С тех пор мы постоянно перемещались.
Один из жрецов как-то вечером положил передо мной Третью Книгу, но сделал это несколько резко, отчего трактат раскрылся в середине. Беглого взгляда мне хватило, чтобы решить, я ни за что и слова им не переведу.
Перевод, перевод, перевод…
Говорила мне Зарина поступать на бухгалтера…
В первый раз, когда я отказалась помогать им, меня просто лишили еды. Ну и ладно.
Вчера вечером у меня забрали ночной горшок. И это перетерпела.
В мрачном отупении я наблюдала за серым солнцем, виднеющимся в маленьком зарешеченном окошке. Этой ночью мне снился Гончий. Никогда его раньше не видела во снах, а с этими фанатиками сны и вовсе исчезли. Но вот увидела его.
Как всегда, мрачный и жесткий он стоял вдалеке. Я пыталась бежать к нему, но дорога становилась длиннее с каждым шагом. А я бежала и бежала, пока воздуха в легких не осталось, пока в груди не начало гореть. Кажется, я разрыдалась, упав на окровавленные колени, а Гончий все пытался и пытался мне что-то кричать, но рев вездесущего ветра уносил его слова прочь…
— Еда, — мне бросили миску с омерзительной похлебкой, которая перевернулась, расплескав все по грязному полу.
Храмовник просто улыбнулся, оставшись наблюдать, как я стану есть с пола наравне с крысами.
— Сам жри, — отвернулась обратно к холодному солнцу.
— Тебе лучше начинать работать с нами.
— Иначе что?
— Так долго ты не протянешь, — на бледном лице храмовника вновь появилась садистская улыбка, — и из нас никто не станет тебе помогать.
— Да пошли вы, — выплюнула я, — вы меня все равно не убьете.
Взбешенный храмовник подлетел ко мне и больно сжал пальцы на шее, заставляя подняться в неудобной позе ближе к его лицу.
— Неужели ты думаешь, что смерть — самое ужасное, что может с тобой случиться?
— А неужели вы, глупые болваны, думаете, что я хотя бы пальцем пошевелю ради ваших больных планов? — У меня получалось только хрипеть. Если он сдавит шею чуточку сильнее, я потеряю сознание.
Этот любил душить. Другой, который также приносил мне еду, любил хватать меня за волосы. А еще считают себя праведными. Сплошь какие-то безумцы с наклонностями социопатов.
Вскоре он вышел из камеры, оставив меня наедине с наглыми крысами, поедающими мой скудный обед.
На мне так и осталось некогда красивое, невесомое бальное платье, которое сейчас висело грязным, рваным тряпьем, нисколько не защищающим от вездесущего холода, пробирающего до костей.
Храмовникам нравилось за руки привязывать меня к лошади и заставлять все расстояние идти босиком по промозглой земле. Я сильно тормозила передвижение, но они не боялись быть обнаруженными из-за каких-то артефактов.
Сколько раз я мечтала найти их и уничтожить, чтобы меня, наконец, нашли, забрали в тепло.
Или превратиться обратно в кошку и бежать. Тогда бы меня им не удалось догнать.
Наш переход каждый раз занимал от силы дня два, но им даже этого хватало, чтобы спрятаться так, что никто не нашел.
Почему здесь так много руин?
Последний переход дался особенно тяжело. Ноги распухли и, кажется, я застудила какой-то нерв. Стопа болела, вызывая беззвучные слезы.
Я никогда не была сильной или, хотя бы, смелой. Храброй. Вся моя дерзость этим чудовищам была от злости и холода, но каждый раз сердце в щемящем страхе замирало, а что, если все станет еще хуже?
Что, если начать переводить? Найдут они тот источник силы, ну и что с того? Люди найдут, как остановить это безумие.
Каждый раз я была близка, чтобы согласиться. Тогда они дадут нормальную, горячую еду. Тогда я и сама буду в тепле.
Но каждый раз перед глазами вставал маленький мальчик, на чьих глазах убили его котенка, которого он храбро пытался защитить до самого конца.
Он ведь смог. И я смогу.
Тихий вечер наступил незаметно.
На этот раз храмовники пришли в паре и без еды.
Они молча подхватили меня под руки и потащили куда-то в недра руин, где было еще холоднее.
— Что здесь? — Хрипло спросила я, глядя в темноту маленькой кельи.
— Эту ночь ты проведешь здесь, — сильный толчок в спину, и я влетела в келью.
Тяжелая дверь за спиной захлопнулась, послышался скрипучий звук засова.
Интересно, а здесь крысы есть? В такой темноте и не увидишь.
В келье не было ни лежака, ни стула. Да и места, чтобы хоть какую-то мебель поставить, тоже не было. Здесь даже не получится лечь на полу, попросту не помещусь.
Где бы взять стойкости? На сколько они меня здесь оставят? Обычно мы не задерживались на одном месте больше трех дней. Утром сто процентов должны выпустить, ночь я точно смогу простоять, сесть вряд ли получится.
Спустя, наверное, вечность, стоять было уже невыносимо. Ноги тряслись от непреходящих судорог, от холода становилось буквально больно.
Кое-как удалось полусесть, полулечь, свернувшись калачиком, но вскоре до меня дошло, какую ошибку я допустила.
Холодный, скользкий пол сковал все тело. Хотела бы встать обратно, но уже не было сил, я просто застряла.
