— Ты так сопротивляешься, — в очередной раз мне принесли похлебку, только в этот раз отдали прямо с ослабевшие руки, — Хаос не защитит тебя. Проще подчиниться Порядку.
Очередные угрозы.
Скоро меня опять перевезут. Они любили чередовать свои пытки: голод-камера-голод-камера.
Я смотрела вслед удаляющемуся жрецу в сером балахоне. Миска с похлебкой выпала из ослабевших пальцев. Есть не хотелось.
Уже не хотелось.
Хаос не будет защищать меня вечно. А он защищал?
Какая-то призрачная мысль прострелила все тело, заставив подскочить. Даже не поморщилась от острой боли в ногах.
А что, если Хаос меня защищал?
Тогда в лесу я была жутко испугана, наткнулась на избушку старушки, которую никто не мог найти. Тогда я подумала на артефакты, но что, если дело не в таких же артефактах, какими пользуются жрецы Порядка?
От напряжения заболела голова.
— Думай, Полина, думай, — терла виски, напрягая остатки своих воспаленных извилин.
Я боялась, что попаду в руки жестокого убийцы, чье лицо было в шрамах, я стала кошкой. Да, старушка, мать лорда Колина, дала мне зелье, но опять я скрылась.
В королевском замке я боялась, что жрецы Порядка казнят кошку, то есть меня, как и того котенка, и стала человеком. Опять зелья.
Но что, если есть возможность уже без зелий?
Будь я кошкой, я смогу сбежать. Кошки меньше. Даже уставшая я в теле кошки была бы гораздо проворнее, чем сейчас, будучи человеком.
Но как? Где взять зелья? Без них ведь никак.
Если бы все зависело только от степени моего отчаяния, я бы уже вылизывала свой хвост где-нибудь на опушке, подальше от этих фанатиков. Да и в таверне с Пьетро у меня не было никакого отчаяния, только зелья.
Неужели ошиблась, и эгида означает не это?
Но я не готова была отпускать эту мысль. Мысль о том, что я могу стать кошкой по своему желанию, пусть и безумная, но только она помогала мне держаться хоть как-то.
В холодных, крохотных камерах ночь за ночью я пыталась воссоздавать все ощущения, которые оставались в памяти от моего существования в теле кошки.
Каждой клеточкой изнеможенного тела пыталась вспомнить те мелочи.
Я всматривалась в темноту, сидя на ледяном полу, трясясь от холода, в попытках увидеть этот мир кошачьими глазами.
Не-Гончий приходил. Сердце рвалось ему поверить каждый раз. Но я ведь помнила запах Гончего. Может, я-человек не узнавала его, но это всегда было жестокой издевкой жрецов.
Если я верила лже-Гончему, я получала горячую еду. Это как вознаграждение, что их повеселила.
Они, наверное, и ставки делали, как быстро я сломаюсь. Но, видимо, время их было на исходе, моя жизнь стала еще более невыносимой. Я думала, хуже уже быть не могло, но мне раз за разом доказывали, что могло.
Они, наверное, сейчас безумно жалеют, что убили своего жреца, который мог перевести книгу вместо меня. Зачем им эта сила? Они уже и так получили власти больше, чем у короля.
Кошка, кошка…
Единственная мысль, которая не давала сойти с ума.
Лежа в очередной промозглой коморке, я, игнорируя холод, представляла, что я кошка. Кошкам не нужны мягкие подушки и матрасы. Ими быть проще.
Сознание уплывало, кажется, я засыпала.
Впервые засыпала в этой камере. Сквозь бредовый сон даже казалось, что я смогла вытянуться в полный рост.
Бред.
Я ведь упиралась локтями и коленями. Утром не смогу встать. Меня будут опять выносить.
Но выпрямилась же!
Даже испытала болезненное удовольствие в кончиках пальцев.
Устало открыла глаза.
Я видела в темноте. Видела свои вытянутые когти.
Неужели?…
Медленно села поверх рваного платья.
Получилось? Или я сплю? Господи, пожалуйста, пусть это будет не сон…
Дверь наглухо закрыта, ни одной щели.
А что, если это опять жрецы надо мной измываются? Они ведь поняли, что Гончим меня не взять. Что я все реже верю.
Новый вид пыток?
