Говорила, что ищет работу на неполный день, у нас ведь даже на лекарства толком не хватало. Дед первым тревогу забил, сказал мне: «Приглядывай за дочкой, сына мы почти уже потеряли, не дай бог нам в нашем горе и ее проглядеть». Я только собиралась поговорить с Надей, как вдруг она и вовсе домой не вернулась. Оставила записку, что в другом городе нашла хорошую работу и будет слать нам деньги, так что можно готовиться к поездке. Конечно, мы тут же начали ее искать, дед все свои связи задействовал, но нет – как сквозь землю провалилась. Потом начали приходить от нее большие суммы, да так хитро, что и не отследить. Нам и прикасаться к ним было горько и страшно, а что поделаешь – повезли Павлика лечиться. Спасли его тамошние врачи. Правда, учебу запустил, восстанавливаться не стал, так при нас и живет как вечное дитя, но мы, через ад пройдя, большего и не желаем. Надеялись мы, что Наденька вернется, но нет. Потом вдруг радость несусветная: удалось мужу напасть на след, узнать, что живет дочка в Москве, в большой квартире, ребенка растит в одиночестве. Рассказал он мне не сразу, после подготовки. Вот так сидели мы с ним тогда, держались за руки и не знали, что теперь нам – радоваться или убиваться. А потом дед без моего ведома дурное сотворил…
Она замолчала, покачивая сокрушенно головой, пальцы одной руки мнут судорожно скатерть, другая сжата в маленький смуглый кулачок. Мне захотелось поскорее как-то утешить и отвлечь ее, но я не успела.
– Взял и написал Наде письмо. Мол, никогда бы не стал торговать дочерью ради спасения сына. Что ж удивляться, что Надюша нас не простила и видеться с тобой не дала? Я ее не виню, на нас грех. Если бы мы только всю правду знали, ох, если бы знали!
Кулачок судорожно дернулся, я поспешила накрыть его своей рукой:
– Но вы не знали, и я ничего не знала. Только после смерти мамы мне отец… ну, то есть… в общем, сказал. И я уверена, что мама вовсе не злилась и не обижалась на вас. Просто у нее была тайна, которую она вынуждена была хранить, за которую ей платили, в конце концов. Мы никогда, наверно, эту тайну не узнаем, но так ли это важно?
Я мельком глянула на Орлика – он плотно сжал губы, смотрел на меня в упор. Но не осуждал за ложь, точно нет.
– Только уж ты нас не забрасывай, – жалобно попросила бабушка. – Ты у нас одна внучка, от Павлуши-то ждать не приходится.
– Не заброшу, – от всей души пообещала я.
Знала бы бабушка, что у нее и правнучка уже есть. Но нет, не узнает никогда, как и многое другое. Но я у нее точно буду.
Второпях, словно стесняясь друг дружку, мы допили чай. Бабушка и Орлик клятвенно заверили меня, что сами в состоянии застелить постели, а друг еще, поймав меня в коридоре, шепнул, что позаботится о качестве бабушкиного сна, беспокоиться не о чем. И как я сама не догадалась попросить? Впрочем, никто так рано ложиться не собирался. Бабушка успела вызнать у меня, как управляться с нашей стиралкой. Конечно, гостеприимной хозяйке следовало оставаться на ногах до конца, но это было не в моих силах. Извинилась и уползла к себе.
Все равно уснула я не сразу, какое-то время сидела на кровати, обняв коленки, и думала о маме и о ее брате, из-за болезни которого я оказалась в этом мире. Теперь я точно знала, что не ради невиданного богатства влезла мама в чудовищную авантюру, да и раньше в этом ни секунды не сомневалась. Не заболей мамин брат, была бы у меня совсем другая жизнь. Какая – никто не знает и никогда уже не узнает. Уже валясь головой на подушку и засыпая, успела подумать: «Как же здорово, что у меня теперь есть бабушка».
Глава четырнадцатаяВынужденный визит
Возможно, потому, что перед сном я думала о семье, мне приснилась моя Параклея. Я мечтала об этом каждый вечер и одновременно боялась, вспоминая прежние тревожные сны. Если она снова станет просить меня о помощи, я просто не выдержу и побегу прорываться в Нутряной мир силой, хотя ничего из этого, понятное дело, не выйдет.
В этот раз я увидела ее на балконе дворца, том самом, где когда-то мы с Орликом так ужасно встретились после разлуки. С тех пор я избегала это место, а вот малышка-дочь любила туда бегать: с этого балкона был самый лучший вид на город. И сейчас она стояла там, перегнувшись через кованые перила; волосы и подол платья трепал неизменный теплый ветерок. Я смотрела на нее снизу вверх и видела на ее милом личике недетское страдание и страх. А она простерла ко мне руки и заговорила:
– Мама! Мамочка! Не приходи сюда! Не приходи ко мне! Этот мир снова убьет тебя!
Я пыталась заговорить с ней, задать вопрос или просто успокоить, и в конце концов собственный мучительный стон разбудил меня. Я рывком села на кровати, прислушалась, не бежит ли кто меня спасать, потом испуганно принюхалась – стандартное начало моего утра в последнее время. А уж после посмотрела на будильник. Оказалось, всего лишь шесть утра.
Сна больше не было и в помине, учитывая, что я и так проспала беспробудно часов десять. Я влезла в домашний костюм потеплее, долго причесывала и приглаживала волосы, стоящие дыбом, будто во сне я колотилась головой о подушку. Потом на цыпочках вышла в гостиную.
