Я прикрыл глаза. Жандармы. Белоруков. Теперь все очень быстро складывалось в единую картину. Однако полностью выстроить ее требовалось уже в отделении.
– У вас есть ее портреты? – уточнил я.
– Да, я принес их. Как и бумаги, выданные жандармами нашим юристам. – Человек с бородкой вытащил конверт и протянул мне: – Тут все – данные, описание, приметы.
Я заглянул внутрь, затем вытащил одну из пластин, глядя на погибшую. Волнистые волосы, большие глаза, лицо усталое, но все равно весьма и весьма милое. На портрете она улыбалась. Улыбка была робкой и не очень умелой. Я прикрыл глаза, вспоминая то, что оставили от девушки люди шефа жандармов. Рука до боли сжалась на трости, которую мне до дрожи захотелось заколотить прямо в голову Белорукова.
Я убрал конверт и кивнул людям:
– Мы проверим все данные, если вы сказали правду, я гарантирую, дело не будет замято.
– Благодарю. – Человек с бородкой кивнул. – Я не сомневаюсь в ваших словах. Товарищ Пламя очень и очень много о вас рассказывала. Да и результаты расследований говорят сами за себя. Мне очень жаль, что сейчас мы находимся по разные стороны баррикад. Впрочем, я искренне надеюсь, что это изменится. Я знаю, что для вас важна справедливость. Но одними только расследованиями ее не достичь. Не находите?
Я сощурил глаза.
– Вы что, меня сейчас вербовать пытаетесь?
Зубцова пожала плечами и заговорила:
– А нужно? Я же тебя знаю, интеллигенция, ты парень что надо. Нам бы такие пригодились. Что молчишь? Только не говори мне, что ты нам не сочувствуешь.
Она полезла в карман, и в ее руке вдруг оказалось несколько игральных карт. Выбрав одну из них, она положила ее передо мной. Это был червонный туз. Рисунок на карте был прихотливым. Такой я видел впервые. Вокруг красного сердца были изображены клубы пара, обрамленные рамкой из стилизованных, затейливо переплетенных труб. Верхний левый угол карты был загнут.
– Возьми себе. Если вдруг надумаешь послушать, что наши говорят, приходи в чайную возле Второго инженерного института. Товарищи там по воскресеньям собираются. Покажешь карту – пропустят. Там интересное рассказывают.
Зубцова посмотрела на меня и вдруг уперла руки в бока:
– Ой, все, Виктор, ну хватит. Господи, ты на эту карту уставился, как княжна на желтый билет. Возьми, есть не просит, денег не требует. Даже если не придешь – мало ли какие у тебя еще расследования будут, может, снова к нам обратиться понадобится. Или ты каждый раз сюда, ко мне приезжать станешь? Ну я польщена буду, конечно, да боюсь, напарница твоя заревнует.
Зубцова хмыкнула, но ее тон меня не обманул. Впрочем, с другой стороны – это ведь действительно могло помочь в расследованиях и ни к чему меня не обязывало. Соврав так самому себе, я, помедлив, наконец убрал карту во внутренний карман мундира. В любом случае, обдумывать все это я собирался позже. Сейчас мои мысли были сосредоточены на другом – у меня была важнейшая информация по делу и надо было как можно скорее проверить ее достоверность.
1100
– Господин Остроумов, как съездили? – первым делом спросила Ариадна, когда я вернулся в кабинет, но стоило мне обрисовать услышанное, как она сразу же стала сосредоточенной и деловитой.
Мы быстро подняли документы. Действовали – аккуратно. Напрямую запрашивать бумаги из жандармского архива было нельзя, но любые документы о задержаниях революционеров шли еще и на стол генерал-губернатору, и мы подняли копии бумаг через архив его службы. Вскоре все было у нас на руках.
Вечером мы сидели в кабинете шефа и обдумывали дело. Я, Ариадна, Скрежетов, Серебрянская, Могилевский-Майский, Бедов и, конечно, сам шеф.
– И что мы будем делать? – Я выложил перед Парославом Симеоновичем все собранные бумаги.
Шеф закурил, смотря на бумагу.
– Проклятый Голодов, боги сибирские его возьми. – Парослав Симеонович раздраженно постучал по столу. – Ну как так? Я же его сколько лет знаю. Понятно же было, что у него нюх на людей. Какого черта я к нему не прислушался?
– Ну тут дело явно не в ревности к Екатерине.
– Ну, Виктор, ты что, от Голодова еще и полной доказательной базы хочешь? Достаточно его подозрения на Белорукова было.
– Итак, соберем факты. – Парослав Симеонович выбил опустевшую ампулу табачной настойки и вставил новую, закурил. – Убийства сановников, поддерживающих императрицу, на руку Промышленному совету. Однако они и на руку тем, кто к императрице близок. Ведь чем меньше таких людей остается, тем больше у них будет власти.
Бедов подал голос:
– И толку им от такой власти, если императрица ослабнет и Промышленный совет совершит переворот?
– В том-то и дело. Получается, что задумка как раз поставить императрицу на грань потери власти. И сделать это нужно для того, чтобы она наконец разрешала массовое производство из людей упрощенных машин. И что ж, я понимаю, что движет Белоруковым. Он боится возможной революции. А машины, в отличие от людей, всегда готовы исполнить любой приказ.
