вала, что талисман пропустил Катриону сквозь барьер, который не сумела проломить Перниция? По крайней мере, его тяжесть уже не ощущалась и пульсация прекратилась. Он невесомо лежал у нее на груди, даже слишком невесомо, как будто состоял только из шнурка, на котором держался, а необычные полупрозрачные камни были туманом или плодом воображения.
Наконец Катриона встала и двинулась в путь. Она не знала, что еще делать. Солнце подсказало ей, куда идти, – она направлялась домой.
На дорогах тем вечером встречалось удивительно мало людей, а те, что попадались, были, похоже, поглощены собственными заботами. Повсюду ей мерещилось напряжение в воздухе, но Катриона допускала, что это она приносит его с собой. Ее ноги привыкли к тяжелым грузам, но обычно она носила их в коробах или заплечных мешках. После нескольких часов пути с принцессой на руках плечи немели, а спина ныла. Но она еще привыкнет – ничего другого ей не остается.
Когда стремительный клин всадников в королевских ливреях промчался мимо нее – пронзительные звуки горна приказывали всем убраться с дороги, – Катриона едва удержалась от крика. И она вовсе не была уверена, что прокричать ей хотелось не что-нибудь вроде: «Вот она, у меня! Это все ужасная ошибка! Пожалуйста, верните ее несчастным родителям!» Но она не издала ни звука, и никто не бросил лишнего взгляда на молодую измученную женщину со спящим ребенком в перевязи.
Сумерки сгустились, сменившись ночью, а Катриона все шагала и шагала, думая о том, что нужно раздобыть молока для малышки. Она не посмела бы покупать молоко, пока они еще так близко к городу: а вдруг кто-то заинтересуется, куда и зачем она несет чужого грудного ребенка? И все же…
Возможно, это был какой-то задержавшийся след чар маленькой феи, возможно, всего лишь упрямая решимость самой Катрионы, но той ночью она шла без единого привала, а принцесса так и не проснулась. Девушка знала, что ей следовало бы обеспокоиться, не заболела ли малышка, но она была слишком признательна за передышку. Как только они выберутся в более глухую часть страны, станет легче.
Стало легче, но не легко. К концу той первой ночи длиной в несколько веков Катриона забралась под разросшуюся живую изгородь, спрятавшую их от дороги, и, измученная, провалилась в сон. Но вскоре ее разбудил тонкий, жалобный, голодный плач лежащей рядом принцессы, мокрой и грязной. Оторвав несколько полос ткани от нижней юбки, Катриона разобралась с самой неотложной неприятностью, а поскольку не решилась жертвовать тем, что еще могло пригодиться впоследствии, скатала в комок вонючее, отвратительно грязное белье, завернула его еще в один лоскут от юбки и мрачно запихнула в перевязь под ребенком. Движение несколько отвлекло принцессу, та приутихла и только негромко похныкивала, пока Катриона, зорко озираясь по сторонам в поисках воды, выбиралась на дорогу, чтобы двинуться дальше.
К счастью, неподалеку обнаружился ручей, и девушка продралась сквозь невысокий кустарник выше по течению, где их не было видно с тракта. Она вволю напилась сама, решительно ополоснула лицо, чтобы проснуться, пристроила грязную пеленку в ручье, придавив ее камнем, и попыталась уговорить малышку попить немного воды. Ее это насытило бы не в большей степени, чем саму Катриону, но обе ничего не пили с прошлого полудня, а завтрака пока не предвиделось.
Она скрутила жгутом еще один лоскут нижней юбки (та быстро укорачивалась, а Катрионе нужны были карманы). Принцесса жадно ухватила его и стала сосать, пока не обнаружила, что получает вовсе не то, чего ей хочется. Тогда она выплюнула тряпицу и начала вопить с настоящей яростью, покраснев от натуги и извиваясь.
– Ох, магия и благо, что же мне теперь делать? – в ужасе пробормотала Катриона.
Но тут ее ухо уловило характерный шорох в кустах.
«Доброе утро, сэр», – поздоровалась она, увидев, что за ней и принцессой с интересом наблюдает старый лис.
«Голодный младенец», – заметил тот.
Катриона удивилась. Обычно лисы предпочитают долго болтать о бабочках, траве и погоде, пока составляют о вас мнение, – если вообще захотят с вами разговаривать. Даже в этой стране лисы не слишком-то любили беседовать с людьми (и даже в этой стране редко встречались те, кто это умел) и не спешили помогать первой встречной фее. Катриона слегка удивилась уже тому, что этот лис показался ей на глаза. Но она всегда была вежлива с животными, а лис мог знать, где расположено ближайшее пастбище, на котором есть коровы с телятами.
«Да, – грустно подтвердила она, – а у меня нет молока».
«Не твой ребенок», – заключил лис.
«Не мой… – начала было она, но твердо уточнила: – Я ей не мать, но я о ней забочусь».
Лисы тоже умеют по-своему смеяться, что и продемонстрировал ее новый знакомец, поскольку она сейчас явно не могла как следует позаботиться о принцессе. Катриона подняла на него хмурый взгляд, но тут же напомнила себе, что ей нужно попросить его об услуге.
«Жена пятнадцать дней назад ощенилась», – сообщил лис.
«Что ж, очень за вас рада», – хотела было сказать Катриона, но сдержалась.
