К величайшей скорби и разочарованию всех, кто успел сделать ставку, споры о детской магии Рози со временем утихли. Жители деревни нашли другие поводы для сплетен. Однако кое-кто все же заметил, что Рози действительно разговаривает с животными. И те ей отвечают.
Она начала болтать с ними, как только вообще заговорила. Малышка была дружелюбной, а вокруг домика Тетушки, по одну сторону от которого рос лес, а по другую простирались луга лорда Прендергаста, встречалось больше зверей, чем людей. Да, она разговаривала с животными точно так же, как с людьми, но так поступали многие дети, а если эта привычка и проявлялась у Рози сильнее, чем у большинства детей, то это же можно было сказать и о многом другом.
Подрастая, Рози начала все более и более явно ждать ответа от зверей, к которым обращалась: ее выразительное от природы лицо явственно отражало искреннюю уверенность в том, что они ей и впрямь отвечают. Однако самым странным казалось то, что она постепенно переставала заговаривать с животными по-человечески. Ее часто замечали просто молча сидящей или стоящей рядом с Корсо, Дротиком (рослым величавым волкодавом из трактира и тамошним лучшим миротворцем) или любым из прочих ее многочисленных друзей-животных. А все знали, что Рози не склонна молчать и ничего не делать.
Однажды вечером Катриона пришла забрать Рози от Нарла и обнаружила, что та смотрит в глаза взмокшему, дрожащему жеребенку, уткнувшемуся носом в ее сложенные горстью ладони. Катриона видела, как ее пальцы нежно поглаживают его под нижней челюстью. Нарл сидел на корточках рядом, свесив руки между колен. Его голова находилась на том же уровне, что и голова Рози, он так же внимательно, как и она, вглядывался в морду жеребенка.
Рози медленно выдохнула – звук весьма походил на лошадиный, с фырканьем в конце. И двигалась она тоже по-лошадиному, и голову наклоняла так, как могла бы наклонить лошадь. Жеребенок повернул голову и осторожно потянулся носом к Нарлу, а тот прижался щекой к его щеке.
– Я сказала ему, что ты хороший, – пояснила Рози. – Понимаешь, дело в том, что ты чисто выбрит. Он не собирается стоять тут на трех ногах, позволяя чисто выбритому человеку проделывать странные человеческие штуки с его копытами. Чисто выбритые люди орут, слишком туго затягивают подпругу и плюхаются на спину, как будто считают, что ничего не весят, да еще и пинают в живот ногами.
– Люди Прена с ним так не обращаются, – пробормотал Нарл, пока жеребенок исследовал губами его лицо, постепенно поднимая и поворачивая вперед уши.
– Нет, но в первом месте, где он жил, обращались, – уточнила Рози, – а у их кузнеца была борода. Теперь с тобой все будет в порядке, – пообещала она не то Нарлу, не то жеребенку и повернулась к Катрионе. – О, привет, Кэт. Надеюсь, уже пора пить чай. Я проголодалась.
Глава 9
– …И Нарл не обратил на это внимания. Они просто беседовали. Тетушка, это была детская магия! А ее семья вовсе лишена волшебства! Я не понимаю!
– Я тоже, – призналась Тетушка. – Но это происходит прямо у нас под носом вот уже некоторое время – возможно, с самого начала. Может, ты и впрямь не позволяла себе замечать?
Взгляд Катрионы невольно метнулся к стоящей у стены прялке с затупленным веретеном. Бардер давно уже сделал им веретено-волчок и вырезал на нем оскалившуюся горгулью с широко открытыми, чуть выпуклыми глазами. Зубов у нее было невероятно много, но при взгляде на нее складывалось впечатление, что это своеобразная сторожевая собака, верно охраняющая дом и очаг. Катриона радостно рассмеялась, когда Бардер вручил ей подарок. Со времен маленькой ясеневой цапли (которую она носила на шее, на ленточке) он вырезáл множество ложек и рукояток для ножей, но эта вещица не шла с ними ни в какое сравнение. Рози была еще совсем крохой, не умеющей толком ползать, и ей пока не слишком угрожали веретена и их острия.
– Какая красота! – восхитилась Катриона.
– Я старался, – пояснил Бардер, явно польщенный.
На спинке его обычного стула у их очага висела тряпица, чтобы развернуть ее, как только он достанет из кармана нож, постелить на полу у его ног и собирать стружки.
– Нарл показал мне, как вырезать лица. Я увидел, как этот маленький приятель смотрит на меня, едва лишь подобрал кусок дерева.
Катриона с улыбкой вертела в руках подарок. Ее пальцы благодарно замирали на рабочей части веретена – гладкой, словно шкура породистой лошади. Мордочка на другом конце выглядела такой живой и смышленой, что казалось, она вот-вот моргнет и что-нибудь скажет.
– Спасибо. Я… я все гадала, смогу ли и дальше держать в доме прялку.
Бардер глянул на Рози, которая таинственным способом уже умеющих сидеть, но еще не научившихся как следует ползать детей ухитрилась преодолеть половину комнаты и вцепиться в его штанину.
– А-а-а! – заявила она, что означало: «Возьми меня на руки и подбрось, пожалуйста».
– Вот потому я его и сделал. – кивнул Бардер, покорно наклоняясь. – Половина крестьян в округе не будут знать, как с тобой расплатиться, если не смогут отдавать шерсть для пряжи.
