На секунду мне показалось, что Гончий прямо здесь и сейчас свернет мне шею, но он одним рывком закинул мое трясущееся от страха тело себе на плечо, вышибая воздух из груди:
— Люди смотрят, — прорычал он. — только подумать. Я месяцами за ней гонялся, чуть с ума не сошел от одержимости, вообразил, что эту идиотку убили. Приютил идиота-колдуна, готов был города сжечь, а она у меня под боком! Шерсть отрастила, стены исцарапала еще и на кровать нагадила! Люди на нее смотрят.
— Эй! — Я задохнулась от возмущения, — я не виновата в том, что ты меня искал. А на кровать нагадил Женек, не надо было его обижать!
— Я забрал свою именную печать, которую эта болтливая курица у меня стащила.
— Но по клюву бить было лишним, — прошипела я ему в спину, находясь не в самой выгодной позе вниз головой, — ты не можешь научиться меня нормально носить? У меня перед носом твой зад маячит.
— Ты меня уже видела голым и тебе это нравилось, поздно стесняться, — тем не менее, мой нос отдалился на сантиметров десять выше.
Заботливый какой.
Гончий швырнул меня в кресло в своих покоях так сильно, что зубы клацнули.
— Почему я до сих пор могу ощущать твои эмоции? — Спросила я, потирая ушибленный локоть.
Разъяренный мужчина ходил из стороны в сторону, привычно поигрывая кинжалом в руках и не сводя с меня взгляда. И это молчание стало напрягать, но, услышав мой вопрос, он замер:
— Мои эмоции?
— Ну да, будучи кошкой я постоянно их ощущала из-за твоей же метки, но в тот единственный раз в таверне они куда-то исчезли. А сейчас вот…
— Сейчас вот что? — С обманным спокойствием спросил Гончий. — Продолжай, Мышка.
Я ощущала себя загнанной в угол. Мое непонятное внутреннее трепетание от страха перед этим мужчиной откровенно раздражало, но еще больше выводило из равновесия то, что он не приступал к экзекуции. И это с его бешенным темпераментом.
— Ты же сам ту метку поставил, так почему же злишься?
— Я просто в бешенном восторге, насколько ты осмелела после нашей встречи в лесу.
— Хорошо, ты злишься, но технически я тебя не обманула. Я тебе в принципе ничем не обязана.
— Не обязана, значит, — продолжал приковывать взглядом он.
— И это я должна злиться на тебя, а не наоборот!
— Из-за невыводимой метки?
— Нет, — я распалялась все больше, — да, то есть, я тебя никогда не прощу и буду припоминать до конца жизни, но речь сейчас не об этом.
— А о чем же?
— Ты скрытничал и манипулировал!
— Исходя из нашего договора спасти и вернуть домой я должен ту, которую сейчас представили всему двору, ту есть ту, которую спасать я не планировал с самого начала, — с каждым шагом он приближался ко мне ближе и ближе, заставляя вжиматься в кресло, — о чем моя дорогая и сообразительная Мышка знала с самого начала, но тем не менее решила об этом умолчать. И при всем этом скрытничал и манипулировал я? — Спросил он, уже нависая надо мной, уперев руки по бокам от меня.
Я и раньше находилась чересчур близко от него, даже неприлично близко, говоря о человеке, а не кошке. Но сейчас ситуация была иной. Я говорила, что ощущала себя голой перед входом в бальный зал? Вот сейчас, находясь нос к носу с Гончим, почти кожа к коже, я ощущала себя не просто голой, а выворачиваемой наизнанку. Хотела бы отвести взгляд от этих серых пронзительных глаз, но не получалось, будто загипнотизированная.
Я ощущала лавину его эмоций и задавалась вопросом, сколько усилий он прилагает, чтобы их удержать. Видела их в глазах, и что-то в них промелькнуло, что-то такое, что бы без метки я пропустила.
— Ты уже знал, кто я! — Ахнула я.
Но он ничего не отвечал, а продолжал сверлить взглядом, расплываясь в слегка жуткой улыбке.
— Жаль, ты тогда сбежала от меня, — наконец, он оттолкнулся от подлокотников, оставляя мне мнимое ощущение свободы и личного пространства, — из нас бы вышел неплохой тандем.
— Ты вообще уезжал из города?
— Нет.
— И Фаркас в сговоре?
— Ощущаешь себя преданной?
— А Женек? Где он вообще?
— Он тебя продал за три пирожка с говяжьими легкими.
— Пьетро здесь? — Только она готовила те самые пирожки с легкими, за которые и я бы продала своего брата. — И она тоже?
— Что — тоже? Тоже осталась верна своему слову и решила включить мозги, понимая, насколько это все серьезно? Ты пришла на бал ко всему честному народу, приковывая к себе внимание десятков людей, в том числе и Варнила, кто со своим отцом на все пойдет, чтобы открутить твою хорошенькую головку, зная, на что ты способна со своими знаниями хаосгосского.
Я приготовила еще с десяток необоснованных обвинений в адрес Гончего и его неуравновешенного характера, наводящего страх, но тут же захлопнулась, осознавая одну простую истину, — я действительно идиотка. Как я могла забыть о Варниле? Его люди вполне могли донести до него описание моей внешности. И подошел на балу он один из первых.
— Дошло, наконец. А теперь, Мышка, сиди здесь максимально тихо, пока я улажу нездоровый интерес вокруг твоей загадочной особы, наделавшей столько шума.
