– Мы можем сделать из этого мост? – спросила она.
– Мне пришло в голову кое-что получше, – отозвался Нарл. – Я не вижу там дверей, а ты? И готов поспорить, на крыше их тоже нет. Давай выдавим ее оттуда. Уж она-то знает, где расположены двери в ее собственном доме.
Он отдал ей опустевшее веретено, и Рози машинально погладила горгулью по носу, прежде чем убрать его обратно в карман.
– Выдавим?.. – переспросила она.
Но Нарл уже принялся отмерять черный канат кусками длиной в руку, бухтуя его у ног, а затем опустился на колени и перемерил заново, щурясь между делом на замок.
– Не то чтобы лучший глазомер в мире нам тут чем-то помог, – бормотал он при этом себе под нос.
Рози охватили усталость (нет, скорее, изнеможение) и отупение. Она не представляла, что он задумал. Наконец он встал, взяв веревку обеими руками, с отмеренными участками между ладоней, и швырнул…
Канат как будто подхватило ветром и понесло прочь от них, словно единственный волосок на таком легком дуновении, что его не ощутить даже на лице. Некоторое время он закручивался спиралью, а затем поплыл – и остановился, покачиваясь из стороны в сторону, как если бы несущий его ветер ослаб. Нарл приложил ко рту ладони, сложенные рупором, и подул.
Самый центр спирали, словно пробудившись ото сна, взмыл вверх, увлекая за собой вялые петли. Над шпилем замка канат чуть обмяк, провис, а затем упал на крышу, и один конец его запутался в зубцах, а другой начал оседать ко рву…
Но Нарл уже обегал ров по краю, расстилая за собой черный канат. Перед тем как скрыться из виду за стенами, он дернул веревку, пустив по ней волну, и Рози увидела, что застрявший конец снова взлетел в воздух и медленно опустился по другую сторону от замка.
Нарл наспех закрепил на поясе свободный конец веревки и по возможности быстро подтягивал к себе другой, пятясь в сторону Рози.
– Не думаю, что мы хотим, чтобы он коснулся дна этого рва, – пояснил он и отдал ей длинный конец, а сам принялся отвязывать другой. – Тяни.
Рози озадаченно послушалась. Что может сделать веревка, сплетенная из ничего и одного человеческого волоса, со стенами замка?
Она потянула. Канат как будто сам цеплялся за ее руки, словно он был разумным членом их отряда и сознательно пытался приложить к делу собственную силу. Ей почти слышалось, как он пытается с ней заговорить.
«Если может разговаривать дом, – пришла ей в голову безумная мысль, – почему не может веревка, сплетенная из ничего?»
Она перехватила канат поудобнее, чуть взрыхлила ботинками землю, зарылась в нее каблуками и принялась тянуть.
Какой-то странный дым или туман поднимался теперь от замка или сочился по его бокам. Там, где его стен касалась веревка, прорезалось непонятное головокружительное свечение – обманчивый, ненадежный блеск, непонятный взгляду, так же как непонятен был замок, висящий в небе над зарослями шиповника вокруг Вудволда. От этого блеска кружилась голова и терялось равновесие, словно от перевернутых тварей, гонявшихся за Флинксами. Или от созданий на дне рва…
«Не смотри на дно рва, – велела себе Рози. – Не смотри на точку, где соприкасается канат, которого не существует, и замок без дверей. Просто тяни. Тяни».
Она покосилась на Нарла. От напряжения его лицо прорезали морщины, и у нее в груди шевельнулось что-то крохотное и глупое… Шевельнулась надежда. Если он считает…
Рози осознала, что едва не опрокинулась на спину. Канат удлинился – или замковая стена поддалась давлению. Вот уж и впрямь: просто, как выжать сыворотку из камня, словно в сказке про храброго портняжку. Но в сказке он выжимал сыр и только сказал, что это камень. Не думать. Не думать. Тянуть. Она решительно отвернулась от замка и рва, и отступила на шаг, потом на два, чтобы не ослаблять веревку. Дым становился гуще. Он достаточно походил на самый обычный дым, чтобы у нее заслезились глаза, чтобы он забил ей глотку и заставил закашляться. Тянуть. Она бросила взгляд влево: Нарл по-прежнему виднелся в сгущающемся сумраке, но животные позади него превратились в смутные, сбившиеся в кучку силуэты.
«Мерзкое дитя», – ворвалось в ее сознание.
Рози вздрогнула и могла бы выпустить канат, но тот сам обмотался вокруг ее ладоней. Она стояла, гадая, не попалась ли в ловушку, краем глаза следя за тем, как Нарл отступил еще на шаг назад и подтащил свой конец веревки. Ее потянуло за запястья, она уставилась на собственные беспомощные руки, ощутила в кармане вес веретена, касающегося ее бедра.
«Веревка?» – неуверенно окликнула она.
Канат не ответил, но теперь она ощущала себя не в ловушке, а в дружеских объятиях.
«Посмотри на меня».
Рози вздрогнула, испуганная, вцепилась в веревку кончиками пальцев и подняла взгляд. Там стояла Перниция, держа на руках что-то. Кого-то. Пеони.
«Ты ее не получишь! – выпалила Рози, не задумываясь, не думая о том, с кем и как говорит. – Ты ее не получишь!»
