— Мы только Астрид перетащили на свою темную сторону, никаких солдат не помню, — спустя некоторое время мне все же удалось усесться поувереннее.
— Нет, вы вчетвером еще и встали на воровской путь, оставив моих людей голыми, — усмехнулся Гончий, — видела бы ты этих лбов, когда они пришли ко мне голышом с просьбой угомонить вас.
— Так вот откуда у Женька лежанка! — Еще утром я заметила, что довольный ворон свил себе гнездовье из множества обрезов белого льна со странным запахом, — фу-у-у…
— Женек прятал блестяшки, — встрепенулся спавший на выемке моего седла братец, как только услышал свое имя.
— Твой пернатый умыкнул у меня еще один кошель с монетами.
— Женек достал блестяшки для Сделки!
— Не жадничай, Квен, — я засмеялась вместе с упорхнувшим Женьком, — мы ванну можем наполнить твоим золотом, и ты все равно даже на шаг не приблизишься к тому, чтобы стать хотя бы средним классом. Ты богат как Крез, не будь занудой.
— А еще леди обычно скрывают, когда тратят состояние лордов.
— А еще в леди не метают кинжалы, — передразнила я Гончего, чувствуя, как напряжение, преследовавшее меня последнее время, растворяется в ни к чему не обязывающем обмене колкостями.
Небольшим отрядом из людей Гончего мы уже ехали несколько часов. Мой сопровождающий и «ночной сон» в одном лице скакал чуть впереди, переговариваясь со своими солдатами.
Дорога была невероятно скучной и утомительной. Похмелье действительно пошло на спад, но на его место пришел банальный голод. А еще хотелось спать.
Вялый лесной массив под покровом снега навевал непроходящую тоску, от которой хотелось выть. Мы проезжали мимо уже знакомых деревень с покосившимися избушками, но они пустовали. Оставалось надеяться, что это из-за мерзкой погоды, а не из-за того, что мир на грани гибели.
— Что это? — Гончий поравнялся со мной, когда я указала на марево на горизонте прямо над верхушкой леса впереди. — Кажется, будто небо плавится.
— Оно и полыхает, — тихо проговорил он, проследив взглядом за моим. — Мышка, ты не продержишься до замка, пересядь в карету.
— Я сильнее, чем ты думаешь, — по непонятной причине огрызнулась я, — к тому же, ее у нас нет. Только воз с нашим багажом.
Вместо слов Гончий коротко кивнул себе за плечо.
— Откуда она взялась? — Ахнула я, увидев настоящую и манящую своим комфортом и теплом карету.
— Предположил, что она может пригодиться.
— Предположил? То есть хочешь сказать, что успел изучить меня настолько, что видишь наперед, когда я сдамся?
— Мышка, — вздохнул Гончий, — я вообще не уверен, что ты умеешь сдаваться. И нет, каждый твой шаг удивляет меня.
Я не нашлась, что ответить. Ума хватило лишь на то, чтобы прикусить язык, дабы не разбудить нечто, похожее на начинающуюся истерику.
Это все усталость.
Гончий действительно понимал меня, пусть и отрицал это. Вскоре мы остановились на привал, где я позволила себе развалиться неподалеку от переговаривающегося отряда, разминавшего свои кости.
Вот же ж!
От досады стукнула кулаком об заледеневшую землю.
Опять эти недомолвки. Вообще вся эта ситуация выбивает из колеи. Я будто ребенок-вундеркинд какой-то: вроде ко мне стоит прислушиваться, но все-таки остаюсь несуразным дитем, которое, если нянька отвернется, вилку в глаз случайно себе воткнет.
— Что тебя гнетет? — Гончий.
Везде он. Куда бы я ни посмотрела, он рядом, всегда. Готовый защищать, слушать, утешать. Разница с тем нервным типом, который так грубо обращался со мной-кошкой, просто колоссальная. Хотя… и тогда он проявлял своеобразную заботу о простом животном. Резкую и грубую, но лишь потому, что просто иначе не умеет.
Этот человек закален боями и сталью, откуда ему знать о нежности и ласке? Он вообще умеет любить?
— Угадай с одного раза, — вновь огрызнулась я. Контролировать эмоции не получалось совсем.
— Я не гадалка, Мышка, — он присел рядом со мной, но все еще на расстоянии.
Вот так вообще все и происходит между нами: мы вроде близки, но стоим на двух разных обрывах над пропастью, которая нас по-своему объединила, при этом отдалив друг от друга.
Не хочу верить, что я все выдумала, что эта связь между нами эфемерна, лишь результат его метки на мне.
— Меня достали все эти полунамеки и недоговорки! — Взорвалась я. Да пусть скажет, что я лишь инструмент, пусть! Сделаю свое дело в этом проклятом мире и свалю к себе домой смотреть фильмы о Бриджит Джонс, — с самого утра ты сам не свой. Ты держишься со мной так, словно я собралась отгрызть твою руку. Я уже ношусь как с писанной торбой с тобой, каждую ночь перекидываясь в кошку, чтобы ты смог отдохнуть, чтобы эта метка не сводила тебя с ума, и ты все равно держишь меня на расстоянии!
— Ты не обернулась этой ночью… — хрипло сказал он, не глядя.
— Что?
— Ты спала, свернувшись на мне. Не в кошачьем обличье. Не прикрывшись. Я мужчина, Мышка, не бог. Я помню, как ты шептала моё имя. И я… почти ответил.