Но я же кошка. Я ощущала хвост, движение ушек. Ушли отвратительные запахи моего же немытого тела. Я даже слышала копошащихся за стенкой мышей, тихие голоса храмовников далеко в коридорах.
И ощутила резкое жжение на загривке, где Гончий когда-то поставил метку.
Жгло безумно.
Но не это заставило биться маленькое сердце чаще.
Голос, который я так часто слышала здесь, который я возненавидела, который причинял столько боли…
Шепот настоящего Гончего слышался отовсюду и ниоткуда.
«Нашел».
Глава 31
Если в кошку удалось превратиться почти в беспамятстве и по чистой случайности, то при возвращении себе человеческого обличия жуткой боли было не избежать. Даже первый оборот в хижине старушки был не настолько болезненным. Возможно, для этого зелья и нужны были, чтобы снизить жгучую агонию во всем теле. Мне надо было научиться превращаться в кошку и обратно, если я хочу сбежать. А еще после того, как я украла пару часов сна в хвостатом тельце, чувствовала себя гораздо сильнее и более отдохнувшей, хотя все равно болела буквально каждая кость в теле. — Собирайся, — фанатик в сером балахоне зашел в мою тюрьму почти одновременно с раскатом грома за зарешеченным окном. Из тесной камеры, где я провела ночь, меня уже выпустили, но даже объедков не принесли. Вместо ответа я красноречиво осмотрела свое истрепанное платье, от которого остались лишь светлые воспоминания, босые истерзанные ноги и взглянула на стражника, выгнув одну бровь. Но он просто молча заковал мои руки в уже привычные кандалы, которые как «родные» легли на кровоточащие шрамы от предыдущего ношения. Я не была уверена, что голос Гончего мне не померещился, но тот факт, что я могу превращаться в кошку, что способна даже в таких условиях поднабраться сил, заставил меня гордо выпрямить спину и шагать по острым камням с несломленным стержнем внутри. Как обычно, попав в очередное убежище жрецов Порядка, я мало обращала внимания на обстановку вокруг. Храм был откровенно разрушен, то есть мы проходили ряд помещений, в стенах которых зияли дыры обрушившихся стен. Каменная кладка привычно покрыта мхом, под которым собирались лужи от залетных капель дождя. Все храмы Хаоса были похожи друг на друга, в которых царил, собственно, хаос. Но этот чем-то отличался. Жрецы Порядка будто попытались его «оживить»: на стенах в ржавых креплениях чадили новенькие факелы, то тут, то там люди в балахонах убирали лужи и кости мелких животных, мой измученный голодом желудок даже почувствовал аромат свежей выпечки, ужасно дразнящий и чертовски манящий. Может, меня ждет новая пытка? Ну что ж, на этот раз меня она не сильно пугала. Сегодня утром, даже с учетом всего, выглядела я довольно бодро. И, к сожалению, мне не сразу удалось скрыть довольную ухмылку. Меня ввели в некий зал, видимо, когда-то служивший кухней. У стены стояли две круглобокие печи с потрескавшейся побелкой, под низким потолком свет тщетно пытался пробиться сквозь мутные стекла, которые уцелели только чудом. Посреди комнаты громоздился старый, но чистый стол. У стен копошились жрецы, но мое внимание привлек человек, сидящий за столом, к которому меня грубо подтолкнули тычком в спину. — Чем обязана? — Мрачно поинтересовалась я у Варнила. — Леди Бартел, — наигранно охнул он, — я наслышан, что достопочтенные жрецы пытались обуздать ваш дикий нрав, но и предположить не мог, что все зашло настолько далеко. — Обуздать мой дикий нрав? — Я с веселым интересом глянула на жреца, стоявшего позади Варнила, того самого любителя душить, — и когда он вам показался диким? Когда я шагала километр за километром по ледяной земле босиком? Или когда меня запихивали в промозглые камеры, где не развернуться? Ах, а может, когда отказывалась употреблять те помои, от которых дохли крысы? — Глаза жреца садистки блеснули. Он всегда с легким наслаждением смотрел на мои новые синяки или раздутые от холода суставы, — а, может, когда я отказалась переводить книгу для ваших тупых голов? Как по мне, так вы слишком высоко замахнулись, не доросли