Если их у него будет с десяток тысяч, Белоруков создаст себе настоящую гвардию. По щелчку он сможет разогнать любые волнения, разметать и подпольщиков, и солдат, что рано или поздно, а мы уж будем реалистами, начнут присоединяться к революционерам. Да и Промышленный совет они тоже разогнать смогут. Машины наведут железный порядок в городе. Но, конечно, десяток-другой машин можно изготовить тайно. Незаметно сделать тысячи не получится. Для этого нужна официальная санкция. Посему наш жандармский друг и решил устроить небольшую чистку в рядах близких императрице людей. И опытные экземпляры машин тут были как нельзя кстати. В отличие от людей, они могут гарантировать полное молчание.
Прямых доказательств у нас нет. Всей этой истории с покойницей не хватит. Белоруков – это бывший фаворит нашей правительницы. Его репутация защитника монархии безупречна. А его род один из самых уважаемых в империи. Нужно найти машины. И понять, кто изготовил опытные экземпляры для шефа жандармов.
– Думаю, я знаю, кто выстроил эти машины, – подала голос Ариадна. – Люди, встроенные в них, способны все осознавать и помнить. Убитая хоть и сошла с ума, но нападала на тех, кто был в белом. Я считаю, что их одежда напоминала ей халаты врачей и одежду медсестер, что переделывали ее из человека в машину. Но на крыше она кидалась не на меня, одетую в белый халат, а на Виктора. Почему? На нем был пепельно-серый плащ. Если вспомнить, Платон Грезецкий носил такой же по цвету лабораторный халат. Также Платон Альбертович крайне известный в Петрополисе специалист по механике и медицине. А еще он был дружен с Белоруковым. Своим родственником. Судя по кабинету покойного профессора, он искренне преклонялся перед императрицей, а также ненавидел Голодова и коммунаров. А значит, Платона Альбертовича вполне можно было убедить в том, что работы он ведет на благо страны, защищая императрицу от грядущего переворота. Альберт Клементьевич уже разрабатывал подобную машину. Его сыну осталось лишь улучшить изобретение отца. Еще одно доказательство – изуродованное лицо жертвы. Если бы изобретатель хотел, чтобы девушку нельзя было опознать, ее уродовали бы куда менее прихотливо. Нет, Платон Альбертович говорил, что машина обязана выглядеть отталкивающе. Обесчеловеченно. Чтобы никто из работающих с ней людей не испытал к ней жалости и сострадания. А с этими полуроботами, без сомнения, работает персонал из людей. Их где-то содержат, кормят, лечат. Обслуживают.
Исходя из всего перечисленного выше, я полностью уверена в своей догадке. Однако это именно догадка, и она лишена твердых улик. К сожалению, я пока не знаю, как доказать вину Белорукова.
Я задумался, присматриваясь к родившейся в голове идее.
– А знаете что, мы сможем это доказать. Мы задержим Белорукова в усадьбе Грезецких. У меня есть план. И он хорош, – громко произнес я.
– Господин Остроумов, а ваш план действий в усадьбе Грезецких включает в себя два непредвиденных трупа и одного разбитого робота? – осведомилась Ариадна.
– Нет, – произнес я и кинул на Ариадну испепеляющий взгляд.
Глаза моей напарницы расширились.
– О, так вы, оказывается, можете учиться на своих ошибках? Это похвально. Это невероятно похвально, господин Остроумов. Я очень рада. Почаще бы такое было.
Опалив Ариадну взглядом, я изложил коллегам свой план.
1101
Снова Искрорецк. Снова усадьба Грезецких. Снова холодный взгляд стерегущего ворота сфинкса.
Нику мы встретили на крыльце усадьбы. Она сидела в кресле и, пользуясь бездымной погодой, читала на свежем воздухе.
Увлеченная книгой, она не заметила нас. Я кинул взгляд на столик перед ней. Там лежало несколько древних, обтянутых кожей фолиантов. На каждом из них было выжжено клеймо с гербом Сибирской коллегии. Впрочем, увлечена Ника была не ими. В руках девушки был небольшой томик ужасающе плохого, но невероятно популярного детективного цикла, посвященного любимцу всех женщин гвардии штабс-капитану и сыщику по совместительству Амуру Рафинадову. Я кинул взгляд на аляповатую обложку, изображающую вскинувшего револьвер красавца с острыми усиками, к которому отчаянно жалась очень испуганная и не очень одетая девушка. «Амур Рафинадов и тайна украденной невинности», гласили огромные буквы.
Я кашлянул, привлекая к нам внимание. Ника подняла глаза и вздрогнула. К щекам девушки прилила краска. Она тут же бросила книгу на стол и прикрыла ее огромным обгоревшим фолиантом, на обложке которого была изображена многоглазая тварь, вписанная в девятилучевую звезду.
– А… Я тут поработать на свежий воздух вышла, – произнесла Ника и зарделась еще сильнее. – Виктор, когда вы звонили, то говорили, что приедете позже. Я не ожидала…
Она сбилась, спешно оправила платье и наконец спросила:
– Так что случилось? Что-то еще насчет Шестерния выяснилось?
Девушка с тревогой посмотрела сперва на меня, а затем на прибывшего с нами Парослава Симеоновича.