– Надо же, не знала, что ты такой мягкосердечный, – хихикнула я.
– А что мы вообще друг о друге знаем, пока живем спокойно, – философски заметил Саня. – Только в настоящем приключении люди познаются.
– Ну а спросить не вариант?
– А ты вспомни, юная вредина, много ты на мои вопросы отвечала? Сразу начинала что-то выдумывать, или злиться, или хамить!
– Не припоминаю такого! – возмутилась я.
– А свой день рождения в третьем классе тоже не припоминаешь? Я жутко переживал, думал, что бы такое подарить, наконец спросил у тебя напрямик, какой ты любишь цвет. Ты ответила, что вообще-то красный – твой самый любимый, но мама почему-то ничего красного тебе не покупает. Я купил тебе красный поясок, и платочек какой-то, и всякие штуки в волосы. Моя мама это упаковала и еще сверху красной ленточкой обвязала, как я попросил. Ну и чем дело закончилось?
Я прикусила язык, потому что помнила эту историю.
– Чем? – заинтересовался Орлик, оглядываясь на нас через плечо.
– Тем, что одна дуреха, обхитрившая сама себя, при виде всей этой роскоши разрыдалась и убежала в свою комнату. А Надежда Николаевна, ужасно огорчившись, прошептала мне на ухо, что Даночка не выносит красный цвет.
– Интересно. – Орлик даже приостановился, и мы чуть в него не врезались. – Я такой фобии не припоминаю. Может, причина в том, что замуж ты выходила в красном платье?
Меня бросило в жар от такой бестактности, Дятлов выглядел потрясенным. Я в очередной раз подумала, что не всегда узнаю своего Орлика, и тут же напомнила себе, что в этом нет ничего странного: он прожил столько жизней.
– Не думаю, что отвращение к красному у меня оттуда, – пробормотала я, чтобы разрядить обстановку. – Может, что-то в раннем детстве, не помню…
Мы снова пошли. Теперь Сашка чуть обогнал меня и сказал Орлику:
– Ладно, хорошо уже то, что меня не тошнит от звука твоего голоса. Может, еще что-нибудь интересное расскажешь?
– Например? – хмыкнул тот. – Про местную флору и фауну? Или кто кого в этом мире пожирает?
– Ага, как раз об этом. Я наслышан про охоту на людей. А что сейчас тут творится? Сукры так же нападают на поселения или теперь местные жители цивилизованно сами выдают определенное количество человек?
Орлик молчал, и я испугалась, что Сашка задел самую больную для него тему. Ну ладно, драться они не станут, большие уже мальчики. В душе я сознавала, что по-настоящему счастлива, только когда они оба со мной, пусть даже грызутся. Так что пусть поддевают и выводят на эмоции друг друга и меня. Скоро Орлик отправится в путь один, и я снова начну сходить с ума от тревоги, мечтать о том моменте, когда смогу видеть их обоих рядом. Хотя это не совсем нормально, признаю…
Отгоняя левые мысли, я прислушалась. Нет, они не ссорились, Орлик отвечал почти спокойно – почти, потому что плечи его и шея все же напряглись:
– Когда я жил здесь в последний раз, примерно с десяток поселений еще оставались в статусе охотничьих угодий. Всадники, те, что преданы Блишему, выставляли патрули, чтобы народ оттуда не мог массово переселяться на другие поляны или бежать в лес. Другая часть всадников традиционно воевала с первой. Но я слышал, что сейчас ситуация изменилась, для Теней вроде как нашли другую пищу. Охота сукров вне закона. Но возник новый вид сталкерства – людей, главным образом детей и подростков, из Внешнего мира заманивают сюда и волокут в Брит, продают подпольно. Так что поторопился ты с выводом, что тут никто никого не жрет.
Сашка ничего отвечать не стал, был под впечатлением. Тут впереди за деревьями показалось что-то, явно не природного происхождения. Я вслед за ребятами вышла на поляну – и ахнула.
В окружении тонких, юных берез стоял деревянный дом с покатой крышей и высоким крыльцом под резным навесом. Я словно вернулась на миг в детство – да, именно в таком я и родилась когда-то. Это потом отец нас перевез в каменные палаты, когда в одну особенно суровую зиму на окраину Кречета зачастили волки. Но у этого дома не было ограды, чуть в стороне от крыльца в аккуратно вырытом углублении угадывался старый след от костра.
– Что это, город мастеров? – поинтересовался Дятлов.
– Это мой дом, – прозвучал сухой ответ.
– Это ты построил? – повернулась я к Орлику.
– Да, знаешь ли, устал как-то от жизни на разных полянах. Не помню уже, сколько жизней назад, решил построить себе дом, в который смогу возвращаться время от времени. И в который мечтал привести тебя.
Я вздрогнула и покосилась на Сашку, который разглядывал строение.
– И что, он так и стоит тут годами? – спросил Дятлов. – С тобой и без тебя?
– А что ему сделается? – хмыкнул Орлик. – Ураганов, бурь, затяжных дождей тут не случается. Может, иногда кто-то и проживал тут без меня, не знаю. Но у нас не очень принято по лесам шариться.
– А как же?. – начал Сашка.
Но тут Орлик буквально взмолился:
– Слушай, может, ты сам тут осмотришься, без лишних вопросов?
– Мы, похоже, поменялись местами, теперь у тебя голова болит, – хмыкнул Дятлов и побрел в обход дома.
