Я захрипел, запрещая Ариадне это делать, но Шестерний в качестве предупреждения вновь чуть сдавил пальцами мою голову. Я не выдержал и заорал от боли.
– Итак, Ариадна. Флогистон. Быстро.
– Хорошо. – Ариадна пожала плечами и принялась расстегивать мундир.
– В смысле хорошо? – Шестерний дернулся.
– Я отдаю флогистон, вы отпускаете Виктора. – Ариадна открыла пластину на груди.
– Что, так просто?
– Вы недовольны? Вы же сами меня только что просили.
Шестерний озадаченно погрохотал.
– Но вы же сыскная машина. Вы же понимаете, что как только вы выпустите флогистон, я вас убью, а потом раздавлю Виктору череп?
– Да, конечно, понимаю. – Ариадна завозилась с разъемами.
– Но вы отдаете флогистон.
– Да. Ведь иначе вы раздавите голову Виктора. – Ариадна непонимающе посмотрела на чугунного робота.
– Но я и так это сделаю. Вам же ясно? – Шестерний бросил меня на брусчатку и упер руки в бока.
– Конечно, ясно.
– Но вы все равно вынимаете флогистон. Да?
– Да.
– Но как только вы отдадите флогистон, я же убью вас и раздавлю череп Виктора! – Шестерний в ярости топнул ногой.
Ариадна уперла руки в бока. В ее глазах появилось раздражение.
– Я не понимаю, вы недовольны тем, что я выполняю ваш приказ?
– Вы не должны выполнять этот приказ, черт вас дери! Это очевидно!
– Как с вами тяжело, Шестерний! Если я не должна выполнять приказ, тогда зачем вы его отдали? Мне доставать флогистон?
– Господи, вы меня с ума сведете. – Шестерний нервно заходил по двору. – Вы не должны себя так вести! Я же видел, вы способны чувствовать! Как и я! Вы сейчас должны разрываться между желанием спасти друга и пониманием, что я всех в усадьбе убью, если вы отдадите флогистон! Разрываться! Чувствовать! Страдать! Ну что же вы делаете?
– Что я делаю? Я флогистон достаю. – Ариадна вновь полезла в грудь. – Черт, застрял он, что ли? Тут дурацкая конструкция на самом деле, я постоянно с ней мучаюсь.
Загрохотав, Шестерний шагнул ко мне.
– Ты прикидываешься? Да? Посмотрим, как ты поюродствуешь, когда я Виктору башку развалю.
– Так мне тогда флогистон отдавать не надо?
– Тварь бесчувственная! – Шестерний схватился за голову. Затем подошел к сервированному для чаепития столу и взял яблоко, грушу и апельсин.
– Смотри, Ариадна. Вот это яблоко флогистон. Вот я его выбрасываю, видишь? – Робот выкинул яблоко в сад. – Теперь флогистона нет. Вот этот апельсин – ты, вот эта груша – Виктор. После того как флогистона не будет, я их давлю. Вот так. – Руки робота сжались, раздался хруст. – Логично?
– Нет.
– Да почему?
– Я не могу быть апельсином. Я неорганическая. Замените его на чайник.
– Господи! Хорошо! – Робот отошел к столику и вновь загромыхал посудой. – Вот этот чайник – ты, вот этот лимон – Виктор.
– Но до этого он был грушей.
– У меня нет больше груш!
– Но почему вы сервировали тарелку с фруктами только одной грушей? Это нелогично. Вы что-то недоговариваете, Шестерний. В чем подвох?
– Господи, да за что?! – Шестерний затрясся. – Ариадна, ну хватит. Пожалуйста. Вы меня пугаете своим поведением. Когда вы перестанете себя так вести?
– Действительно, Шестерний. Пожалуй, мы можем заканчивать. Взгляните на Платона Альбертовича. – Ариадна кивнула на мертвого профессора, возле которого рыдала Ника. – Он уже не дышит. Вы убили его.
– Очень тонкое замечание.
– А это значит, что у усадьбы теперь новый хозяин. Феникс Грезецкий.
Шестерний дернулся как от удара током.
– Ах ты Твариадна, – с ненавистью проскрежетал робот.
– Сфинксы, убить Шестерния! – рявкнул понявший все Феникс Грезецкий, лишь на миг опередив кинувшуюся на него чугунную машину.
Мгновение ничего не происходило. А затем все кругом утонуло в металлическом грохоте.
Глаза машин заполыхали алым пламенем. Сфинксы молниеносно слетели с постаментов и с кошачьей ловкостью бросились на чугунного исполина. Миг, и чудовищные когти ударили по чугунной броне, валя великана на брусчатку. Шестерний страшно закричал. Выведя механизмы на форсаж, он чудовищным усилием отбросил одну из охранных машин, рванулся прочь, к ограде усадьбы, но не прошло и мига, как сфинксы вновь настигли его и сбили на землю.
Шестерний загрохотал, ударил, разбивая оптику одному из сфинксов, выломал лапу второго, снова рванулся, но страшные удары продолжили сыпаться на его тело. Сфинксы били механично, неумолимо, и хотя даже их когти не могли пробить броню из арденского чугуна, но упорства машинам было не занимать.
Шестерний бился долго, он сопротивлялся до последнего, до той поры, пока сфинксы наконец не расшатали его бронепластину, выломав ее, не вонзили когти ему в грудь, выдирая оттуда кости, шестерни, валы и черный комок сердца.
– Достаточно! – Я обернулся к Фениксу. – Он уже не опасен. Остановите машины.