Похоже, лис угадал, что именно она не сказала, и, наверное, расхохотался бы во весь голос, если бы умел. Катриона подхватила принцессу и попыталась ее укачать, но та не поддалась на уловку: она хотела получить свой завтрак, а также вчерашний полдник и ужин. Причем немедленно. Крошечные кулачки причиняют изрядную боль, если попадают прямо в лицо. Катриона уложила малышку на колени и постаралась набраться терпения в надежде, что малышка вскоре выдохнется.
«У жены есть молоко», – пояснил лис.
Катриона вскинулась и уставилась на него. Он припал к земле на берегу над ней, и его рыжий мех сливался с прошлогодней листвой, до сих пор видневшейся под свежей зеленью живой изгороди. Катриона так изумилась, что забыла о вежливости.
«Почему вы хотите нам помочь?» – спросила она.
«Не по-лисьи помогать людям? – откликнулся лис, скалясь в улыбке. – Неправда. Люблю детенышей. Даже человечьих. От твоего слишком много шума».
Катриона понимала, что он имеет в виду: шум в лесу опасен. А ведь он еще не знает и половины всего.
«Я не могу ее успокоить. Она сердится, потому что голодная».
Лис спрыгнул с берега и ткнулся носом в искаженное плачем свекольно-красное личико принцессы. Он стоически вытерпел два удара ее тяжелых кулачков, пока она не обратила на него внимание. Катриона затаила дыхание. Принцесса открыла глаза, и ее вопли приутихли до неуверенного хныканья. Она ухватила лиса за ухо и дернула. Тот вздрогнул, но высунул язык и лизнул ее. Малышка засмеялась. Это был хриплый смех, но все-таки смех.
«А теперь надо поторопиться». Лис отдернул голову (встряхнувшись, как будто приводил в порядок уши и нос, ушибленный принцессой) и потрусил вверх по течению ручья.
Принцесса вскрикнула, возмутившись, что ее новую игрушку так быстро отобрали, но плач уже измотал ее, и на пустой желудок ей не хватило сил разреветься заново. Почти так же быстро, как гаснет задутая свеча, она опять заснула, хотя и во сне продолжала хныкать, ее личико хмурилось, а уголки рта подчеркнуто смотрели вниз в недвусмысленной гримаске несчастного младенца.
Катриона выхватила из воды пеленки, стараясь удерживать их на расстоянии вытянутой руки, пока с них не перестанет течь. Проточная вода неплохо их отстирала. Перевязь с ребенком она поддерживала другой рукой. Все тело ломило, у нее самой кружилась голова от голода, а с отставленной руки время от времени капало на юбку и ногу. В ботинке захлюпало.
Девушка ожидала, что жена лиса начнет спорить, но едва он скрылся в норе, как тут же выбежал обратно, а она вынырнула следом, излучая материнство, словно огонь – жар. Она лизнула принцессу в лицо, та проснулась и любезно подергала лисицу за уши, но расплакалась, еще толком не стряхнув сон, тонко и отчаянно, разрывая Катрионе сердце.
«Положи ее рядом со мной, – велела лисица. – Устрой ее так, как если бы она была… щенком. Она слишком большая, и мне ее не подвинуть. С остальным я справлюсь».
И она справилась. Катриона гадала, не будут ли лисята скулить, оставшись на этот день без завтрака, поскольку принцесса досуха высосала несколько сосков, прежде чем заснула снова, на этот раз розовая и улыбающаяся.
«Спасибо, – выпалила Катриона. – Спасибо, спасибо. Я могу… – Она чуть помешкала. – Могу ли я хоть что-нибудь для вас сделать? Я… я не настоящая фея. И мало что умею. Простите».
«Как тебя зовут?» – спросил лис.
«Катриона», – удивившись, ответила девушка.
«Что ж, Катриона, – решил лис, – если лиса когда-нибудь назовет тебя Катрионой, ты должна прийти ей на помощь. Ты это сделаешь?»
«Да», – отозвалась Катриона.
Лис снова рассмеялся, на этот раз с оттенком некоторой горечи.
«Да, – подтвердил он. – Я тебе верю. С утра я наблюдал за тобой некоторое время, прежде чем заговорить. Я мог бы вовсе тебе не показываться».
«Поспи пока здесь, – предложила лисица, когда Катриона начала снова натягивать перевязь. – Мы посторожим. Я могу покормить ее еще один раз, перед тем как вы двинетесь дальше. Но только один. А то мои детеныши взвоют».
Лисята не воют, но Катриона оценила шутку. Она заснула так быстро, что, укладываясь на землю, стукнулась головой.
Ее разбудил счастливый детский смех. Она открыла глаза. Принцесса пыталась поймать лиса за хвост. Он устроился так, чтобы она не могла больше ни до чего дотянуться (переворачиваться она еще толком не умела, хотя и пыталась), и щекотал ей лицо кончиком хвоста, а затем отдергивал, когда она к нему тянулась. Малышке это казалось увлекательнейшей игрой, и она махала ручками, пиналась и чихала. Катриона не обнаружила на хвосте заметных проплешин и решила, что лис тоже неплохо проводит время. «А вдруг у него блохи? – подумала она. – Ну и ладно. Я нарву черемши, она поможет».
При мысли о черемше ее желудок внезапно взвизгнул, почти так же громко, как принцесса, в очередной раз упустившая хвост, и столь же внезапно Катриона осознала, что чует запах еды. Лисьи логова частенько благоухают остатками прошлых трапез, но это… Она села, обернулась и увидела на земле рядом с собой мясной пирог. Судя по его виду, он перенес нелегкую дорогу, но это, несомненно, был мясной пирог.