Орлик встряхнул головой, будто она и в самом деле болела, потом посмотрел на меня. Лицо его расслабилось, легкая и такая знакомая полуулыбка заплясала на губах:
– А у меня есть для тебя сюрприз. Закрой глаза.
Я послушно зажмурилась, а Орлик тихонько свистнул. Прошло несколько секунд, ничего не происходило, и глаза мои сами собой приоткрылись. Вдруг левую сторону моего тела словно окатила горячая волна, потом правую, после оба плеча, что-то прозрачно-коралловое замельтешило перед глазами. Я попыталась отмахнуться, но рука погрузилась в водоворот горячего воздуха. До меня дошло.
– Вук! – ахнула я, чуть отстраняясь, чтобы разглядеть призрачного пса. – Да это же ты, дружище! Ты все еще помнишь меня?!
Лицо мое горело – это Вук целеустремленно обрабатывал его языком, закинув лапы мне на плечи. Да уж, облизывание пса-призрака гораздо приятнее, чем живого, ощущаешь только сухой покалывающий жар. В свете луны силуэт его, с намеком на когда-то рыжеватый окрас, красиво золотился. Облизав меня всю, Вук метнулся к Орлику и проделал с ним то же самое, потом в спешке вернулся ко мне. А после даже попробовал подтолкнуть нас лапами друг к другу, чтобы легче было выражать нам свою безграничную любовь. Хохоча сквозь слезы и отворачивая лицо от жара, я успела заметить на открытом пространстве у дома прозрачный силуэт коня, который наблюдал за нами и иногда вскидывал голову, издавая странное, словно эхо, ржание.
– Как же старина Вук тут живет, когда тебя нет? – спросила я. – Скучает?
Орлик пожал плечами:
– Думаю, для него времени больше не существует. Он теперь всегда живет в одном дне. Всегда бурно мне радуется, сколько бы я ни отсутствовал, хоть пару часов, хоть столетие. Просто знает, что я тут появлюсь, и ждет.
– А конь – это ведь твой Балабан?
– Ага. Подойди, поздоровайся с ним.
– Да ну, он меня и при жизни не жаловал. Сам сходи, видишь, зовет.
Балабан уже не звал, а косился на Сашку, который как раз вышел из-за угла дома и на цыпочках подбирался к коню.
– Эй, держись от него подальше, взбрыкнет! – крикнул ему Орлик, не знаю, всерьез, или шутил, или издевался.
Он подбежал к гордому коняке-призраку, обнял за шею, потрепал по морде. Луна на миг юркнула за тучу или просто отлучилась с неба, – помнила я ее выкрутасы, – и без подсветки смотреть было странно, словно Орлик обнимал тьму. Потом луна снова залила светом лес. Друг вернулся ко мне с неожиданно виноватым видом:
– Прости, я бы так хотел, чтобы сейчас сюда примчалась из леса твоя Айка. Искал ее повсюду, потратил на это десятки лет, но так и не напал на след, и это странно. Все животные, которые умирают в этом мире, становятся призраками и никуда уже не деваются, ни через тысячу лет, ни более.
– Ничего, и так все здо́рово.
Я снова сделала вид, что треплю Вука по холке, и он залился радостным гулким лаем.
Орлик повел нас осматривать дом, вернее, он просто туда пошел, а мы увязались следом. Луна традиционно заменяла фонарь. Внутри ничего интересного не оказалось, только кровать у стены – такая, с железными спинками, в духе позапрошлого века, деревянный основательный стол, табурет, полка с посудой, полка с одеялами и подушками. В углу у двери были сложены дрова, топливные брикеты, сушеный мох для растопки в деревянных коробочках. Орлик отобрал необходимое, и мы сразу вышли наружу, кажется, он не хотел, чтобы мы разглядывали пристально его берлогу. Обернулся к нам:
– С рассветом я улечу на Балабане, а рассветет примерно через час. Вернусь к обеду, крайний срок – к вечеру. Скорее всего, не один. Так что составляйте пока меню на день.
И начал раскладывать костер – быстро, споро. Тут у меня созрел вопрос:
– Слушай, в самом начале мы получали дары из огня за ваши песни, особенно за пение молодых. Однажды мы с другими девушками втихомолку станцевали перед огнем, и он дал нам все, о чем просили. А что сейчас? Ты разведешь огонь и что сделаешь?
– Ничего, – хмыкнул Орлик. – Всадники состоят на службе у Властителя, так что у нас вечная безлимитка. И плевать, что часть всадников всю жизнь пытается воевать с Блишемом, я в том числе.
Костер уже горел весело и бойко, тянулся к нам, словно ребенок, просящийся на ручки.
– Ну, приступаем. Кто что любит на завтрак?
Мне не хотелось ничего. Внутри все тряслось противно, словно железные струны были протянуты от пяток до затылка и кто-то их постоянно цеплял и дергал. Я отошла к опушке и оттуда краем глаза наблюдала, как огонь выбрасывает горшки, и блюда, и прочие емкости. Сашка восторгался громко, совершенно по-детски, и постоянно призывал меня подивиться вместе с ним, так что пришлось подойти. Мне немедленно был вручен контейнер с горячим бутербродом, чашка с крепким и сладким кофе.
– Пытаюсь противиться обаянию этого места и не справляюсь, – сообщил Сашка, оглядывая со всех сторон свежайший хот-дог и готовясь впиться в него зубами. – Никакой готовки. Никаких очередей. И не напоминайте, что тут тоже есть проблемы!