— Почти?
— Ты лежала рядом. Совсем рядом. Моя. И не моя. Я не мог даже дышать. У тебя… на шее остался след от моих пальцев. Я не тронул тебя. Клянусь. Но я смотрел. Долго. Потому что я… больше не мог не смотреть. — В нервном жесте Гончий запустил пальцы в свои волосы, пытаясь взять себя в руки, пока я, онемевшая от резкой откровенности, на которую сама же и напросилась, просто смотрела на него, улавливая каждое слово, каждую эмоцию, — мне нельзя, понимаешь?
Сейчас он смотрел на меня с болью и тоской:
— Я не прощу себе, если тебя коснутся грязные слухи, что я просто… взял тебя. Я видел это тысячи раз: девушки в благодарность дарят свою благосклонность спасителю, да даже мне в руки падали девицы, забывая про мое уродство.
— Уродство? — Не веря своим ушам прошептала я, — ты себя слышишь? Ты самый прекрасный мужчина в мире…
— И это я слышал сотни раз. — Резко перебил меня Гончий, — дело и не во внешности, дело в тебе, Мышка. Это все закончится. Возможно, я стану королем, возможно, нет. Я обязан быть железным, не поддаваться слабости, даже если речь о тебе. Но и ты вернешься к своей жизни, а я не хочу, чтобы ты вспоминала про меня с отвращением.
— Да что ты несешь?! Неужели думаешь, что я не могу сделать выбор, стать ли твоей женщиной?
Кажется, я понимала логику Гончего, его неуверенность, его неготовность. Но женская натура внутри просто вынесла свой безжалостный вердикт: «не ты на первом месте». Может, оно и правильно. Его слова — это высшее благородство, что уж сказать. Но почему так больно в груди? Откуда это чувство, что я теряю нечто важное.
— Я просто хочу быть с тобой, почему это так сложно? — Я прикоснулась к твердому подбородку Гончего в попытке остановить его от того, что он, возможно, скажет дальше. На этот раз он руку мою не убрал.
— Я давно подозревал, что ты не обычная кошка. Меня раздирали чувства: свернуть твою шею или бросить все, чтобы защитить. Защитник из меня неважный, Мышка. Но ты мне доверилась, пусть и не верила. Даже этой ночью ты спала так, будто чувствовала себя в безопасности со мной, будто я не могу тебя сломать.
— А ты можешь?
Гончий, прикрыв глаза, медленно впитывал тепло и ласку от моей ладони, но потом все же отдалился, чего я так боялась.
Он смотрел на меня долгим взглядом, возвращая себе маску того самого таинственного наемника, которого я когда-то встретила в лесу, разрывая эту и так хрупкую связь между нами:
— Я тот, кто не даст тебе умереть.
Вот и все.
И на мой вопрос он так и не ответил…
Глава 39
Дворец не появился неожиданно, не вырос на горизонте, подминая своим величием притихший и опустевший столичный город. Его я заметила еще издалека — и не могла отделаться от ощущения, что он следит за мной. Наблюдает, выжидает. Как хищник за слишком глупой жертвой.
В столицу я въезжала в карете. Не потому что устала от Картофелинки — скорее уж, она от меня. Просто хотелось быть подальше от Гончего. После разговора, в котором он не выбрал меня (а ведь можно было и не вслух), тянуть вожжи рядом с ним казалось выше моих душевных сил. Да и стальные нервы я в особняке забыла.
— Леди Бартел! — вынырнул из ниоткуда низкий, пухлый человечек в слишком тесном фраке и белоснежных чулках, когда дверца кареты распахнулась. — Мы рады вас приветствовать!
Я не успела ничего ответить, как мою руку перехватили его холодные и липкие ладошки. Он так крепко припечатал поцелуем на моей ладони свое почтение, что я стала за него переживать. Руки ведь мыла много часов назад.
— Меня зовут мистер Сайран, главный дворецкий, — щелк каблучками. Отчего-то сразу захотелось щелкнуть в ответ. По носу. — Как мне жаль, ваш давешний визит закончился трагедией. С юной и хрупкой леди такое приключилось, как жаль! И это в самый разгар бала, какова трагедия! Уверяю вас, леди Бартел, я устроил выволочку всей обслуге, ох, устроил…
Он так сокрушался по поводу нападения на меня, что мне захотелось извиниться перед ним. Причинила столько неудобств этому бедному человеку. Оставалось только кивнуть, незаметно вытерев ладонь о тунику Пьетро.
По привычке хотела оглянуться в поисках Гончего, просто чтобы убедиться, что он не оставил меня. Но потом все же одернула себя и поплелась за Сайраном — главным дворецким.
Зарина на моем месте облачилась бы в изящное платье, дефилировала с гордо поднятой головой, ни на секунду не позволяя никому, даже самой себе, усомниться в ее чувстве собственного достоинства. Я же тяжелым шагом топала вслед за дворецким, который по мере пересечения того или иного коридора, балкона, террасы рассказывал, собственно, о том или ином коридоре, балконе или террасе.
И гордо держать голову не получалось. Во-первых, на мне вместо платья грязные штаны и туника, во-вторых, на сгорбленные плечи некто будто гору воздвигнул, да еще и пару валунов накинул. Не хватало только начать пыхтеть. Ну а в-третьих, да кого я тут любила?
— Что-то не так, леди Бартел? — Сайран моментально отреагировал на мой невеселый смешок, который вырвался некрасивым хрюканьем.