в руках экономки дрожало. На ее глазах были слезы, и я понимал, что она собирается защищать любимого человека до последнего.
– Родя, ну что ты сидишь, беги! Обо мне не думай!
Я чертыхнулся, видя, как глаза механика полыхнули надеждой. Будто не веря, он поднялся со стула.
Феникс кинул взгляд на меня, а затем на свой карман, где у него лежал револьвер. Я отрицательно покачал головой. Свое оружие я тоже доставать не спешил. Варвара Стимофеевна держала ружье на изготовку. Стрелять из ненадежного разрядника было нельзя, бить надо было из револьвера, и сразу на поражение. Ответный выстрел позволить нельзя. Слишком много людей в зале. Именно поэтому стрелять я не желал. Убийца был найден, и вновь поймать Родиона было теперь делом техники. А множить трупы в этой кровавой истории я не хотел.
Меж тем Окалин трясущимися руками схватил со стола деньги и пригорошню драгоценностей. Сунув их в карман, он шагнул было к двери, но затем подхватил еще одну горсть, и еще, даже не замечая, как кольца и заколки выпадают из его пальцев, усыпая ковер под его ногами. На свою спасительницу он даже не смотрел.
Именно в этот момент полы усадьбы содрогнулись от тяжеленых шагов. Шестерний шел по коридору, как ни в чем ни бывало неся в руках поднос с чаем.
Проходя мимо Сибирской гостиной, чугунный исполин заглянул в распахнутую дверь и изумленно замер, осматривая всю сцену. В его голове что-то натужно заскрежетало. Войдя в комнату, он осторожно поставил поднос на тумбочку и с тревогой осмотрел нас еще раз.
– Кажется, тут что не так. Но что именно? – Он шагнул ближе, принявшись настороженно рассматривать Варвару Стимофеевну. Затем поглядел на оружие в ее руках.
– Да, точно, тут явно что-то случилось. Но что? Думай, Шестерний, думай. Ты что, разве хуже Ариадны? Ты же тоже в дедукции разбираешься. Давай, думай. – В голове робота туго провернулись шестерни. Он оглядел нас. Затем зашагал по гостиной. – Люди в комнате выглядят напуганными. Это раз. У Варвары Стимофеевны ружье. Это два. Эти факты как-то связаны. Это три. Но как? Думай, Шестерний, думай. Если есть ружье, то, значит, есть и дичь. А судя по калибру оружия… – Шестерний рванулся с места и оглушительно заорал на весь зал: – Медведь! У нас в усадьбе медведь! Тревога!
В следующий момент произошло множество событий сразу. Внутри корпуса Шестерния оглушительно завыл ревун. Робот, размахивая руками, заметался по комнате, снося шкафы и стулья. Варвара Стимофеевна завизжала и едва не выронила ружье. Я кинулся вперед и, схватившись за блок стволов, рванул их вверх.
Грохот выстрела слился с грохотом снесенной Шестернием люстры. В амуров на потолке ударила крупная дробь. Феникс и Ника в едином порыве кинулись мне на помощь. Раздались крики и топот. Родион, схватив в одну руку свой крупнокалиберный револьвер, а в другую ‒ дорогие часы Жоржика, бросился в двери.
– Шестерний, отмена! Родион – убийца, схватить его! Немедленно! – рявкнул Феникс.
Привыкший к работе с Шестернием, он мгновенно подобрал верные приказы. Не прошло и мига, как ревун в чреве робота стих. Резко выпрямившись по стойке смирно, чугунный исполин вдруг окутался облаком обжигающего пара.
Да, может быть, Альберт Клементьевич Грезецкий и не успел наделить чугунного великана умом, но машинерию гениальный изобретатель сделал как надо. За секунду Шестерний вдруг разогнался до скорости курьерского поезда, после чего, вынеся половину дверного проема, вылетел в коридор.
Кинув взгляд в сторону и убедившись, что Ника уже отбросила ружье в угол, а Феникс крепко прижимает Варвару Стимофеевну к полу, я кинулся следом за роботом. С парадной лестницы меж тем раздались выстрелы крупнокалиберного револьвера и оглушительный звон пуль по толстенному арденскому чугуну.
Следом за выстрелами раздался такой чудовищный грохот, что у меня заложило уши. Похоже, с лестницы рухнуло что-то неимоверно тяжелое.
Пробежав по проломленному, раскиданному во все стороны паркету, я вылетел на разбитую мраморную лестницу. Шестерний и Родион были внизу. Судя по всему, робот настиг механика почти на самой вершине лестницы, после чего исполнил то, что ему приказывали, – схватил Родиона.
Пожалуй, это задержание можно было бы назвать эталонным, однако не учел робот ровно один фактор – инерцию. Они упали вместе, и все ступени некогда шикарной мраморной лестницы были оббиты прокатившимся по ней тридцатипудовым роботом.
Чертыхаясь, я спустился вниз. Увы, все было так, как я и ожидал. Шестерний отделался лишь царапинами на могучих боках из арденского чугуна. Стоя на коленях, он держал в руках льняной платок и старательно обмахивал лежащего на полу механика.
Родион Окалин же выглядел именно так, как и подобает человеку, прокатившемуся полсотни ступеней в объятиях тридцатипудового робота. Ребра механика были раздавлены. Острые обломки костей торчали из-под разорванной, уже успевшей побагроветь рубашки. Черные глаза потускнели и безжизненно смотрели с алого от крови лица. На губах пузырилась кровавая пена. Высыпавшееся из кармана механика золото было темно от крови. Изодранные руки были бессильно разжаты. В правой все еще лежал бесполезный крупнокалиберный револьвер. Левая была сломана в нескольких местах. Разбитые часы из зеленого золота лежали в шаге от тела.
Часы встали, и уже навсегда: стекло и циферблат вылетели. Тайник, который, как оказалось, был в задней стороне часов, беспомощно распахнулся.