— Мне опять становиться кошкой? — Эта перспектива казалась не такой уж и безумной. В теле кошки я чувствовала немного поувереннее.
— Нет уж. Мне нравится с тобой разговаривать, — издевательски протянул он.
— Если бы не твой ядовитый тон, я бы даже поверила, — огрызнулась в ответ.
Гончий уже направлялся к выходу, даже не сомневаясь, что я последую его приказу оставаться в его покоях, как остановился и задумчиво произнес:
— Не стоит радоваться раньше времени, Мышка. Я с тобой еще не закончил, — и просто вышел.
Напряжение, сдавливающее горло, начало отступать, но зашкаливающие эмоции все-таки требовали найти выход.
— Я не Мышка, — пнула я ни в чем неповинный мягкий диван.
И, кажется, раньше я точно не была такой нервной. И смелой.
Глава 27
Злилась я долго: на себя, на Гончего, на судьбу, на Женька, на Пьетро, потом опять на себя. В шикарных покоях королевского дворца я успела отпинать не один предмет интерьера.
Гончий еще и людей из своей гвардии приставил снаружи, следить за мной. Конечно, как мне теперь доверять. Я по разговору слышала, как он отдал приказ никого не впускать и никого не выпускать: ни человека, ни птицу, ни животное.
Даже Женек виновато потоптался за окном, прокаркал извинение и полетел по своим вороньим делам. Или доедать свои тридцать серебряников в виде трех пирожков.
Есть и мне захотелось.
И с Зариной поговорить захотелось. Необычная у нее реакция была на балу. Видимо, сестренка понимает, что влипла по самое не хочу, пытается выбраться из ситуации, выиграть время, надела маску, только… Только как ее вытащить? Гончий сейчас просто не сможет помочь. Весь мир держится на соплях, даже я понимаю, какой катастрофой обойдется вмешательство Гончего. Он же — правая рука короля.
За этот день я успела стать человеком, а потом накал переживаний и бесконечная череда невеселых мыслей вконец сморили меня.
Я уснула в постели Гончего, даже не сняв платья, зато укутавшись в одеяло по самый нос, будто пытаясь оградиться от всего этого злосчастного мира.
А вот проснулась от прикосновений крепких рук, которые шарились по моему лицу:
— Я понимаю, что ты привык уже распускать руки, — сонно пробормотала я Гончему, — но сейчас обстоятельства не те.
Вместо уже привычного насмешливого голоса раздался какой-то странный смешок, мгновенно сметая всю сонливость.
— Кто вы такой? — Лица было не разглядеть из-за низко накинутого капюшона, вот только серый балахон ничего хорошего не предвещал.
Мне затолкали в рот сымпровизированный кляп из шейного платка Гончего. Мыслительные процессы впали в ступор, но включились самые базовые инстинкты самосохранения: брыкаться и царапаться. И это было не самое разумное решение. Кто ж знал, что с кляпом во рту так тяжело дышать?
Мои попытки оказать сопротивление были нагло пресечены каким-то порошком в нос, а потом темнота.
Приходила в себя я достаточно долго. Казалось, будто я слышу голос мамы, а потом тети Нюры, а потом темнота. Темнота сменялась вспышками света и головной болью от лежания на чем-то очень холодном и твердом. А еще, кажется, я отлежала себе руку.
В очередной раз, услышав голос, я предприняла все силы, чтобы сосредоточиться на нем, даже без способности разлепить свинцовые веки.
— Зарина? — Образ сестры, склонившейся надо мной, был окутан дымкой — протяну руку, и она исчезнет.
Хороший порошок, забористый, даже галлюцинации начались.
— Мелкая, — всхлипнул призрак Зарины, — чем ты думала, когда ввязалась во все это?
— А ты? — Язык еле ворочался, даже слегка подташнивало, — я тебя… пыталась… найти…
— Дурочка, какая же ты дурочка, — смотреть стало больно, и я вновь закрыла глаза, — ты даже не представляешь, кто ты такая, кто мы такие!
— Уже представляю, — в сон клонило беспощадно, — я уже много перевела.
Просыпаться во второй раз было проще, я даже вскочила, как от толчка, будто кто-то в бок толкнул.
Неужели Зарина мне приснилась?
— Ты как себя чувствуешь? — Спросил мой сон взволнованно, — ты какая-то серая.
— Зарина? — Моя сестра во плоти сидела на каменном полу в тусклом свете от чадящих факелов в окружении серых, заплесневелых стен. Белокурая красавица в белом балахоне выбивалась из общего антуража, как павлин в деревенском сарае, — Зарина!
Я кинулась на шею к сестре, все еще не веря своим глазам. Она здесь! Она рядом. Зарина заключила меня в объятия, не давая упасть нам обеим. Пока я рыдала, размазывая слезы по ее балахону, она продолжала успокаивающе гладить меня по волосам, бормоча глупые слова утешения.
— Ты даже не представляешь, как долго я тебя искала! — Всхлипывала я, отстраняясь, чтобы получше разглядеть лицо сестры, но так и не отпуская ее, — что со мной приключилось.
— Я так надеялась, что ты никогда здесь не окажешься, — плакала она в ответ, — я хотела тебя увидеть, хотя бы еще раз, но молилась, чтобы мы никогда больше не встретились. Ведь если ты оказалась бы здесь, то…