еще. — Соскучилась по разговорам, — улыбнулся один из жрецов. Но Варнил ничего не ответил на мою пылкую речь. Он почти с ужасом смотрел на мои кровоточащие раны, на колтун на голове, изодранное платье, которое теперь бесстыдно открывало грязные, синюшные ноги, а потом почти с рыком обрушился на жреца, приведшего меня: — Я же сказал подготовить ее! Это называется подготовить?! Дальше все произошло совсем уж абсурдно. Жрец под руку вывел меня из кухни, пока Варнил продолжал распыляться в праведном гневе на жрецов, привел в маленькую, но теплую комнату, в которой стояло деревянное ведро с чистой водой. А еще здесь были ненавистные серые балахоны. — Собирайся, — опять кинул он, указав на ведро с водой. — Хотя бы отвернись, — процедила я. Была бы моя воля, я бы и вовсе не мылась, ходила бы смердящим грузом на их совести, но ее у них не было. А инфекции, если они еще не заполнили мое тело, были ни к чему. Жрец так и остался стоять истуканом, перед которым мне с отвращением пришлось раздеться. Желание превратиться в кошку и выцарапать его глаза с безумным блеском было слишком велико. Но мое превращение занимало время, причем при этом процессе я оставалась совсем уж беспомощной. — Вы за все заплатите, — шептала я себе, пытаясь сохранить остатки гордости. Я не видела себя обнаженной очень давно. С грустью посмотрела на свой впалый живот, подчеркивающий ребра. И синяки, они буквально по всему телу. Особенно там, где выступают кости. Ужасно жалкое зрелище. Но омерзительнее было мыться под взглядом жреца. Чем сильнее я мылась, тем больше чувствовала себя грязной. Оскверненной, что ли. Я отворачивалась от него, скрывая слезы унижения, а жрец стоял и наслаждался этим зрелищем. Но еще более омерзительно было накидывать на себя серый балахон. Будто гору на плечи закинула, которая тут же прижала своим грузом к земле, не давая свободно дышать. — Волосы, — сказал жрец, указывая на мой колтун немытых волос. — Как я их в порядок приведу, по-твоему? — Сквозь зубы процедила я. Но очень зря. Он быстро нашел способ. Просто сжал мою шею со спины и провел непонятно чем по прядям, вырывая их с кровью. Вы все за все ответите. Когда меня вновь привели на кухню, Варнил уже не выглядел таким расслабленным. Он нервно отбивал ритм пальцами по столу, удовлетворенно хмыкая, когда привели умытую меня. — Ты знаешь, что написано в Третьей Книге? — Живо поинтересовался Варнил. Перед ним на столе соблазнительно возвышался румяный свежий хлеб, а по бокам на тарелках одиноко лежало вяленое мясо и нарезанный сыр. Варнил проследил за моим взглядом, но решил забыть о манерах и не приглашать леди, хоть и страшненькую, присоединиться к нему за ужином. — Книга, Леди Бартел, — вернулся он к своему вопросу, — кстати, как ваше имя? — Мое имя, — так и хотелось ляпнуть, что оно слишком известное, чтобы его называть, что, кстати, почти правда, кто из присутствующих не знает о чужеземке с кровью Хаоса? Но решила ответить более лаконично, — не твое собачье дело. — А ты изменилась с нашей последней встречи, — протянул он, отламывая кусочек хлеба, — озлобилась. — Здешнее оздоровительное заведение с его приветливым персоналом поспособствовало, — процедила я, сглатываю слюну, — так чем обязана? — Я просто хочу, чтобы ты меня выслушала, и подумала, чью сторону занять, ведь тебе известна лишь одна сторона правды. — Хорошо, — легко согласилась, — за хорошим ужином почему бы и не поболтать. Варнил мой намек понял. Да, он прекрасно осознавал, что, в принципе, я-то буду его слушать, все равно никуда не деться в кандалах и с шумно дышащим жрецом за спиной. Но, возможно, ему в голову пришла мысль, что я начала ломаться. Я здесь уже несколько недель. Даже я не уверена в своем рассудке, так почему бы не сомневаться и ему? Мне позволили сесть, но кандалы так и не сняли. Пока Варнил жеманно споласкивал руки в пиале, передо мной бухнули глубокую миску с наваристой похлебкой. И не такой, как мне приносили в камеру. Здесь были не кости, а самые настоящие куски мяса с картошко