Младший Грезецкий посмотрел на меня с непониманием, но я повторил требование снова. Изучить и допросить Шестерния было необходимо.
С великой неохотой Феникс остановил сфинксов. Повинуясь его приказу, они отступили, оставляя посреди двора исковерканное, судорожно дергающееся, исходящее паром проклятие дома Грезецких.
1111
Над Искрорецком догорал вечер. Сидя на берегу Мертвого залива, мы с Ариадной смотрели на гигантский шар красного солнца. Закутанный в застилающую небо дымную пелену, он медленно-медленно опускался в мазутный мрак раскинувшихся под ним вод.
Было тихо. Только шумел цветущий терновый сад за нашими спинами да перекликались прибывающие полицейские и вызванные нами по душу Шестерния чиновники Инженерной коллегии.
– Спасибо. Я твой должник, – сказал я Ариадне и машинально притронулся к своей голове. Ободранная чугунными пальцами Шестерния кожа саднила. – Без тебя он бы вскрыл мне череп.
Моя напарница повернулась ко мне и безразлично пожала плечами.
– Я была обязана вам помочь. Это же мой долг служебного механизма. Ничего более.
– А если бы Грезецкий не умер так быстро?
– Пришлось бы отдать флогистон и говорить с ним дальше, вот и все.
– А если бы сфинксы не послушалась Феникса? А если бы Шестерний убил тебя сразу после этого?
Я посмотрел в ее горящие синим огнем глаза. Повисло долгое молчание, но, когда я уже хотел что-то сказать, она вдруг заговорила сама:
– Вы задаете столько вопросов, но не задаете главного. А если бы Шестерний раздавил вам голову? Что было бы тогда? Я должна была вам помочь, Виктор. Я не хочу, чтобы вы были мертвы. И уж тем более не хочу, чтобы вы когда-нибудь стали машиной. Вы не знаете, что такое быть роботом. И это хорошо. Вам бы сильно не понравилось быть механизмом, Виктор. Очень бы сильно не понравилось. – Ариадна опустила голову.
Снова повисла тишина. Я вздохнул. Затем погладил ее тонкие руки и крепко обнял. Она вздрогнула и прижалась ко мне.
Однако прошло несколько секунд, и в ее голове вдруг стремительно застрекотали шестерни. Миг, и она твердо отстранила меня и чуть наклонила голову.
– Виктор, я тут внезапно поняла, что ваша странная реакция на мои слова вызвана тем, что вы неверно меня поняли. Я же сказала: вам не понравится быть роботом. – Ариадна нахмурилась. – Тут какое ключевое слово? «Вам». Вы же всего лишь мелкий чиновник, ну кто из вас серьезную машину строить-то будет? Сделают из вас треножник паровой, с пулеметом, чтобы на Урале коммунаров гонять, и все. И цена вам будет красная десять тысяч рублей ассигнациями, не более. Другое дело я. Совершенный механизм за сто сорок четыре тысячи золотых царских рублей, воплощающий лучшие достижение имперской науки и техники. Быть мной – мечта любого человека. Высшее счастье. Предел желаний.
Ариадна самодовольно улыбнулась и откинула голову.
– Виктор-Виктор, когда же вы научитесь меня понимать.
Я улыбнулся и посмотрел ей прямо в глаза:
– Знаешь, Ариадна, о чем я часто думаю?
– Понятия не имею.
– Я думаю о том, что настоящего Шестерния я увидел. Но ты, Ариадна, сколько себя настоящей ты мне показываешь? Вот о чем я думаю.
Машина пристально посмотрела на меня:
– А сколько себя настоящего вы, Виктор, показываете другим людям? – Она мягко улыбнулась мне. – Я же не спрашиваю вас об этом, верно? Вот и вы не задавайте вопросов, ведь тогда вам не придется получать и ответов.
Улыбнувшись, Ариадна отошла прочь и с огромным удовольствием подставила лицо опускающемуся в залив багряному солнцу.
Часть вторая. Серая гвардия
0001
«Внутри заброшенной психиатрической лечебницы князя Гагарова царит тишина. Многометровые кирпичные стены отсекают и шум окрестных фабрик, и вой ураганного ветра. Единственные звуки здесь – это размеренно капающая откуда-то с потолка вода да всхлипы сопровождающего нас мальчишки. Нехотя, то и дело озираясь, он ведет нас к своей жуткой находке.
Фонари агентов режут густую тьму. Пятна света пляшут по закопченным былым пожаром стенам и странным знакам, вычерченным на кирпичных сводах, по проржавевшим остовам кроватей и обгоревшим останкам смирительных рубашек.
Полуразрушенные лестницы уводят нас все глубже и глубже в подвалы. Я непроизвольно смотрю то на толстенные стены, то на тяжелые, обитые железом двери. Здесь можно кричать хоть целый день, и никто тебя не услышит. И я не сомневаюсь – те, кого здесь заперли, кричали. Они очень долго кричали.
Мы останавливаемся на самом нижнем уровне подвалов, возле небольшой комнатушки, вход в которую перегораживает толстая решетка из тронутого ржавчиной железа. Я смотрю сперва на агентов, пытающихся вскрыть тяжеленный, недавно повешенный сюда замок, а затем направляю луч фонаря на тех, кто заперт внутри.
Их трое: похищенный полтора месяца назад генерал инженерных войск Жевтецкий, исчезнувший в тот же день генерал медицинской службы фон Молен и еще один человек, чей крестьянский тулуп сильно выделялся на фоне окровавленных мундиров военных.