…Катриона порывисто встала, подошла к горгулье и погладила ее по маленькому носу картошкой. Этот жест служил своего рода полуосознанным заклинанием на удачу, и нос горгульи уже блестел от поглаживаний. Она понимала, что с течением лет вещица постепенно накапливает все эти бестелесные пожелания, превращая их в настоящие чары (так достаточное количество отложившегося ила в конце концов становится полуостровом), но вряд ли ей окажется под силу не пустить сюда Перницию.
Близился одиннадцатый день рождения Рози. Катриона сильнее потерла горгулье нос.
«Магия делает каждого своего обладателя более заметным для всех остальных. Никто, разыскивая члена королевской семьи, не обратит внимания на человека, наделенного волшебством. Это не магия, потому что не может быть магией».
Одиннадцать… Больше половины от двадцати одного года.
Когда остальные в Туманной Глуши сообразили, что Рози действительно владеет звериным языком (Нарл знал это с самого начала, но, конечно, никому и словом не обмолвился), это пришлось им весьма по душе. Не так здорово, как детская магия, – способность была полезной, а детская магия редко приносила пользу, – но все же уже кое-что. На этот счет можно было шутить, а шутки про своих фей – один из способов, помогающих обычным людям мириться с магией, рядом с которой они вынуждены жить, и это знают как сами обычные люди, так и феи.
Катриона тревожилась, поскольку Рози не была феей и с ней не следовало обращаться как с таковой – это казалось несправедливым. Не ее вина, что она живет с двумя феями. Обычным людям не нужно защищаться от нее, изобретая шутки, проводящие между ними границу. Рози обыкновенная девочка, вовсе не фея. Хотя ее разговоры с животными и доказали, ко всеобщему удовлетворению, что Тетушка и Катриона не лгут про родство с ней, ведь знание звериного языка – редкая способность даже среди фей и невозможно представить, чтобы в одной деревне нашлись две ее обладательницы, не связанные кровными узами, этого оказалось недостаточно, чтобы утешить Катриону.
К тому же новость о том, что Рози говорит с животными, воскресила некоторые застарелые сплетни одиннадцатилетней давности.
Обычные люди иногда странно реагировали на мороки вроде того, которым Тетушка скрыла прибытие Рози в Туманную Глушь, – настойчивым, свербящим ощущением, будто что-то не вполне в порядке. В данном случае это обернулось слухом, будто Рози приходится Катрионе дочерью.
Вопрос, которого по-настоящему опасалась Катриона, заключался не в том, не мать ли она Рози, – это она могла отрицать вполне убедительно, а в том, действительно ли они двоюродные сестры. Бардер, единственный человек, кто, по мнению Катрионы, имел право спрашивать, никогда не задавал вопросов, и слух давным-давно умер естественной смертью – как предполагала Катриона. Одиннадцать лет спустя ей пришлось приложить немалые усилия, чтобы вспомнить, что он вообще когда-то ходил.
Как-то к вечеру они с Рози пересекали площадь от кузницы к трактиру, направляясь домой. Моросил дождь, а Катриону одолевала усталость. Как только она перестала навещать королеву, вся сила ее магии вернулась к ней с оглушительным грохотом, словно проглоченная наковальня. Темное и пустое, сбивающее с толку место, куда она заглядывала в поисках клочьев магии, больше не было пустым, но находить нужное стало, пожалуй, еще труднее, чем прежде. Во-первых, теперь она знала, что искомое, скорее всего, окажется там, если не сдаваться достаточно долго, а во-вторых, это напоминало поиски одного конкретного камешка на галечном берегу, где ураганный ветер перекатывает с места на места все, включая тебя самого. Тетушка утверждала, что со временем станет проще. Катриона на это надеялась. В тот день она провела хитрый экзорцизм – если бы они знали, насколько хитрый, Тетушка пошла бы с ней, – избавляя поле от древней битвы, которая вдруг пробудилась снова и чье повторение пугало овец Мэтью.
Бардер сегодня работал только полдня, и на вечер он обычно приходил к ним в гости, а она слишком устала, чтобы радоваться его обществу. Чашка чая поможет, решила она. Голос, который она услышала, мог принадлежать кому угодно – или, возможно, он сам зародился из воздуха Туманной Глуши и слов, произнесенных кем-то в ее отсутствие. Они как раз проходили мимо трактира, и Катриона кратко помахала рукой, не поднимая взгляда.
– …Стоило жениться на ней одиннадцать лет назад – или вовсе незачем на ней жениться, – произнес голос.
В первое ошеломляющее мгновение она усомнилась, не показалось ли ей, но ей не показалось, поскольку рядом внезапно возник Бардер и по его лицу она поняла, что он тоже слышал этот голос. Она видела, что он сердится, но, хотя знала и любила его бóльшую часть своей жизни, не решилась спросить почему. Они втроем дошли до дому. Рози болтала о птицах, лошадях и дождевых червях, а взрослые молчали, хотя обычно Бардер непринужденно беседовал с девочкой, как будто вовсе не удивляясь ее рассказам (например, о том, что у дождевых червей нет глаз, но они видят землю, сквозь которую ползут, в прекрасных видениях вроде тех, какие люди надеются получить, поедая рыбу). Тетушка встретила их у калитки и, увидев их лица, послала Рози кормить коров и кур. Обычно Рози и так этим занималась, но сейчас чуть помедлила, поглядывая на остальных, так как понимала, что вот-вот пропустит нечто интересное, но, если останется поблизости, этого не произойдет вовсе. Она ушла совершенно нехарактерной для себя походкой: нога за ногу, ссутулив плечи и понурив голову.