Пеони лежала на руках Перниции так, словно весила не больше, чем кукла. Возможно, Перниция была очень сильна. Возможно, сверхъестественный воздух этого места поддерживал Пеони. Возможно, магия отравленного сна заодно лишила ее плоть веса. Рози не сомневалась, что это сама Пеони, а не некое ее подобие. Она не верила, что Перниция способна создать столь точную копию ее подруги, чтобы Рози сразу же не раскусила обман. Лицо Пеони слегка хмурилось, как будто где-то в глубине своего спящего сознания она знала, что вокруг не все в порядке.
«Ты ее не получишь. Это я тебе нужна».
«Мне не нужна ни ты, ни она. Но получу я обеих».
«Нет. Только не Пеони. Это не ее вина».
«Не ее вина? Не ее вина? Не ее вина, что она согласилась на этот низкопробный, презренный подлог? Не ее вина, что она схватилась за острие моего веретена? Но меня не волнует, ее это вина или нет, так же как не волнует и то, что некая глупая неуклюжая девица родилась первой у короля с королевой двадцать один, а не двести один год назад. Я дожидалась своего часа, и он настал».
Ее слова странным звоном, ревом или треском отдались не то в голове, не то в ушах Рози. Рози никогда толком не понимала, как именно она говорит с животными или как они с ней говорят. Просто что-то происходило сверх обычных звуков и движений, которые люди слышат и замечают у зверей. И у каждого животного был свой говор, свое наречие, слегка отличающееся от остальных. Некоторые – скажем, собаки – разнообразили речь, чихая, взлаивая, рыча, виляя хвостом, прижимая уши, зевая, скребя лапами, припадая к земле, а также производя множество иных звуков и движений. В то же время у других – например, у большинства насекомых – язык представлял собой почти исключительно последовательности щелчков и жужжаний, составляющие код, к которому у Рози (чаще всего) находился ключ.
Речь Перниции охватывала собой все это, как будто собаки и кошки, коровы и лошади, ястребы и жуки одновременно произносили одно и то же, хотя они не стали бы использовать одинаковые знаки и выражения, а сама Перниция стояла молча и неподвижно, с Пеони на руках. Резким несоответствием казалось то, что ее слова звучали отчетливо и понятно, хотя этого не могло быть. И что-то еще маячило в серо-фиолетовом тумане, который растекался и клубился вокруг замка. Рози слегка пошатнулась, но веревка, туго обмотавшаяся вокруг ее запястий и предплечий, помогла ей устоять.
«Да, я говорю с тобой на этом скотском наречии, которое ты так любишь. Оно тебе подходит, – подтвердила Перниция. – Оно подходит тебе куда лучше, чем любой человеческий язык. Оно подходит тому, во что ты превратилась: в деревенскую дурочку, простушку, звериную девчонку. К тому, что ты есть. Ведь разве ты не стала именно тем, для чего лучше всего пригодна? Разве ты за последние три месяца не провела множество часов, гадая, почему ты такова, какова есть, почему это так тебе подходит, а жизнь в эти последние три месяца не подходит совсем? Уже одна только мысль о твоем недоумении стоила того, чтобы дождаться твоего последнего дня рождения. Когда я осознала правду, мне потребовалось лишь мгновение, чтобы понять, почему ты так долго скрывалась от меня, в то время как я искала тебя с таким усердием. Я-то искала принцессу».
Рози оцепенело помотала головой. Перниция сказала правду: Рози не была принцессой, но она и так это знала. Она понимала, что Перниция пыталась причинить ей боль, но это ничуть ее не задело. Она задумалась, только ли затем Перниция решила заговорить с ней именно так, на неуклюжем, режущем слух зверином языке, чтобы ее унизить. Перниции и в голову бы не пришло спросить животных, где найти принцессу, а они не ответили бы ей, если бы она спросила. Но поскольку она не догадалась их спросить, то не вздумала и наказывать их за отказ. Слова Перниции не ранили Рози, но страх того, что она может сделать – собирается сделать – с Пеони, жестоко ее мучил.
Она больше не видела ни Нарла, ни животных, ни замка – она осталась в лилово-сером мареве наедине с Перницией, и жизнь Пеони лежала между ними.
«Иди ко мне, – позвала Перниция, и слова ее скулили, ревели, шипели, звенели, щелкали и постукивали. – Иди ко мне. Ты хочешь спасти подружку, так иди сюда и попробуй. У тебя ничего не выйдет, но я потратила на тебя больше времени, чем ты стоишь, и, возможно, зрелище того, как ты потерпишь неудачу, хоть немного вознаградит меня за хлопоты».
Она стремительно нагнулась, и маленькие клубы тумана прыснули в стороны с ее пути, крупные складки ее черно-фиолетово-вишневого одеяния сами собой улеглись иначе, и Рози заметила в них длинные прорехи, оставленные как будто какими-то шипами. Перниция уложила Пеони у своих ног.
Пеони неуклюже развалилась, обмякнув, словно тряпичная кукла или спящий младенец. Ее волосы выбились из-под короны наследницы, которой король увенчал ее голову, и рассыпались вокруг, а из-за чрезмерно пышных юбок бального платья она выглядела совсем крошечной. Они как будто пеной перехлестывали через край чего-то и низвергались в пустоту, хотя Рози не видела ни этого «чего-то», ни пустоты, поскольку все окутывал мутный туман.