Стены давили со всех сторон, хоть я их и не видела.
Я не позволяла себе плакать при жрецах. Чисто из гордости. Да, слезы часто катились сами по себе, но я их прятала. Казалось, если я покажу им свою слабость, что-то во мне сломается. Но тут я не выдержала, просто разрыдалась. Руки уже сковало от холода, грязные волосы застилали такое же лицо, а я не могла даже вытереть струящиеся слезы, попадающие в нос.
Ну почему меня не могут найти? Почему я еще на что-то надеюсь? А если Зарине не удалось сбежать?
Эта мысль заставила окаменеть.
Что, если жрецы догнали ее, а нас просто разделили?
И почему меня вообще никто не ищет? Просто не знают, где искать?
С Женьком тоже могло что-то случиться, и он не смог рассказать Гончему, что меня прячут в старых храмах Хаоса.
От этих мыслей сковала обреченность, высушивающая слезы. Именно в этот момент я услышала чьи-то шаги.
Не такие, как у храмовников, а аккуратные, крадущиеся. А потом с обратной стороны загромыхал засов.
— Вот ты где, — облегченно выдохнул Гончий.
Я смотрела на него снизу вверх, лежа на полу.
Неужели он нашел меня? Я хотела его о чем-то спросить, но только беззвучно открывала рот, не чувствуя тела и очередных слез на лице.
Гончий наклонился ко мне, помогая подняться, а я до боли сжала его плечи онемевшими руками.
Как ему удалось найти меня?
Почему так долго?
— Ты совсем ослабла, — грустно произнес он, поддерживая меня за плечи. Стоять сама я уже не могла, — нам нужно уходить, быстро.
Я смотрела на его лицо в полутьме и не узнавала. Может, я опять сплю?
Но я чувствовала его, чувствовала резкую боль во всем теле при каждом шаге.
— Т-ты… ты нашел меня, — выдохнула я, разрыдавшись с новой силой.
— Конечно, нашел, — Гончий ласково убрал колтун из немытых волос с лица.
Мы выбрались по другой лестнице, не той, по которой меня вели вниз храмовники.
Оказывается, ночь еще только началась, я недолго мучилась в той камере.
Неужели этот кошмар закончился?
Вот уже и лошадь виднеется, только не Жук, а какая-то другая.
— Нет, — прошептала в ужасе я, увидев жрецов, которые не спеша приближались к нам, — нет, нет, нет.
Я попыталась отступить, убежать, но Гончий крепко держал меня за плечи.
Он дрожал. Никогда не видела, чтобы Гончий дрожал. Да и ласковым он со мной не был.
И этот запах от него…
Дрожь Гончего переросла в хохот, который подхватили другие храмовники. Наконец, он меня отпустил, и я упала на землю.
— Думала, он тебя ищет? — Смеялся не-Гончий, — его не волнует никто, кроме его сестры. Он не выберет тебя. Никогда.
Это было хуже маленькой камеры и голода.
В ту ночь, лжеГончий пришел в первый раз и в первый раз растоптал мою надежду.
С тех пор он еще приходил, также пытаясь спасти, а я также верила, каждый раз. Больнее всего было не от ужасных, кровоточащих ран на ногах, а от погибающей надежды.
Во снах он был другим, не таким, который приходил ко мне. Во снах он в отчаянии пытался что-то мне прокричать, а я его не слышала.
Я стала спать чаще, совсем как кошка, в слабой надежде, что в этот раз я разберу его слова.
Он что-то продолжал кричать, но ветер был громче.
В этот раз не-Гончий вновь пришел «спасать» меня. Как же хорошо, что сил настолько не осталось.
Человек, выдающий себя за Гончего, что-то ласково говорил, пытаясь увести из камеры.
— Ты не настоящий, — прошептала я.
— Полина, нам надо выбираться, — голос Гончего причинял боль.
— Ты никогда не называл меня Полиной…
В этот раз голос Гончего из сна был громче.
Впервые за много ночей я проснулась и судорожно вскочила на лежаке.
Он что-то говорил про какую-то эгиду.
Какова вероятность, что это не мое воспаленное подсознание, а настоящий Гончий что-то пытался мне сказать? Что-то важное.
Ведь он действительно мог меня искать все это время. Ведь слова храмовников могли быть ложью, чтобы меня сломать.
Они повторяли и повторяли, что я больше ему не нужна. Что, если бы хотел, он бы уже пришел.
Но… Эгида…
Что я знала об эгиде?
Это ведь была соломинка. У Гончего колдун ведь остался, они могли протянуть эту соломинку.
Эгида, эгида…
Была компания такая среди заказчиков, перевозками занималась. Но вряд ли Гончий говорил об этом. Он не знал моей прошлой жизни в другом мире. Он имел ввиду что-то другое.
Голова раскалывалась.
Я старалась спать столько, сколько могла, благо организм был настолько ослабленным, что со сном проблем не было, кроме противной мысли, что в следующий раз я уже могу не проснуться.
В безумной надежде я пыталась услышать слова Гончего, но кроме эгиды он ничего не говорил.
Это что-то из мифологии. Какая-то накидка, которая дарила защиту. Это ведь защита.
И что мне с этого?
Я скоро так с ума сойду. Мозг отказывался работать. Может, будь я в лучшей форме, я бы догадалась, зачем Гончий пытался это донести до меня, но идей не было.