– Заводы, что стоят в Белом селе, перенесли туда из Петрополиса.
– Зачем?
– Чтобы не загрязнять столицу.
Еще раз проверив защитное снаряжение, мы направились в гараж. Вскоре город остался позади. Потянулись бурые поля. Отравленные, заросшие колючим бурьяном, скрывающим проржавевшие остовы сельскохозяйственных машин, проносились с обеих сторон локомобиля. Мелькали поселки. Мы все дальше отъезжали от города. Пейзаж стал оживать. Появилась зелень и небольшие деревни с домами, сгрудившимися вокруг приземистых фабрик. Затем мимо пролетели раскинутые под столицей военные лагеря.
Каждое лето в пригородах Петрополиса проходили большие военные маневры, однако сейчас, в связи с назревающим конфликтом с коммунарами, они начались на несколько месяцев раньше.
Мы проезжали аккуратные офицерские летние домики, крашенные в цвет их полков, и бесконечные шеренги солдатских палаток. Вдоль дороги двигались изрыгающие черный дым бронированные шагоходы, лошади тащили пушки и многоствольные пулеметы.
Маневры шли полным ходом. Через поля маршировали батальоны егерей в камуфляжных алых мундирах, предназначенных для действия в сибирских снегах.
Вдали высились титанические силуэты. В сотню метров высотой, собранные из стальных листов и стальных опор, они имитировали железные коммуны уральцев, с которыми предстояло столкнуться нашим войскам. У ног макетов суетились солдаты саперно-штурмовых дивизий, отрабатывающие приемы по уничтожению гигантских машин. В небе кружили десантные дирижабли, сыплющие пехоту на верхние площадки железных коммун.
Я сбросил скорость, рассматривая все происходящее. Работали наши солдаты споро и со знанием дела, но я отлично понимал, какая кровавая каша заполнит поля, когда вместо макетов солдаты встретят хотя бы одну настоящую железную коммуну уральцев, да еще и прикрытую парой ударных батальонов красной лейб-гвардии.
– Виктор, как вы думаете, война случится? – внезапно нарушила молчание Ариадна.
Я удивленно посмотрел на напарницу:
– Вот уж не думал, что тебя стала интересовать политика.
– Война приводит к повышению уровня преступности. Естественно, меня интересует политика.
– Если императрица договорится с Декабрией, то войны не будет.
– А кто мешает договориться?
Все, – хотел было ответить я, но сдержался.
– Тут очень много проблем. Политика прежде всего. Вопрос смены строя. Вдобавок захваченный ими Собольск. Еще наши ракеты, установленные у их границ. Но в принципе, дело не только в этом. Как говорится, мы смотрим на их горы, они на наши воды.
Империя царит на Темном и Каспийском море. У нас есть Волга, Ладога и доступ в Варяжское море. Наши запасы рыбы неисчерпаемы, и это очень важно. После войны с Коалицией Гниль оказалась повсюду. Пахотных земель мало, Декабрия не имеет выходов к морю, она не может существовать без закупок продовольствия у нас. Мы же не можем существовать без легких металлов. Волей павшей кометы почти все запасы бореалия находятся в Уральских горах, там же белое железо и серафимий.
Сейчас готовятся переговоры, скоро прибудет делегация во главе с самим обер-комиссаром Ульяной Смолецкой. Промышленный совет интригует, пытается их сорвать, но императрица делает все возможное, чтобы они состоялись. Если с ней что-то случится, боюсь, война неизбежна.
Наконец последняя колонна солдат исчезла. Вновь потянулись поля, но теперь бурьян на них изменил цвет. Листья стали сперва белесыми, затем беловатыми, а потом побелели вовсе. Мы приближались к нашей цели.
Ариадна замолчала, завороженно смотря вперед. Белая, мглистая туча заволокла горизонт, почти укрывая собой титанические громады бетонных заводов, обеспечивающих строящуюся столицу материалами.
Локомобиль нырнул в колышущееся белое марево. По множеству рельс вокруг нас двигались вагоны, заваленные мелом и известью. Бело-серая пыль удушливым туманом заволокла все перед нами. Мир исчез в этой пелене, и мы, полагаясь лишь на сигналы семафоров, направились к первому из заводов.
Заводов здесь было много, но посетить требовалось лишь пять – только они были достаточно современными, чтобы позволить себе передовую асбестовую изоляцию труб.
Перед тем как выйти, мы с Ариадной еще раз проверили плащи с капюшонами, надели защитные очки и респираторы. Затем намотали поверх шарфы и подняли капюшоны. Ариадне это требовалось не меньше, чем мне: мне вовсе не хотелось потратить вечер на то, чтобы отчищать ее прихотливый механизм от цементной пыли.
Я отпер дверь и стремительно, точно выпрыгивающий из горящего шагохода пилот, кинулся наружу. Удар двери – и я закрыл локомобиль. Вроде бы пыли внутри осталось немного, и это радовало.
Было ветрено. Включив нагрудный фонарь, я шагнул через пляску цементной метели, Ариадна следом.
Первый завод, второй, третий. Серые цеха, серые дворы, серые люди с изможденными от работы лицами. Даже возносящиеся к небу башни фабричных контор почти такие же серые внутри, как и все остальное.
Три неудачи подряд. Четвертый завод. Самый крупный из всех. Высокая конторская башня, режущая цементный туман. Мы расположились на последнем этаже. Показав свой жетон, я задал вопросы управляющему.