Новообретенная моя бабушка накрылась с головой и сложилась под одеялом так компактно, словно туда вместо человека просто засунули подушку. А запах кофе с кухни говорил, что я не первая проснулась в этой квартире. В ванной я хорошенько привела себя в порядок, даже поплескала холодной водой на щеки, чтобы вернуть румянец, – знаю, что по утрам выгляжу всегда, как бледная немочь.
Когда я с напускным оживлением входила на кухню, Орлик уже ставил на стол вторую чашку с кофе. И, что за прелесть, блюдо с оладьями, маленькими, золотистыми, только со сковородки.
– Сам сделал? – поразилась я вместо приветствия. Смешок в ответ. – Нет, правда, сам? У нас какие-то сковородки неправильные, у меня на них все горит.
Орлик вдруг каким-то незаметным образом оказался рядом, обнял меня, прижал к себе. Футболка его пахла свежестью и оладьями, и было так уютно зарыться в нее носом. Я почти забыла о том, что в квартире мы не одни, но Орлик уже отстранился.
– Что я вчера пропустила? – пробормотала я смущенно, хватаясь за кофейную чашку.
– Много интересного, – охотно сообщил мне Орлик. – Например, то, как твоя бабушка изымала у меня одежду вплоть до белья, а я даже рта не мог открыть, чтобы защититься.
– О-о-о… – протянула я. – Наверно, бабушке не нравится запах болота.
– Похоже на то. На рассвете я в одной простыне отправился на разведку и нашел свою одежду здесь на табуретке, чистую и выглаженную.
– Обалдеть, – вздохнула я. – Как же тебе повезло, что бабушка приехала.
Цапнула с блюда самую пышную оладушку и припала к чашке.
– А ты рано встала. – Орлик покосился на панель холодильника, проверяя время. – Может, я тут сильно гремел, разбудил тебя?
– Между прочим, когда я была Деей, то всегда вставала на рассвете, – бросила я, умалчивая, что в мою бытность Богданой такие подвиги мне и в голову не приходили. – Кормила птицу, лошадей, потом ставила хлеба в печь. И пела потихонечку – в другое время нельзя было.
– Кто же тебе запрещал? – хмыкнул печально Орлик. Взгляд его затуманился – он тоже что-то вспоминал.
– Никто, но ведь не принято было. В Кречете пели мужчины. Я благоговейно слушала, как распеваются, едва поднявшись с постелей, отец с братом. Между домашней работой бегала кое-куда по соседству, чтобы услышать еще один голос. И мне до сих пор его ужасно не хватает. Орлик, ты бы мог?.
Нет, похоже, глупость я сболтнула: лицо моего друга побелело, подбородок напрягся. Он дернул головой:
– Нет, моя Дея, не рассчитывай на это. Наши голоса мы обменяли на новые страшные дары, давшие нам шанс выжить в том мире.
– Совсем-совсем не можешь петь? – протянула я жалобно, вдруг разом ощутив всю горечь этой утраты.
Орлик хохотнул коротко и невесело:
– Ну, положим, могу издавать звуки несколько лучше, чем те, кого теперь в этом мире почему-то называют певцами. Но не делаю этого – слишком ощутима разница. Иногда мне снятся голоса наших мужчин в Кречете, я пою вместе с ними и испытываю во сне такое немыслимое счастье… Но это все в прошлом. Мы потеряли свои души, а без души нет и песни.
Зря мы о грустном с самого утра, нужно срочно менять тему.
– Как тебе спалось на новом месте?
Орлик снова усмехнулся:
– Забавно. Ты так близко… удивительное ощущение. И сны…
– Сны? Какие сны? – разволновалась я, вспомнив свой собственный.
– Не скажу, – торопливо отозвался парень.
Он даже слегка порозовел. Или показалось? Ладно, сейчас другое важно.
– Слушай, хватит нам уже играть с этими всадниками втемную, – сказала я. – Мне лично это надоело. Я хочу встретиться с ними и все обсудить.
– Серьезно? – уставился на меня Орлик. – Или не до конца проснулась?
– Серьезно. Мы ведь даже не понимаем, что им от меня нужно. Убить хотят? Может, их наняла советница Хора и они до сих пор не в курсе, что это уже не актуально?
– Не думаю, что они хотят убить тебя, – заметил Орлик. – Это не так уж трудно, и давно можно было сделать, если честно.
– Но ты решил, что они для этого похитили и запрограммировали Вилли?!
– Это я с перепугу. Ночью все обдумал и теперь так не считаю. Блишемца они обработали, конечно, но для какой цели – пока загадка.
– Ага. Значит, остается пробуждение моих способностей. Женщины-всадницы пригодятся им для захвата мира. Но ведь есть Оляна, а они даже не пытаются ее вернуть, да и на Ингу не охотятся.
Но и на эту мою идею Орлик отреагировал как-то вяло:
– Не думаю, что им так уж нужны всадницы со способностями, если только они не собираются с боем вторгаться в Навию. В этом мире им вполне достаточно собственных даров. А значит, скорее всего, их волнует твоя ценность для Властителя. Возможно, эти идиоты намерены вступить в какие-то торги… что, впрочем, не устраняет опасности того, что они попытаются пробудить твои способности всадницы.