– Пропавшая девушка? Сколько их у нас пропадает каждый месяц. Не посчитать. Люди здесь долго не задерживаются. – Управляющий задумчиво повертел серебряную ручку. – Как же вам помочь…
– У нас есть ее рост. Есть цвет волос, глаз, размер груди. Это немало, – рассудила Ариадна. – У нее в легких был асбест. Много асбеста. Она должна была трудиться в цеху, где проходили трубы.
– В цеху? – Управляющий усмехнулся. – Да вы что, вы знаете, какие у нас тут условия труда? У нас из цехов в конце смены взрослых мужчин порой на руках выносят. Что вы, я женщин лишь на легкие работы принимаю. Они вагоны разгружают. Не более. Цеха. Скажете тоже. Впрочем, на починке труб мы женщин используем. А не зацепка ли это?
Я мрачно уставился в окно, смотря на корпуса завода. В эти минуты думал я совсем не о расследовании.
Управляющий быстро вызвал нескольких мастеров. Удача улыбнулась нам. Одна из работниц, что пропала несколько месяцев назад, подошла под описание. Другое дело, что иной информации об исчезновении мы получить не смогли. Никто ничего не знал. Просто в конце февраля в один из дней она не появилась на работе. Впрочем, теперь у нас были имя и фамилия жертвы – Январи́на Снегова. Двадцать шесть лет.
Мы тут же принялись вызывать всех, кто с ней работал. Показывая рабочим жетон, я задавал вопросы. Увы, нужных ответов не было. Никто не знал, куда она ушла. Даже ее портрета ни у кого не было. При этом мне показалось, что некоторые чего-то недоговаривают. Наконец нажав хорошенько на одного из пришедших рабочих, я сумел узнать, что девушка водила дружбу с революционерами.
Тут настала пора вновь задать вопросы управляющему:
– Кто у вас на заводе есть из подполья?
– Да мы откуда знаем. – Мужчина развел руками.
– Знаете, конечно. Вернее, подозреваете. Мне нужны фамилии. Всех их. Абсолютно всех, кто, как вы считаете, может быть связан с революционным подпольем.
Через четверть часа список был составлен. Постарались люди управляющего на славу. Выписали каждого, в ком были не уверены: почти полсотни фамилий с указанием должностей. Напротив двух дюжин из них красным карандашом были поставлены восклицательные знаки.
Я просмотрел их в первую очередь и при виде знакомой фамилии не смог сдержать изумления. Вот уж не ожидал.
– А вот она у вас где?
– В ремонтной бригаде.
– Отлично, вызовите человека, пусть меня к ней проводит. Ариадна, посиди пока здесь. Я сумею добиться большего, говоря один на один.
Напарница помедлила, но кивнула.
Вскоре я уже вновь шел через цементную метель. Мимо проплывали гигантские, серые от пыли цеха, ленты транспортеров жадно втаскивали в них щебень и глину. Оглушительно грохотали дробящие все это гигантские шаровые мельницы, метались силуэты людей. Мы прошли дальше. Сопровождающий меня приказчик указал на одно из зданий и рванул дверь. Жар опалил лицо. Волосы затрещали. В центре зала горела исполинская печь, где пережигали клинкер, возле нее суетились полураздетые рабочие. Жар стоял такой, что бетонный пол прожигал подошвы. Приказчик о чем-то быстро переговорил с одним из мастеров. Тот кивнул на дверь в дальней стене, и мы с облегчением перешли в другой цех. Пройдя мимо механизмов, мы поднялись на мостки, к счастью, куда более новые, чем на фабрике Кошкина, и приказчик указал на комнату управления. Отпустив его, я шагнул внутрь. Там над полуразобранным пультом стояла невысокая, коротко стриженная девушка с гаечным ключом в руке.
Услышав меня, та резко обернулась, и я вновь посмотрел ей в лицо. Сколько я ее не видел? Почти полгода? Да, именно так. За это время она изменилась. Лицо стало еще строже, жестче. Возле брови прибавился свежий шрам.
В ее глазах я увидел колючую настороженность, но прошло несколько секунд, и она не выдержала и почти против силы улыбнулась мне. Я улыбнулся в ответ.
– Здоро́во, интеллигенция. – Ирина Зубцова шагнула вперед и протянула мне руку.
– Ну привет, пролетариат. – Я усмехнулся и вместо пожатия руки крепко обнял ее. – Рад тебя видеть. Хотя вообще не ожидал тут встретить. А ты, я смотрю, не сильно мне удивилась.
Мы сели в обтянутые драной клеенкой кресла.
– А чего удивляться? Ребята уже напели, что к нам какой-то интеллигент при роботе заявился. Мол, сыскным жетоном машет, словно мельница, да управляющего про наших выспрашивает.
– Наших? – Я внимательно посмотрел на Зубцову. – Не думал, что ты к подполью примкнешь.
– А я что, думала? Но было время мозгами раскинуть, пока на койке валялась после кошкинских тумаков. Да и сосед в больничке из наших попался. Хороший парень. Объяснил все нормально. – Она замолчала и снова посмотрела на меня: – Ты извини, пожалуйста. Я раньше тебя на ноги встала – нужно было навестить тебя в больнице, поблагодарить за все, но мне отказались сообщать, где ты лежал. Я потом заходила пару раз в сыск.